Ондайн не отстранилась, а смотрела прямо ему в лицо. Ее глаза оживлялись пламенем свечей и то и дело вспыхивающей в них ненавистью.
— Уберите руки! — произнесла она отчетливо и жестко.
— Почему же, миледи? Неужели мужу должно быть отказано в том, что с такой легкостью дается кому-то другому? Интересно, чего вы добиваетесь? Нелли обхаживает короля за деньги и титул; Луиза заинтересована в драгоценностях и землях. Барбара Вильер превозносит короля за то, что он одарен волшебным талантом побить… Или в вашей прекрасной головке скрыты такие глубины, которые я даже не могу себе вообразить? Неужели вы добиваетесь его из страсти?
Граф слегка дотронулся до ее щеки. Он говорил с легкой хрипотцой, и его слова были так нежны; они убаюкивали, трогали, просачивались в самую душу… Но нет, она не настолько глупа, чтобы снова поддаться его гипнозу!
— Ублюдок! — прошипела Ондайн. Ее тонкие пальцы сжались в кулак, и она ударила его в грудь со всей силы. — Вон! Я презираю тебя!
Похоже, Уорик не замечал ни ее слов, ни ее ударов. Она еще раз сердито ударила его, вывернулась, подбежала к двери и распахнула ее:
— Вон, мой дорогой муж! Вы пьяны, и ваше присутствие оскорбительно! Оставьте меня в покое!
Граф подошел к ней и молча схватил ее за руки. Ондайн испуганно вскрикнула, когда Уорик с шумом захлопнул ногой дверь и задвинул щеколду.
— Что вам еще от меня нужно?! — закричала она.
— Кое-что обсудить со своей женой! — сказал граф спокойно и негромко, но с таким выражением, что она вдруг задрожала. Конечно, он пьян, но его рассудок оставался ясным и трезвым.
— Мне нечего обсуждать с пьяным негодяем, который волочится за отвратительными шлюхами! — огрызнулась Ондайн, пытаясь защититься. Он посмотрел на нее с такой насмешкой, что она поневоле вспомнила, чего стоят се нервные выкрики по сравнению с его стальной силой.
— А мне кажется, что к шлюхам, о которых идет речь, вы по праву можете отнести и себя.
— Убирайтесь! — взвилась Ондайн, и на этот раз у нее под рукой оказался превосходный увесистый кувшин с водой. Гнев придал ей силы, и она метнула его прямо в ненавистную и вызывающе красивую голову.
Реакция не подвела Уорика: он наклонил голову и избежал страшного удара. Кувшин разбился о дверь, окатив графа холодной водой. Он помедлил, приходя в себя, затем издал что-то наподобие звериного рычания и бросился к ней со стремительностью волка, настигшего наконец свою жертву.
— Нет! — завизжала Ондайн, отпрянув в сторону. Раздался сухой треск разрывающейся материи, и Уорик в ту же секунду понял, что держит в руках не свою жену, а часть ее одеяния. Ондайн избежала нападения мужа, — но за это лишилась половины ночной рубашки. В отчаянии она забилась в дальний угол кровати, надеясь, что этот хрупкий барьер между ними позволит ей выиграть время перед следующим нападением. Она подтянула пышную юбку, прикрыв ею обнажившуюся грудь.
Граф присел на край кровати, его глаза превратились в черные узкие щелки с горевшим в них огнем.
— Теперь-то я узнаю, о чем вы шептались с королем!
— Нет! Вы не имеете права…
— У меня на вас есть все права!
— Я ничего не скажу вам! Даже когда… — Ондайн запнулась, испугавшись, что может выдать себя. Она никогда не признается, что его жену обвиняют в предательстве. Никогда! И никогда — избави Боже! — не полюбит человека, который спит с кем попало!
Кроме того, она для него всего лишь простолюдинка, воровка, браконьерша, которую он спас от виселицы. Все кончено! Ондайн засмеялась.
— Карл, — сказала она с достоинством, — король. Что я сказала ему и чем мы г ним занимались, милорд Четхэм, вас не касается!
— Ах! Так, значит, вы позволяли ему прикасаться к себе. Вы его поощряли? — Уорик быстро поднялся на ноги, но голос его оставался спокойным и ласковым. — Вы улыбались ему, моя любовь, чтобы вызвать его дружбу и доверие? Или потому, что вам нравится ощущать его прикосновения на своем теле?
Он говорил так, как если бы они невинно болтали, но Ондайн отступала назад, пытаясь прикрыться остатками одежды. «Не смейся над ним, и он оставит тебя в покое!» — шептал внутренний голос, но она не могла ему повиноваться. В ней кипела непреодолимая ярость, которая жаждала выхода.
— Король очарователен и любезен во всем, что делает! — крикнула она.
— А я нет?
— А вы надменный, наглый грубиян!
— Ах вот как?!
