Потянув изо всех сил, он вытащил ее наверх. Юстин подхватил девушку и снял петлю с шеи. Ондайн была мертвенно-бледна!
Уорик прижался ухом к ее груди, стараясь услышать биение сердца.
— Она жива! — закричал Юстин. — Она жива! Я видел, как она вздохнула.
Ондайн открыла глаза. На нее смотрел Уорик. Какими прекрасными показались ей его лицо, его золотистые глаза! Она улыбнулась.
Уорик отбросил в сторону веревку, встал на колени, подхватил жену на руки и поднялся, прижимаясь щекой к ее волосам. В глазах у него блестели слезы.
Он хотел побыстрее унести ее подальше от этого страшного места, но потом остановился и посмотрел на Клинтона. Тот нежно поднимал тело матери из темного провала и казался совершенно подавленным происходящим.
— Она была сумасшедшей, — прошептал он, пытаясь осознать случившееся. Перехватив счастливый взгляд Уорика, державшего на руках Ондайн, Клинтон покачал головой: — Ради Бога, Уорик, прости нас. Я не знал, я даже не мог предположить…
— Я знаю, — тихо ответил Уорик. — Я тоже не догадывался, Клинтон. Судьба наших предков так надломила ее.
Клинтон гладил мать по лицу, не переставая качать головой.
— Господь свидетель, Уорик, — сказал он хрипло, — я любил твою жену любовью брата. Я никогда не желал ей зла, если бы я только мог представить… О Боже! Ты видишь мою скорбь, но вместе с тем я испытываю искреннюю радость, что Ондайн жива! Если ты не против, кузен, я похороню мать и уеду…
— Нет, Клинтон, — нежно сказал Уорик, стараясь смягчить боль Клинтона. — Нет! Мы все — Четхэмы. Все. Этой ночью мы втроем расплатились за грехи наших предков. Страшный долг уже оплачен. Она была тебе матерью… и сводной сестрой моего отца. Мы похороним ее все вместе и вместе будем жить дальше. Нам надо убедиться, что прошлое действительно осталось прошлым.
Подошел Юстин:
— Уорик, унеси поскорее Ондайн отсюда. А я побуду с Клинтоном и Матильдой.
Уорик кивнул и вышел навстречу ветру. Он так нуждался в его очищающем свежем прикосновении.
На севере в лесах завыли волки.
Уорик был счастлив. Он слушал этот самый обыкновенный протяжный волчий вой и знал, что никакие духи не бродят больше в ночи.
Пошел дождь. Уорик направился к дому.
Глава 21
В очаге потрескивали поленья. Ондайн постепенно приходила в себя, туман, который до того окутывал ее сознание, рассеялся. Она открыла глаза и увидела перед собой веселое желтое пламя. Комнату освещал только этот мягкий свет, не горело ни одной свечи.
Ее глаза постепенно привыкли к полутьме и мерцающим отблескам пламени. Обстановка казалась ей непривычной. Она лежала в комнате Уорика на его огромной кровати, на чистых простынях. Подняв руку и посмотрев на обшитый белыми кружевами рукав ночной рубашки, она догадалась, что кто-то искупал ее и одел.
В комнате было тепло, спокойно и уютно, но Ондайн пронзил холод, когда она вспомнила петлю, во второй раз накинутую на ее шею, и полные безумия глаза Матильды.
Но Уорик… снова Уорик спас ее, прежде чем страшная петля окончательно затянулась на ее шее.
И все-таки она была счастлива. Она исполнила свое обещание. Не так много за дарованную жизнь, но все-таки… Теперь Уорику больше не придется жить в томительных размышлениях о роковой силе, преследующей его и убившей его прекрасную жену, Женевьеву. Он будет свободным… так же как и она.
Конечно, его слова глубоко ранили ее сердце и гордость! Она мечтала в один прекрасный день предстать перед ним законной владелицей обширных земель и титула, ласково улыбнуться и пройти мимо, чтобы выбрать любого другого, только не его! О, как страдала ее гордость! Но еще больше страданий приносила любовь. Ондайн испытывала невыносимую боль при мысли о том, что она вынуждена покинуть Уорика.
Отчаяние овладело ею, угрожая свести на нет все добрые намерения. Она уедет. Сегодня же вечером. Теперь она не нужна Уорику; тайна раскрыта, опасности больше нет; она выполнила свою роль. Теперь граф Четхэм захочет отправить ее в колонию, спрятать где-нибудь подальше от глаз, пока он будет добиваться развода у Карла и англиканской церкви. Она не имеет права мешкать, тем более что неизвестно, что еще у него на уме.
Ондайн вздохнула, но, испугавшись, что вздох может легко перейти в рыдания, потянулась и только тогда заметила в углу комнаты какое-то движение. Это был Уорик. Он сидел в тени, но глаза его блестели, как чистое золото под солнечными лучами.
