Он спешит вместе с группой примерно из десятка парней за Аббатом в черных шортах и кепке. Появляются другие и присоединяются к процессии. Желудок шевелится в невидимых волнах псевдогравитации, и жив еще гнетущий страх стремительно приближающихся снарядов Рокера. Вокруг не смолкают голоса, все одинаковые — и он не может разобрать слов.
Может быть, они и кажутся друзьями, но это — враги.
— Спейсеры, — спрашивает он, — вы отравили их газом?
— Боюсь, да, — небрежно отвечает Аббат. — А что еще с ними делать?
— Что за газ?
— Понятия не имею. Спроси Байо. Знаю, что у нас немного иная альфа-цепь гемоглобина, что помогает в технических средах. Более старательно отбирает кислород.
Четыре парня и две девушки изуверски убиты! Ваун задыхается от ярости. Он возглавлял судно, он отвечает за них. Пока ему удалось убить одного брата, ранить одного — счет он еще не сравнял. Невозможно верить в эти чудесные всепрощение и дружбу. Они как-то обманывают его… впрочем, какая разница? От него пользы, как от трупа.
Мэви и Вэлхэл далеко.
Его приводят в просторный круглый зал. Здесь уже около двух десятков парней, и двери впускают потоки людей. Вся мебель — одна скамья, сплошное кольцо, на котором могут разместиться более шестидесяти человек. Аббат перешагивает скамью и садится лицом к центру. Все делают так же. Через несколько минут кольцо заполнено, парни сидят плечом к плечу, вжимаясь друг в друга, все лицом к центру. Потом как-то втираются еще человек десять или больше, создается настоящая давка. Все елозят, шутят, дружески наезжают друг на друга.
Братство! Улей в сборе. Он снова видит этот зал в Монаде, открытый всем ветрам и птицам, с полом, устланном бурой пещерной травой. Летом птицы нередко пролетают тут даже во время собраний Братства. Он вспоминает взрыв веселья в тот день, когда одна нагадила на выступающего брата.
Ваун обнаружил, что бессмысленно таращится на купол над головой, в мозаике которого запечатлены чудные крылатые чудища и мифологические существа. Картины, возможно, дело рук человеческих, но яркие цвета говорят, что это — работа Братства. Двадцатилетнее путешествие оставляет много времени на искусство.
Ваун не знает, что предстоит, и спрашивать не будет. Собрание подозрительно напоминает суд, посвященный тому, что он пристрелил Аббата первых двух Аббатов.
Две тяжелые руки опускаются ему на плечи — опоздавшие выстраиваются снаружи кольца. Детишки втискиваются, пролезают под ногами и взбираются кому-нибудь на колени. К двоим его ближайшим соседям — справа Аббат, слева Голубой приземлились мальчики достаточно взрослые, чтобы их назвать подростками — Белый и Лиловый, улыбаются, скачут, борются, выслушивают сдержанное брюзжание, а вот малышу, тянущему к Вауну исполненные надежды ручонки, вряд ли больше четырех.
Ваун не помнит, когда к нему в последний раз подходил ребенок. Он как-то странно тронут, хватает ребенка и усаживает его настолько удобно, насколько это возможно в такой давке.
— Привет.
— Привет.
— Как тебя зовут?
— А? — Ребенок поворачивает голову и обеспокоенно смотрит на Вауна. Розовый, конечно!
Вот кто он сегодня. Он хмуро разглядывает военную форму Вауна, с любопытством ощупывает ее.
Очевидно, центр круга — заповедное место, там пусто, а все пространство от скамьи до стен плотно набито Ваунами всех размеров и возрастов. Повсюду он видит свое лицо. всегда готовое улыбнуться, встреться только взглядом, еще более загорелое, чем у тех двоих, с кем он сюда пришел. Воздух жаркий и спертый, как в аду немытой раздевалки, но запах пота кажется ему знакомым и безобидным.
Его форма бросается в глаза. Он смотрит поверх Розового, мимо Белого на Аббата.
— К чему шорты? Почему бы не бегать вообще с голым задом?
— Карманы! — твердо отвечает Белый и подпрыгивает.
Аббат пожимает плечами.
— Гигиена, наверное. Сиди спокойно, шалопай!
— А еще из-за них меньше «Эй, дружок», — добавляет Оранжевый, что прислонился к Вауну сзади.
Цвета, конечно, повторяются по кругу, но такие большие сборища, наверное, редкость.
— Пора начинать, — говорит Аббат. — Давай ты, парень. Я тут пригвожден.
С радостной улыбкой малыш — Белый срывает с головы Аббата кепку, сползает с его коленей и принимается расхаживать внутри круга, размахивая кепкой высоко над головой, чтобы видно было всем. Болтовня стихает.
Коричневый говорит:
— Восемьдесят четыре.
Пауза, потом со вздохом говорит Зеленый:
— Восемьдесят один.
Восемьдесят один, восемьдесят четыре… Это они — о возрасте, наверное, но по авалонскому календарю, не похожему на ультийский, так что Ваун не может сказать, что это означает. А сколько лет самому Братству?
На восемьдесят один Зеленого никто ответить не может, и Белый швыряет ему вращающуюся кепку. Зеленый держит очень маленького ребенка, так что юноша рядом с ним хватает кепку на лету и водружает Зеленому на голову — задом, естественно, наперед.
Белый трусит назад и грузно усаживается на колени к Черному, который говорит:
— Ух! — А потом Вауну:
— Тебя что-то удивляет? Сдавленный голос из-под извивающегося младшего брата. Подобным же образом Лиловый штурмует Голубого, и Вауну ни с того ни с сего приходится заняться защитой малыша Розового от всеобщей потасовки.
— Да, — признает он, — ты легко расстался с властью. Ты больше не Аббат?
Черный устраивает своего седока — переворачивает юного Белого с головы на ноги, сжимает его бедрами и поднимает его тощие ноги так, чтобы Оранжевый мог нагнуться и пощекотать ему пятки. Дикие крики доносятся снизу. Точно такое же безобразие чинится по всему кругу.
— Чему тебе тут удивляться? — удивляется Черный.
— Дикая раса готова пойти на убийство и на что угодно в погоне за властью — я видел их! — Ваун знает, что даже гнусное судилище Фрисд — не самое худшее из того, что бытует на Ульте. — По собственной воле они никогда не расстанутся с властью.
— Власть? — фыркает сосед. — Это ответственность, не более того. Никакой власти.
У Вауна такое ощущение, будто сбываются давнишние мечты. Очевидно, что в Братстве все мальчики созданы равными.
Где еще есть такое в миллионе миров?
Кормя младенца, новый Аббат выходит на опустевшую середину, и шум затихает. Это может любой из тех, кто достиг совершеннолетия. Здесь может быть Дайс, может быть Приор.
Среди братьев воцаряется порядок. Юный Белый освобожден, ему дозволено сесть, где сидел, у него красная улыбающаяся физиономия.
— Мы чествуем нового брата, — обращается Аббат к тишине. Внимательна даже малышня. Аббат улыбается Вауну улыбкой Раджа. — Это твой улей, брат. Здесь все твое.
Ваун подпрыгивает, когда все собравшиеся вскрикивают:
— Согласны!
Его хлопают по плечам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97