Вот было здорово!.. Что ж, придется удовлетвориться матушкой «Примой»!
Я чиркнул спичкой, и тотчас же резкий порыв ветра погасил пламя. Я взглянул на небо: белые рассеянные облака плыли в сторону моря. Неужели опять к дождю? Опять перепахивать контрольную полосу, восстанавливать связь, поправлять ступени… Невеселая перспектива!.. Кое-как я раскурил сигарету. Ветер усилился.
– Хорошо-о-о!.. Наконец-то вздохнул свободно! – произнес удовлетворенно Пархоменко, подставляя ветру распахнутую грудь. Потом вдруг обернулся ко мне:
– Э-э, довольно тебе!
Я протянул ему недокуренную сигарету. Он сильно затянулся и поперхнулся.
– Черт! Не табак, а каверна!.. На! – Он передал остаток сигареты Луговому.
– Что я, пепельница? Курить-то здесь нечего! – заворчал Луговой, но окурок тем не менее взял.
– Сигарета – не собака, сама за тобой не погонится! Ее нужно купить! – произнес назидательно Пархоменко.
Порывы ветра становились все сильнее.
– Не нравится, братцы, мне эта музыка! Пахнет дождем! – поморщился Луговой.
– Этого еще не хватало! – откликнулся Пархоменко. Новый порыв ветра швырнул нам в лицо свежевспаханную землю с контрольной полосы.
– Пропади ты пропадом! – воскликнул я, протирая глаза. И в тот же миг раздался тревожный крик Лугового:
– Ребята, огонь!
Мы вскочили. Напротив нашей вышки, там, где недавно упала турецкая ракета, колыхалось пламя.
– Пархоменко, ракету! – крикнул я.
– Какую? – спросил он, выхватывая ракетницу.
– Красную!
Ракета взвилась в небо, озарив границу багряным светом. Я подбежал к телефону.
– Дежурный слушает!
– Я Джакели!
– Что там у вас происходит? Чья ракета?
– Наша! Пожар здесь! Дай майора! Товарищ майор! Докладывает рядовой Джакели! Вспыхнул пожар!
– Где?
– Под самой вышкой!
– Территория?!
– По-моему, не наша!
– Сообщите всем участкам! Иду к вам!
Спустя пять минут он был у вышки. Я смотрю на него и спрашиваю:
– Стой, кто идет?!
– Чхартишвили!
– Пароль!
Он плюнул в сердцах, но ответил:
– Чайка! Отзыв?
– Мак!
– Где горит? – подбежал Чхартишвили ко мне. Показывать не пришлось. Языки пламени, с неимоверной быстротой перекидываясь с кустов на кусты и с треском пожирая все на своем пути, уже подбирались к столбам, выстроившимся вдоль самой границы.
– Если огонь охватит столбы, мы пропали! Доберется и до построек! Дай трубку! – Он мигом подключился к линии.
– Дежурный! Объявить тревогу! Передайте Зудову – пусть бегом доставит сюда динамит и ручные гранаты! Где офицеры? Всех сюда! Ведра, ведра скорее!
Через несколько минут вся застава была на ногах. А огонь усиливался. Он стремительно шел по кустам, облизывал землю, проволочное заграждение. Вспыхнул, словно свеча, первый столб. На той стороне вдруг запылал крытый дранкой дом. Завыли собаки. Раздались душераздирающие вопли женщин. Замелькали тени аскеров.
– Всем – к реке! – приказал Чхартишвили.
Мы бросились к воде. Построились в цепочки и стали быстро передавать друг другу ведра с водой. А огонь гудел, бушевал, охваченные пламенем деревья стонали, словно живые, с треском валились на землю, вздымая снопы искр. Едкий, густой дым застилал глаза. Дышать становилось все труднее. Забыв об опасности, мы – кто с ведром, кто с лопатой, а кто и вовсе голыми руками – боролись с озверевшей стихией, стараясь сбить коварные языки пламени, которые, скрывшись в одном месте, вдруг с новой силой вспыхивали в другом. Теперь уже огнем были охвачены несколько домов на той стороне.