— Ондайн…
Она улыбнулась. Конечно, у него скверный характер и невероятное высокомерие, но он был человеком слова. Он ни разу не предал ее, не нарушил обещания охранять ее жизнь и всегда оказывался рядом, когда она в нем нуждалась.
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, уже совсем нет головокружения.
Он нашел руку Ондайн и слегка пожал ее.
— Надеюсь, больше и не будет. Вас опоили настоем из семян мака. Лотти обнаружила его на кухне.
— Матильда…
— Она мертва, да! Отошла с миром, бедная женщина.
— А Клинтон?
— Он скорбит, разумеется. Уорик погрузился в молчание.
— Она была моей тетей, как вы знаете, и жила в этом замке с самого моего рождения. И никто из нас не догадывался… Мы и представить себе не могли!
— Я сочувствую вам, Уорик. Он вздохнул и помолчал.
— Но все же я рад, что Юстин и Клинтон невиновны. Легче простить и смириться с безумием, чем с вероломством. И слава Богу, что все кончено.
— А вы… помирились с Юстином?
Он кивнул, держа ее руку и рассеянно перебирая ее пальцы:
— Да, разумеется. Это не потребовало больших усилий. Он понял, что и во мне самом сидело безумие и оно было порождено страхом. Ведь Юстин ничего не знал о том, что однажды на вас уже напали в церкви и сбросили в склеп. И Клинтон… Клинтон тоже не знал. Видите ли, когда я говорил, что Женевьеву убили, никто мне не верил. Все думали, что от горя я лишился рассудка и ослеп. Клинтон считает себя виноватым, что не распознал вовремя болезнь своей матери. Мы с Юстином пытались его успокоить. Никто из нас не догадывался о кошмаре, который жил в сознании Матильды и преследовал бедную женщину.
Ондайн опустила ресницы и смотрела на длинные смуглые пальцы, которые лежали на ее руке. Ей хотелось заплакать. Уорик говорил с такой грустью и выглядел таким осунувшимся и измученным. Когда он спал последний раз? Возможно, ненадолго прилег перед их отъездом домой. Он был напряженным и грубым, но все время проводил около нее, все время был на страже. Да и этой . ночью он почти не спал. Она запомнит надолго холодную грубость его слов, острых и ранящих, как кинжалы! Его высокомерие, безжалостность, самоуверенность и желание властвовать над всеми! Уорик Четхэм — полновластный хозяин в своих владениях, который распоряжается жизнью всех тех, кого он может подчинить себе. Она не должна забывать об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Уорик прижался ухом к ее груди, стараясь услышать биение сердца.
— Она жива! — закричал Юстин. — Она жива! Я видел, как она вздохнула.
Ондайн открыла глаза. На нее смотрел Уорик. Какими прекрасными показались ей его лицо, его золотистые глаза! Она улыбнулась.
Уорик отбросил в сторону веревку, встал на колени, подхватил жену на руки и поднялся, прижимаясь щекой к ее волосам. В глазах у него блестели слезы.
Он хотел побыстрее унести ее подальше от этого страшного места, но потом остановился и посмотрел на Клинтона. Тот нежно поднимал тело матери из темного провала и казался совершенно подавленным происходящим.
— Она была сумасшедшей, — прошептал он, пытаясь осознать случившееся. Перехватив счастливый взгляд Уорика, державшего на руках Ондайн, Клинтон покачал головой: — Ради Бога, Уорик, прости нас. Я не знал, я даже не мог предположить…
— Я знаю, — тихо ответил Уорик. — Я тоже не догадывался, Клинтон. Судьба наших предков так надломила ее.
Клинтон гладил мать по лицу, не переставая качать головой.
— Господь свидетель, Уорик, — сказал он хрипло, — я любил твою жену любовью брата. Я никогда не желал ей зла, если бы я только мог представить… О Боже! Ты видишь мою скорбь, но вместе с тем я испытываю искреннюю радость, что Ондайн жива! Если ты не против, кузен, я похороню мать и уеду…
— Нет, Клинтон, — нежно сказал Уорик, стараясь смягчить боль Клинтона. — Нет! Мы все — Четхэмы. Все. Этой ночью мы втроем расплатились за грехи наших предков. Страшный долг уже оплачен. Она была тебе матерью… и сводной сестрой моего отца. Мы похороним ее все вместе и вместе будем жить дальше. Нам надо убедиться, что прошлое действительно осталось прошлым.
Подошел Юстин:
— Уорик, унеси поскорее Ондайн отсюда. А я побуду с Клинтоном и Матильдой.
Уорик кивнул и вышел навстречу ветру. Он так нуждался в его очищающем свежем прикосновении.
На севере в лесах завыли волки.
Уорик был счастлив. Он слушал этот самый обыкновенный протяжный волчий вой и знал, что никакие духи не бродят больше в ночи.
Пошел дождь. Уорик направился к дому.
