Но не только умением одеваться и успехами в спорте был славен Доминик Уэстермир. Парадный фрак его украшали ордена, заслуженные в боях, — «Звезда и Венок» Веллингтона, русский орден Александра Невского и необычная золотая брошь с изумрудами — «Рука Фатимы», полученная от египетского бея.
Мадам Розенцвейг и ее помощницы оправили на Мэри платье и подвели ее к зеркалу, чтобы герцог мог проверить, хорошо ли они смотрятся вместе.
Уэстермир не ошибся, выбрав для своей дамы кремовое платье, и оторочка на груди и подоле тоже отлично смотрелась. Строгое платье с завышенной по французской моде талией подчеркивало высокий рост и стройность Мэри, но в то же время не скрывало соблазнительных плавных очертаний груди и бедер.
Недовольный взгляд Доминика обратился на любимое детище мадам Розенцвейг — своеобразный тюрбан с перьями, красовавшийся у Мэри на голове. Герцог сделал знак камердинеру, и тот немедленно подал ему перо и блокнот.
«Это еще что такое?» — сердито нацарапал он.
В поисках поддержки мадам Розенцвейг оглянулась на своих белошвеек, но девушки предпочли слиться со стенами и сделать вид, что их здесь нет.
— Ваша светлость, — торопливо начала портниха, — это самая последняя мода! Сейчас все носят такие тюрбаны, и я слышала, что на прошлой неделе сам принц-регент сказал…
— А мне позволено будет высказать свое мнение? — медовым голоском осведомилась Мэри. — Мне эта штучка нравится! Перья выглядят очень элегантно, а золотые ленты отлично подходят к волосам. Позвольте также напомнить, сэр, что вы тащите меня на этот дурацкий бал против моего желания и не соизволили даже объяснить зачем…
В ответ в воздух взвился ураган записок.
«Немедленно снимите с нее это убожество!» — гласила одна, обращенная к мадам Розенцвейг.
«Сожгите чертовы перья, в них девушка похожа на курицу!» — приказывала камердинеру другая.
Третья, забрызганная чернилами, гласила: «Все прочь, оставьте только жемчужные нити».
— Прошу вас, милорд, будьте осторожнее, — взмолился Краддлс, — вы забрызгаете себе фрак чернилами!
В ответ раздалось рычание разъяренного медведя.
В мгновение ока модистки преобразили несчастный тюрбан до неузнаваемости и, вновь водрузив его на голову Мэри, подвели ее к зеркалу.
В зеркале отражался совершенный молодой джентльмен; портила его только хмурая складка бровей. Но Мэри на него и не смотрела: с глубоким изумлением, почти с ужасом она рассматривала в зеркале себя.
Ей невольно вспомнилась сказка о Золушке.
Мэри часто слышала от людей, что красива, и верила этому; но сейчас перед ней стояла не просто красавица. Нет, из зеркала смотрело на нее обольстительное видение, едва ли принадлежащее к миру людей.
Восторг ее длился недолго: в следующий миг Мэри охватило чувство вины. Вспомнились дорогие подруги, Пенелопа и Софрония, — чем они хуже ее? Неужели они не заслужили таких же роскошных нарядов? Вспомнились бедняки Стоксберри-Хаттона — они-то таких платьев и украшений не видывали даже во сне. И, конечно, вспомнился отец, милый добрый папа, самоотверженный служитель божий, уставший бороться с жестокой бедностью…
Одни эти жемчужные нити в волосах, думала Мэри, стоят достаточно, чтобы обеспечить отца на всю жизнь!.. Как же бессмысленно и несправедливо, что одни купаются в роскоши, а другие прозябают в нищете!
Мэри ощутила, как поднимается в сердце горячая волна гнева. Чтобы помочь родному городу, она готова была устроить герцогу сцену посреди Лондона, готова жить у него в доме, готова даже «обворожить» его, если не останется иного пути… Но покорно исполнять все его капризы? Не дождется!
— Прошу прощения, — заговорила она. Глубокий мелодичный голос ее прозвучал, словно удар колокола, и все удивленно обернулись. — Но я уже сказала, что не собираюсь участвовать в этой бессмысленной затее.
Герцог устремил на нее гневный взгляд, но Мэри бесстрашно продолжала:
— Великая мыслительница Мэри Уоллстонкрафт говорит, что страшнейшее из преступлений — преступление против разума. И вы, ваша светлость, как ученый, думаю, не можете с этим не согласиться.
В спальне воцарилось молчание. Несколько молодых лакеев попятились к выходу. Мадам Розенцвейг и ее помощницы застыли, словно приговоренные к смерти при виде виселицы. Только камердинер как ни в чем не бывало накинул на плечи Мэри бархатный, отороченный мехом плащ.
Все ожидали взрыва гнева, в котором его светлость, как известно, бывал страшен, но взрыва так и не последовало. Герцог понимающе кивнул и торопливо начал царапать новую записку.
— Ваша светлость, я говорю серьезно! — бушевала Мэри, отбиваясь от камердинера. — Я не стану подчиняться вам, если вы не объясните…
Герцог протянул ей записку — и огромные синие глаза Мэри от удивления стали еще больше. Она ожидала всего, чего угодно, но эти шесть слов ее словно громом поразили.
«Помогите мне, — писал герцог. — Мне нужна ваша помощь».
7.
Не прошло и двух часов, как Мэри сообразила, что герцог самым бессовестным образом ее обманул, сыграв на ее добрых чувствах.
«Мне нужна ваша помощь» — подумать только! Ну не скотина ли?!» — мысленно возмущалась она, кружась в вальсе с толстым и явно нетрезвым виконтом, фамилия которого вылетела у нее из головы.
И сама она хороша — растаяла, поддалась на грубый обман! Безвольная, глупая гусыня — вот она кто! Пора бы уже усвоить, что герцог Уэстермир на все пойдет, чтобы добиться своего. Вспомнить хотя бы тот случай несколько дней назад, когда началось все с чтения Линнея, а закончилось унизительной и почти непристойной сценой, разыгравшейся едва ли не на глазах у слуг.
И теперь он снова решил воздействовать на чувствительность женского сердца, дабы затащить Мэри на бал, где ей совершенно нечего делать, и заставить общаться с людьми, которые дышат на нее винными парами и беспрерывно наступают ей на ноги!
Права, трижды права была Мэри Уоллстонкрафт, когда писала о том, что благородные женщины чаще всего страдают именно из-за своей доброты и самоотверженности!
Впрочем, в глубине души Мэри понимала, что Уэстермир тащит ее с собой не из пустого каприза. Ему действительно необходима помощь. Не может же он, в самом деле, общаться с целой толпой при помощи пера и чернил!
С тетушкой-герцогиней, например, таким способом не особенно поговоришь…
Уэстермир и Мэри приехали к началу бала, однако у особняка, напоминающего уменьшенную копию палаты лордов, уже стояло не меньше тридцати экипажей, и беспрерывно подъезжали новые. Должно быть, весь лондонский свет считал своей обязанностью побывать на еженедельном балу у герцогини.
Просторный мраморный холл сиял сотнями свечей. Сама хозяйка — Мария-Тереза-Элизабет, герцогиня Сазерленд — стояла наверху парадной лестницы и приветствовала гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63