Все смешалось.
– Спасайте дома!
– Стены, стены обливайте водой!
– Берегись!
– Ко мне, ребята!
Я носился, словно очумелый. Хватал ведра, копал землю, что-то кричал, на кого-то натыкался. Дождя, дождя бы теперь! Но дождя не было. Кругом бушевал огонь… Мычали коровы, выли собаки… Отовсюду неслись обрывки русской, турецкой, грузинской, лазской речи… Вдруг я почувствовал, что мои плечи освободились от какого-то привычного груза… «Автомат!» – промелькнуло в голове, и я бросился в пылающий куст, закрыв автомат собственным телом. Запахло паленым, нестерпимая боль пронизала меня с ног до головы. Я вдохнул воздух, захлебнулся и, уже теряя сознание, почувствовал, как чья-то сильная рука схватила меня за пояс, вытащила из огня и бросила на землю.
– Накройте его чем-нибудь! Быстро! Сбейте огонь! – донесся до меня чей-то знакомый голос. «Дождя, дождя, дождя…»– билась в сознании назойливая мысль. Потом она заколыхалась огромным кровавым заревом, потом стала куда-то уплывать, уменьшаться, превратилась в чуть мигающую точку и наконец погасла…
Первое, что я увидел, открыв глаза, было заплаканное лицо Пархоменко. Он неуклюже водил по моим щекам своей огромной лапой и бормотал:
– Слышь, Джакели, как дела?.. Что с тобой, бичо?.. Людей бы постыдился!.. Ну-ка, глянь сюда! Смотри, кто тут!
Я скосил глаза и увидел… улыбающуюся Феридэ. Рядом с ней стоял Луговой.
– Ребята… Где я?.. Что со мной? – Я приподнялся, огляделся и тут только почувствовал, что шел проливной дождь.
– Очнулся? Ну, слава богу! – обрадовался Пархоменко. – Ты на турецком дворе, вот ты где! Здесь же ты и того… пострадал малость… А дом все равно сгорел, брат… Дотла!.. Жаль!.. Мужику-то каково без дома, а?..
Я окончательно пришел в себя. И понял все… Мы – Пархоменко, Луговой, Феридэ, я, другие наши ребята – стояли на чужой земле, перед обуглившимся скелетом дома. Тут же на земле лежала и тихо плакала убитая горем женщина в черном – хозяйка сгоревшего дома…
Сотни глаз с благодарностью взирали на нас. В этот тяжелый час словно исчезло расстояние, отделявшее друг от друга людей с той и с этой стороны… Большое человеческое горе сблизило нас.
В толпе я разглядел красивую молодую женщину с родинкой – жену учителя.
– Здравствуй, девушка!
– Здравствуй, брат!
– Ты узнала меня?
– Конечно.
– А как звать тебя?
– Мевнунэ.
– Ты не обижаешься на нас?
– Что ты, брат! Если бы не вы, выгорело бы все село!
– Испугались, Мевнунэ?
– Конечно. Но теперь ничего… Обошлось… А ты как, брат? Очень больно?
– Нет, Мевнунэ, уже не больно…
– Что ж это получается, брат… Нужно было случиться пожару, чтобы встретились мы?
– Пойдем, Авто! – шепнул мне Пархоменко.
Я повернулся лицом к нашему селу. Оно было тут же, рядом, такое близкое и родное. У ручья стоял Чхартишвили – уставший, грязный, в истрепанной одежде. Мы медленно двинулись. Меня поддерживали Пархоменко и Луговой. Переправившись через ручей, мы подошли к майору. Он не сказал ничего, лишь одобрительно похлопал нас по плечам и внимательно взглянул на мои обгоревшие руки. Пройдя еще несколько метров, я обернулся. Наши солдаты спокойным, деловым шагом возвращались домой – уставшие, обтрепанные и все же довольные и веселые. Вооруженные ведрами, лопатками, топорами, они перебирались через ручей, поднимались по холмику и молча выстраивались за своим командиром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Я чиркнул спичкой, и тотчас же резкий порыв ветра погасил пламя. Я взглянул на небо: белые рассеянные облака плыли в сторону моря. Неужели опять к дождю? Опять перепахивать контрольную полосу, восстанавливать связь, поправлять ступени… Невеселая перспектива!.. Кое-как я раскурил сигарету. Ветер усилился.