Глава 21
В очаге потрескивали поленья. Ондайн постепенно приходила в себя, туман, который до того окутывал ее сознание, рассеялся. Она открыла глаза и увидела перед собой веселое желтое пламя. Комнату освещал только этот мягкий свет, не горело ни одной свечи.
Ее глаза постепенно привыкли к полутьме и мерцающим отблескам пламени. Обстановка казалась ей непривычной. Она лежала в комнате Уорика на его огромной кровати, на чистых простынях. Подняв руку и посмотрев на обшитый белыми кружевами рукав ночной рубашки, она догадалась, что кто-то искупал ее и одел.
В комнате было тепло, спокойно и уютно, но Ондайн пронзил холод, когда она вспомнила петлю, во второй раз накинутую на ее шею, и полные безумия глаза Матильды.
Но Уорик… снова Уорик спас ее, прежде чем страшная петля окончательно затянулась на ее шее.
И все-таки она была счастлива. Она исполнила свое обещание. Не так много за дарованную жизнь, но все-таки… Теперь Уорику больше не придется жить в томительных размышлениях о роковой силе, преследующей его и убившей его прекрасную жену, Женевьеву. Он будет свободным… так же как и она.
Конечно, его слова глубоко ранили ее сердце и гордость! Она мечтала в один прекрасный день предстать перед ним законной владелицей обширных земель и титула, ласково улыбнуться и пройти мимо, чтобы выбрать любого другого, только не его! О, как страдала ее гордость! Но еще больше страданий приносила любовь. Ондайн испытывала невыносимую боль при мысли о том, что она вынуждена покинуть Уорика.
Отчаяние овладело ею, угрожая свести на нет все добрые намерения. Она уедет. Сегодня же вечером. Теперь она не нужна Уорику; тайна раскрыта, опасности больше нет; она выполнила свою роль. Теперь граф Четхэм захочет отправить ее в колонию, спрятать где-нибудь подальше от глаз, пока он будет добиваться развода у Карла и англиканской церкви. Она не имеет права мешкать, тем более что неизвестно, что еще у него на уме.
Ондайн вздохнула, но, испугавшись, что вздох может легко перейти в рыдания, потянулась и только тогда заметила в углу комнаты какое-то движение. Это был Уорик. Он сидел в тени, но глаза его блестели, как чистое золото под солнечными лучами.
— Ондайн…
Она улыбнулась. Конечно, у него скверный характер и невероятное высокомерие, но он был человеком слова. Он ни разу не предал ее, не нарушил обещания охранять ее жизнь и всегда оказывался рядом, когда она в нем нуждалась.
— Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, уже совсем нет головокружения.
Он нашел руку Ондайн и слегка пожал ее.
— Надеюсь, больше и не будет. Вас опоили настоем из семян мака. Лотти обнаружила его на кухне.
— Матильда…
— Она мертва, да! Отошла с миром, бедная женщина.
— А Клинтон?
— Он скорбит, разумеется. Уорик погрузился в молчание.
— Она была моей тетей, как вы знаете, и жила в этом замке с самого моего рождения. И никто из нас не догадывался… Мы и представить себе не могли!
— Я сочувствую вам, Уорик. Он вздохнул и помолчал.
— Но все же я рад, что Юстин и Клинтон невиновны. Легче простить и смириться с безумием, чем с вероломством. И слава Богу, что все кончено.
— А вы… помирились с Юстином?
Он кивнул, держа ее руку и рассеянно перебирая ее пальцы:
— Да, разумеется. Это не потребовало больших усилий. Он понял, что и во мне самом сидело безумие и оно было порождено страхом. Ведь Юстин ничего не знал о том, что однажды на вас уже напали в церкви и сбросили в склеп. И Клинтон… Клинтон тоже не знал. Видите ли, когда я говорил, что Женевьеву убили, никто мне не верил. Все думали, что от горя я лишился рассудка и ослеп. Клинтон считает себя виноватым, что не распознал вовремя болезнь своей матери. Мы с Юстином пытались его успокоить. Никто из нас не догадывался о кошмаре, который жил в сознании Матильды и преследовал бедную женщину.
Ондайн опустила ресницы и смотрела на длинные смуглые пальцы, которые лежали на ее руке. Ей хотелось заплакать. Уорик говорил с такой грустью и выглядел таким осунувшимся и измученным. Когда он спал последний раз? Возможно, ненадолго прилег перед их отъездом домой. Он был напряженным и грубым, но все время проводил около нее, все время был на страже. Да и этой . ночью он почти не спал. Она запомнит надолго холодную грубость его слов, острых и ранящих, как кинжалы! Его высокомерие, безжалостность, самоуверенность и желание властвовать над всеми! Уорик Четхэм — полновластный хозяин в своих владениях, который распоряжается жизнью всех тех, кого он может подчинить себе. Она не должна забывать об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126