Рафаэлла уставилась на свои руки. Она очень крепко сжала в пальцах карандаш.
— Полагаю, ты очень близка с матерью? Хотя не понимаю, почему я делаю подобные выводы. Например, мой сын совсем не близок с матерью — фактически он не видел ее уже много лет.
— Боже мой, почему?
Доминик пожал плечами, кивком головы отпустил Джиггса, который принес лимонад, и уставился на поднос с бокалами, стоявший на стеклянном столике.
— За наше общее будущее, — поднял он наконец бокал.
— За наше будущее, — повторила Рафаэлла и чокнулась с Домиником. Она увидела, что он готов заговорить снова, и бесшумно нажала на кнопку.
— Ты спрашиваешь, почему Делорио не видится с матерью. Вообще-то все очень просто. Моя жена — алкоголичка и была ею столько лет, что я даже не берусь сосчитать. Она совсем не хотела ребенка, может быть, только как орудие, чтобы причинить мне боль. И тогда я избавил Делорио от ее опеки. Он просил меня об этом, понимаешь, просто умолял. Теперь она живет на Лонг-Айленде, у нее море слуг, денег столько, что десяти женщинам хватило бы на целую жизнь, и куча молодых любовников.
Рафаэлла почувствовала, как сердце ее яростно заколотилось, но голос оставался ровным, задумчивым. Она покачала головой.
— Я никогда их не понимала. Женщин в возрасте, которые общаются с очень молодыми мужчинами, и, разумеется, пожилых мужчин, имеющих дело с молоденькими девушками. Вообразите, как бы вы себя почувствовали, спроси кто-нибудь у вас, как поживает ваш сын или дочка. Никаких общих интересов, никакого совместного опыта или воспоминаний, ника…
— Ты забываешь о сексе, самом могущественном и распространенном оружии. И вдобавок к этому, разумеется, не учитываешь того, что даже пожилой мужчина, такой, как я, еще не утратил своей привлекательности и обаяния и в состоянии очаровать женщину намного моложе его. Например, такую, как ты.
— Но это всего лишь иллюзия. На деле ведь все не так.
— Не так? Может, и не так для пожилого мужчины, ведущего подобный образ жизни, но это кажется вполне реальным для тех, кто смотрит на подобные отношения со стороны. Не будь наивной, Рафаэлла. Уже много веков богатые мужчины используют молоденьких девушек с целью доказать противникам свою мужественность, влияние и силу. И это, моя дорогая, очень даже реально.
— Возможно, но это так низко. Использовать людей, извлекая из этого выгоду.
— Ты очень молода, Рафаэлла, а молодые догматичнее любого религиозного фанатика и страстно защищают свои воззрения, даже если они абсурдны.
— Может быть, — согласилась Рафаэлла и заглянула в тетрадь. — Ваша жена, Доминик, вы так и не развелись с ней?
Казалось, лицо его тут же окаменело.
— Нет, я не такой человек. Я давал ей клятвы перед Богом. И держу свое слово. Мне не важно, чем она занимается… Пока Сильвия жива, она останется моей женой. Жаль, что эта женщина родила мне всего одного сына. Да, очень жаль. Сильвия не была верной женой. С самого начала она стала изменять мне.
Голос Доминика звучал искренне и твердо, хотя иногда в нем и прорывалась боль. Рафаэлле не приходилось раньше встречать человека, умевшего так проникновенно лгать. У него это здорово получалось. «В точности, как описывала мама», — подумала про себя Рафаэлла. Она снова заглянула в тетрадку, покрутила в пальцах карандаш, затем спросила без обиняков:
— А вы никогда не изменяли ей?
— Нет, до тех пор, пока она не нарушила клятвы. Я хотел сыновей, Рафаэлла, хотел построить династию, чтобы доказать отцу, что он не единственный… Я отвлекся. Но Сильвия стремилась отомстить мне, хотела, чтобы я страдал…
Рафаэлла внимательно слушала пылкие речи Доминика — без сомнения, он оседлал любимого конька. В голосе его появлялось все больше и больше горечи, и Рафаэлла постепенно понимала, как была права мать: Доминик был одержимым человеком. И еще он был прирожденным лжецом. Неожиданно Доминик прервал свой рассказ и улыбнулся.
— Хотите сделать перерыв? — поспешно спросила Рафаэлла.
— Коко, заходи, дорогая. Передохнем немного. Бедняжка Рафаэлла слушала мою болтовню дольше, чем может выдержать нормальный человек.
— Это было так интересно, — проговорила Рафаэлла, и она не лгала.
— Мы нарушили хронологию. Это не помешает тебе, Рафаэлла?
— Совсем нет. По правде говоря, Доминик, я бы предпочла разговаривать о вещах в той последовательности, какую вы предложите, или вообще не по порядку. Это придаст повествованию большую непринужденность. А сейчас, если вы позволите, я вас покину: мне хочется прослушать то, что мы записали на кассету, и расшифровать те замечательные записи, которые я сделала.
— Да, Рафаэлла, ты так и не объяснила мне, почему тебе вздумалось приехать сюда в то время, как твоя мать лежит в коме в трех тысячах миль отсюда.
Голос Доминика казался сладким как мед, но Рафаэллу было не так просто обмануть. Она всегда помнила об осторожности. Девушка не спеша оглянулась: ее улыбка была полна горечи. Подобная игра не составляла для нее особенного труда. Глаза Рафаэллы наполнились слезами.
— Я почти неделю пробыла рядом с мамой. Но чем я могу ей помочь? Отчим поддержал меня, когда я решила уехать. Понимаете, я ведь все запланировала заранее. Он сказал, что пришлет за мной самолет, если в состоянии мамы будут какие-нибудь изменения. Мне кажется, так даже лучше. По крайней мере вы, сэр, помогаете мне забыть обо всем этом.
— Твой отчим — Чарльз Ратледж.
— Да, очень хороший человек и прекрасно относится к маме.
«И не похож на тебя. Он добрый, честный и искренний», — добавила про себя Рафаэлла.
— Любопытно, знаешь ли, — проговорил Доминик задумчиво. — Мужчина с таким положением, как у твоего отчима, богатый и, по-видимому, очень могущественный, выбирает женщину не намного моложе себя. Крайне любопытно.
— Возможно, он принадлежит к той категории людей, которые иллюзиям предпочитают что-то настоящее. Простите меня, Доминик. До встречи, Коко.
Всю дорогу до своей комнаты Рафаэлла ругала себя за то, что так резко говорила с Домиником. Ведь он такой проницательный. Да поможет ей Бог, если она перегнула палку.
Марсель, Франция
Март, 1990 год
Маркусу всегда нравился туман, даже в Лондоне, но только не здесь — на юге Франции, в Марселе. Он приехал сюда шесть часов назад, и все это время дождь лил как из ведра. Но сейчас дождь поутих, и густая пелена тумана окутала порт. Время от времени тишину прорезали громкие и протяжные гудки. Мужчины толпились на палубах, вдоль пристани, выглядывали из дверных проемов, громко разговаривали, и только красные огоньки их сигарет «Галуаз» мерцали в темноте. Давно сгнившие доки прохудились от частых дождей, пропахли сырой, грязной шерстью и заплесневелыми плащами.
Маркус отпил глоток — итальянское пиво было ужасным — и поблагодарил Бога за то, что находится под крышей, а не на улице, в этой пронизывающей до костей сырости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115