– Хорошо-о-о!.. Наконец-то вздохнул свободно! – произнес удовлетворенно Пархоменко, подставляя ветру распахнутую грудь. Потом вдруг обернулся ко мне:
– Э-э, довольно тебе!
Я протянул ему недокуренную сигарету. Он сильно затянулся и поперхнулся.
– Черт! Не табак, а каверна!.. На! – Он передал остаток сигареты Луговому.
– Что я, пепельница? Курить-то здесь нечего! – заворчал Луговой, но окурок тем не менее взял.
– Сигарета – не собака, сама за тобой не погонится! Ее нужно купить! – произнес назидательно Пархоменко.
Порывы ветра становились все сильнее.
– Не нравится, братцы, мне эта музыка! Пахнет дождем! – поморщился Луговой.
– Этого еще не хватало! – откликнулся Пархоменко. Новый порыв ветра швырнул нам в лицо свежевспаханную землю с контрольной полосы.
– Пропади ты пропадом! – воскликнул я, протирая глаза. И в тот же миг раздался тревожный крик Лугового:
– Ребята, огонь!
Мы вскочили. Напротив нашей вышки, там, где недавно упала турецкая ракета, колыхалось пламя.
– Пархоменко, ракету! – крикнул я.
– Какую? – спросил он, выхватывая ракетницу.
– Красную!
Ракета взвилась в небо, озарив границу багряным светом. Я подбежал к телефону.
– Дежурный слушает!
– Я Джакели!
– Что там у вас происходит? Чья ракета?
– Наша! Пожар здесь! Дай майора! Товарищ майор! Докладывает рядовой Джакели! Вспыхнул пожар!
– Где?
– Под самой вышкой!
– Территория?!
– По-моему, не наша!
– Сообщите всем участкам! Иду к вам!
Спустя пять минут он был у вышки. Я смотрю на него и спрашиваю:
– Стой, кто идет?!
– Чхартишвили!
– Пароль!
Он плюнул в сердцах, но ответил:
– Чайка! Отзыв?
– Мак!
– Где горит? – подбежал Чхартишвили ко мне. Показывать не пришлось. Языки пламени, с неимоверной быстротой перекидываясь с кустов на кусты и с треском пожирая все на своем пути, уже подбирались к столбам, выстроившимся вдоль самой границы.
– Если огонь охватит столбы, мы пропали! Доберется и до построек! Дай трубку! – Он мигом подключился к линии.
– Дежурный! Объявить тревогу! Передайте Зудову – пусть бегом доставит сюда динамит и ручные гранаты! Где офицеры? Всех сюда! Ведра, ведра скорее!
Через несколько минут вся застава была на ногах. А огонь усиливался. Он стремительно шел по кустам, облизывал землю, проволочное заграждение. Вспыхнул, словно свеча, первый столб. На той стороне вдруг запылал крытый дранкой дом. Завыли собаки. Раздались душераздирающие вопли женщин. Замелькали тени аскеров.
– Всем – к реке! – приказал Чхартишвили.
Мы бросились к воде. Построились в цепочки и стали быстро передавать друг другу ведра с водой. А огонь гудел, бушевал, охваченные пламенем деревья стонали, словно живые, с треском валились на землю, вздымая снопы искр. Едкий, густой дым застилал глаза. Дышать становилось все труднее. Забыв об опасности, мы – кто с ведром, кто с лопатой, а кто и вовсе голыми руками – боролись с озверевшей стихией, стараясь сбить коварные языки пламени, которые, скрывшись в одном месте, вдруг с новой силой вспыхивали в другом. Теперь уже огнем были охвачены несколько домов на той стороне.