Ондайн отступала назад, пока не уперлась в стену; дальше идти было некуда, когда он схватил ее за плечи.
На какой-то момент ее охватила паника; затем она подняла голову, се глаза гневно горели.
— Дорогой сэр, не трогайте меня. У вас грязные, руки, потому что вы их слишком часто распускаете с кем только не придется!
— Что? — Совершенно неожиданно граф засмеялся и отпустил ее. Но освобождение оказалось обманчивым. В следующий миг он сбил се с ног, так что она откинулась на постель, которую только что считала своим последним оплотом. Ошеломленная падением, Ондайн вновь попыталась натянуть на себя остатки своего наряда, но через секунду уже была лишена возможности двигаться — Уорик бросился на нее сверху и как будто пригвоздил коленями ее ноги, а твердыми как сталь пальцами — поднятые кверху руки.
— Прошу прощения! — вежливо извинился он. — Как вы считаете, достаточно ли я распустил руки?
Ее мысли путались, освободиться было невозможно. Она вдыхала чистый и неповторимый запах кожи графа, каждое се движение встречало решительный отпор его напряженного тела.
Вдруг Уорик оторвал от нес одну руку, поднял ее и поднес к глазам, вытянув смуглые длинные, сужающиеся к концу пальцы.
— Что вы имеете против моей руки, графиня?
Он снова внимательно осмотрел руку, этот объект спора, которая на этот раз уже лежала на ее обнаженной груди. Ондайн тоже смотрела на его пальцы, такие темные на фоне ее кожи, и чувствовала их прикосновение, такое легкое и нежное, но отдававшееся во всем ее теле. Она лежала как зачарованная, не дыша, прислушиваясь к глухим ударам своего сердца.
— Да! — крикнула она неожиданно, так что Четхэм даже опешил. — Я видела, где эта рука провела весь вечер! Так что верните ее туда, где она и была!
Ее собственные слова подогрели ее гнев, и она стала вырываться с новой силой, так что наконец ей это удалось.
— Ведьма! — крикнул граф.
Ондайн пришла в такую неописуемую ярость, что ринулась в атаку, сжав кулаки и колотя ими по его груди.
— Как вы посмели! Мерзавец, негодяй! — кричала она громко и визгливо, как торговка на базаре, но у нее не было времени, чтобы думать о своих манерах. — Вы привезли меня во дворец, где ваша любовница спокойно рассуждает о ваших потрясающих мужских достоинствах, прилюдно вешается вам на шею, обращается с вами как с личным имуществом и смеется мне в лицо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— Уберите руки! — произнесла она отчетливо и жестко.
— Почему же, миледи? Неужели мужу должно быть отказано в том, что с такой легкостью дается кому-то другому? Интересно, чего вы добиваетесь? Нелли обхаживает короля за деньги и титул; Луиза заинтересована в драгоценностях и землях. Барбара Вильер превозносит короля за то, что он одарен волшебным талантом побить… Или в вашей прекрасной головке скрыты такие глубины, которые я даже не могу себе вообразить? Неужели вы добиваетесь его из страсти?
Граф слегка дотронулся до ее щеки. Он говорил с легкой хрипотцой, и его слова были так нежны; они убаюкивали, трогали, просачивались в самую душу… Но нет, она не настолько глупа, чтобы снова поддаться его гипнозу!
— Ублюдок! — прошипела Ондайн. Ее тонкие пальцы сжались в кулак, и она ударила его в грудь со всей силы. — Вон! Я презираю тебя!
Похоже, Уорик не замечал ни ее слов, ни ее ударов. Она еще раз сердито ударила его, вывернулась, подбежала к двери и распахнула ее:
— Вон, мой дорогой муж! Вы пьяны, и ваше присутствие оскорбительно! Оставьте меня в покое!
Граф подошел к ней и молча схватил ее за руки. Ондайн испуганно вскрикнула, когда Уорик с шумом захлопнул ногой дверь и задвинул щеколду.
— Что вам еще от меня нужно?! — закричала она.
— Кое-что обсудить со своей женой! — сказал граф спокойно и негромко, но с таким выражением, что она вдруг задрожала. Конечно, он пьян, но его рассудок оставался ясным и трезвым.
— Мне нечего обсуждать с пьяным негодяем, который волочится за отвратительными шлюхами! — огрызнулась Ондайн, пытаясь защититься. Он посмотрел на нее с такой насмешкой, что она поневоле вспомнила, чего стоят се нервные выкрики по сравнению с его стальной силой.
— А мне кажется, что к шлюхам, о которых идет речь, вы по праву можете отнести и себя.
— Убирайтесь! — взвилась Ондайн, и на этот раз у нее под рукой оказался превосходный увесистый кувшин с водой. Гнев придал ей силы, и она метнула его прямо в ненавистную и вызывающе красивую голову.