Все смешалось.
– Спасайте дома!
– Стены, стены обливайте водой!
– Берегись!
– Ко мне, ребята!
Я носился, словно очумелый. Хватал ведра, копал землю, что-то кричал, на кого-то натыкался. Дождя, дождя бы теперь! Но дождя не было. Кругом бушевал огонь… Мычали коровы, выли собаки… Отовсюду неслись обрывки русской, турецкой, грузинской, лазской речи… Вдруг я почувствовал, что мои плечи освободились от какого-то привычного груза… «Автомат!» – промелькнуло в голове, и я бросился в пылающий куст, закрыв автомат собственным телом. Запахло паленым, нестерпимая боль пронизала меня с ног до головы. Я вдохнул воздух, захлебнулся и, уже теряя сознание, почувствовал, как чья-то сильная рука схватила меня за пояс, вытащила из огня и бросила на землю.
– Накройте его чем-нибудь! Быстро! Сбейте огонь! – донесся до меня чей-то знакомый голос. «Дождя, дождя, дождя…»– билась в сознании назойливая мысль. Потом она заколыхалась огромным кровавым заревом, потом стала куда-то уплывать, уменьшаться, превратилась в чуть мигающую точку и наконец погасла…
Первое, что я увидел, открыв глаза, было заплаканное лицо Пархоменко. Он неуклюже водил по моим щекам своей огромной лапой и бормотал:
– Слышь, Джакели, как дела?.. Что с тобой, бичо?.. Людей бы постыдился!.. Ну-ка, глянь сюда! Смотри, кто тут!
Я скосил глаза и увидел… улыбающуюся Феридэ. Рядом с ней стоял Луговой.
– Ребята… Где я?.. Что со мной? – Я приподнялся, огляделся и тут только почувствовал, что шел проливной дождь.
– Очнулся? Ну, слава богу! – обрадовался Пархоменко. – Ты на турецком дворе, вот ты где! Здесь же ты и того… пострадал малость… А дом все равно сгорел, брат… Дотла!.. Жаль!.. Мужику-то каково без дома, а?..
Я окончательно пришел в себя. И понял все… Мы – Пархоменко, Луговой, Феридэ, я, другие наши ребята – стояли на чужой земле, перед обуглившимся скелетом дома. Тут же на земле лежала и тихо плакала убитая горем женщина в черном – хозяйка сгоревшего дома…
Сотни глаз с благодарностью взирали на нас. В этот тяжелый час словно исчезло расстояние, отделявшее друг от друга людей с той и с этой стороны… Большое человеческое горе сблизило нас.
В толпе я разглядел красивую молодую женщину с родинкой – жену учителя.
– Здравствуй, девушка!
– Здравствуй, брат!
– Ты узнала меня?
– Конечно.
– А как звать тебя?
– Мевнунэ.
– Ты не обижаешься на нас?
– Что ты, брат! Если бы не вы, выгорело бы все село!
– Испугались, Мевнунэ?
– Конечно. Но теперь ничего… Обошлось… А ты как, брат? Очень больно?
– Нет, Мевнунэ, уже не больно…
– Что ж это получается, брат… Нужно было случиться пожару, чтобы встретились мы?
– Пойдем, Авто! – шепнул мне Пархоменко.
Я повернулся лицом к нашему селу. Оно было тут же, рядом, такое близкое и родное. У ручья стоял Чхартишвили – уставший, грязный, в истрепанной одежде. Мы медленно двинулись. Меня поддерживали Пархоменко и Луговой. Переправившись через ручей, мы подошли к майору. Он не сказал ничего, лишь одобрительно похлопал нас по плечам и внимательно взглянул на мои обгоревшие руки. Пройдя еще несколько метров, я обернулся. Наши солдаты спокойным, деловым шагом возвращались домой – уставшие, обтрепанные и все же довольные и веселые. Вооруженные ведрами, лопатками, топорами, они перебирались через ручей, поднимались по холмику и молча выстраивались за своим командиром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47