Реакция не подвела Уорика: он наклонил голову и избежал страшного удара. Кувшин разбился о дверь, окатив графа холодной водой. Он помедлил, приходя в себя, затем издал что-то наподобие звериного рычания и бросился к ней со стремительностью волка, настигшего наконец свою жертву.
— Нет! — завизжала Ондайн, отпрянув в сторону. Раздался сухой треск разрывающейся материи, и Уорик в ту же секунду понял, что держит в руках не свою жену, а часть ее одеяния. Ондайн избежала нападения мужа, — но за это лишилась половины ночной рубашки. В отчаянии она забилась в дальний угол кровати, надеясь, что этот хрупкий барьер между ними позволит ей выиграть время перед следующим нападением. Она подтянула пышную юбку, прикрыв ею обнажившуюся грудь.
Граф присел на край кровати, его глаза превратились в черные узкие щелки с горевшим в них огнем.
— Теперь-то я узнаю, о чем вы шептались с королем!
— Нет! Вы не имеете права…
— У меня на вас есть все права!
— Я ничего не скажу вам! Даже когда… — Ондайн запнулась, испугавшись, что может выдать себя. Она никогда не признается, что его жену обвиняют в предательстве. Никогда! И никогда — избави Боже! — не полюбит человека, который спит с кем попало!
Кроме того, она для него всего лишь простолюдинка, воровка, браконьерша, которую он спас от виселицы. Все кончено! Ондайн засмеялась.
— Карл, — сказала она с достоинством, — король. Что я сказала ему и чем мы г ним занимались, милорд Четхэм, вас не касается!
— Ах! Так, значит, вы позволяли ему прикасаться к себе. Вы его поощряли? — Уорик быстро поднялся на ноги, но голос его оставался спокойным и ласковым. — Вы улыбались ему, моя любовь, чтобы вызвать его дружбу и доверие? Или потому, что вам нравится ощущать его прикосновения на своем теле?
Он говорил так, как если бы они невинно болтали, но Ондайн отступала назад, пытаясь прикрыться остатками одежды. «Не смейся над ним, и он оставит тебя в покое!» — шептал внутренний голос, но она не могла ему повиноваться. В ней кипела непреодолимая ярость, которая жаждала выхода.
— Король очарователен и любезен во всем, что делает! — крикнула она.
— А я нет?
— А вы надменный, наглый грубиян!
— Ах вот как?!
Ондайн отступала назад, пока не уперлась в стену; дальше идти было некуда, когда он схватил ее за плечи.
На какой-то момент ее охватила паника; затем она подняла голову, се глаза гневно горели.
— Дорогой сэр, не трогайте меня. У вас грязные, руки, потому что вы их слишком часто распускаете с кем только не придется!
— Что? — Совершенно неожиданно граф засмеялся и отпустил ее. Но освобождение оказалось обманчивым. В следующий миг он сбил се с ног, так что она откинулась на постель, которую только что считала своим последним оплотом. Ошеломленная падением, Ондайн вновь попыталась натянуть на себя остатки своего наряда, но через секунду уже была лишена возможности двигаться — Уорик бросился на нее сверху и как будто пригвоздил коленями ее ноги, а твердыми как сталь пальцами — поднятые кверху руки.
— Прошу прощения! — вежливо извинился он. — Как вы считаете, достаточно ли я распустил руки?
Ее мысли путались, освободиться было невозможно. Она вдыхала чистый и неповторимый запах кожи графа, каждое се движение встречало решительный отпор его напряженного тела.
Вдруг Уорик оторвал от нес одну руку, поднял ее и поднес к глазам, вытянув смуглые длинные, сужающиеся к концу пальцы.
— Что вы имеете против моей руки, графиня?
Он снова внимательно осмотрел руку, этот объект спора, которая на этот раз уже лежала на ее обнаженной груди. Ондайн тоже смотрела на его пальцы, такие темные на фоне ее кожи, и чувствовала их прикосновение, такое легкое и нежное, но отдававшееся во всем ее теле. Она лежала как зачарованная, не дыша, прислушиваясь к глухим ударам своего сердца.
— Да! — крикнула она неожиданно, так что Четхэм даже опешил. — Я видела, где эта рука провела весь вечер! Так что верните ее туда, где она и была!
Ее собственные слова подогрели ее гнев, и она стала вырываться с новой силой, так что наконец ей это удалось.
— Ведьма! — крикнул граф.
Ондайн пришла в такую неописуемую ярость, что ринулась в атаку, сжав кулаки и колотя ими по его груди.
— Как вы посмели! Мерзавец, негодяй! — кричала она громко и визгливо, как торговка на базаре, но у нее не было времени, чтобы думать о своих манерах. — Вы привезли меня во дворец, где ваша любовница спокойно рассуждает о ваших потрясающих мужских достоинствах, прилюдно вешается вам на шею, обращается с вами как с личным имуществом и смеется мне в лицо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126