— Ты уверен, что это Саут его пригласил?
— Конечно. — Он помедлил и неуверенно произнес: — Кому же еще это могло понадобиться?
Несколько мгновений Элизабет молча смотрела на него, потом опустила голову. Напрасно она подняла этот вопрос. Теперь он от нее не отстанет, как гончая, почуявшая запах лисы.
— Он отлично держится. Это кресло на колесах гораздо удобнее того, каким он пользовался раньше.
Нортхэму не слишком понравилось, что она сменила тему, но он не стал указывать ей на это.
— Мне кажется, полковник предпочитает костыли. Кресло для него как символ поражения.
— Да, верно. Я как-то не подумала. Похоже, за эти годы ты узнал его лучше, чем я, — задумчиво проговорила она. В ее голосе он услышал печаль.
— Ну, теперь, когда мы поженились, это легко исправить. У меня есть причины регулярно посещать Блэквуда. Надеюсь, ты составишь мне компанию?
— Неплохо бы, — кивнула Элизабет Почувствовав, что ее словам не хватает энтузиазма, она попыталась снова: — Очень мило с твоей стороны предложить мне это. — Проигнорировав его пристальный изучающий взгляд, она поспешно продолжила: — Я заметила, что ты вчера провел много времени в его обществе.
— Странно, — удивился он. — Я как раз собирался сказать, что сделал прямо противоположное наблюдение относительно тебя и Блэквуда. Мне показалось, будто ты его избегаешь.
— Тебе показалось.
— Наверное, правильнее было бы сказать, что ты старалась не оставаться с ним наедине.
— Формулировка не имеет значения. В любом случае ты ошибаешься.
Норт был уверен, что не ошибается, но спорить не стал.
— По-моему, он огорчился, что ему не удалось самому выдать тебя замуж.
Элизабет резко отложила вилку и холодно изрекла:
— Представляю, какое трогательное зрелище мы бы с ним представляли: он в кресле и я с моей хромотой.
Норт отшатнулся как от удара. Несколько секунд он, замерев, сверлил ее взглядом. Лицо его побледнело, а в глазах появился ледяной блеск. Отставив свою тарелку, он передвинулся к краю постели и встал на пол.
— Надеюсь, ты меня извинишь?
Пальцы Элизабет судорожно вцепились в простыню, а во рту стало так сухо, что она не могла произнести ни звука, хотя чувствовала, что Норт ждет ответа. Она беспомощно наблюдала, как он поднял брюки и, надев их, заправил за пояс подол ночной рубашки. Затем быстро натянул носки, обулся и причесался, воспользовавшись своей пятерней. Он не стал тратить время на то, чтобы надеть сюртук, а просто перебросил его через плечо. Дверь тихо закрылась за ним, но Элизабет показалось, что он захлопнул ее изо всех сил.
Поездка в Роузмонт протекала преимущественно в молчании. Они сидели рядом, но не касались друг друга. Элизабет подозревала, что Норт выбрал такое положение как наименьшее из двух зол. Должно быть, не хотел сидеть напротив и лицезреть ее каждый раз, когда его взгляд отрывался от окна. Жаль, что он отправил свою кобылу в Хэмптон-Кросс со своим конюхом. Ехал бы сейчас верхом в гордом одиночестве, предоставив ей зализывать свои раны в уединении кареты.
Элизабет с хмурым видом без конца разглаживала на коленях бледно-розовое муслиновое платье, и Норт наконец не выдержал и раздраженно пробурчал:
— Перестань, ради Бога! Сядь на свои руки, если не можешь не суетиться. С тех пор как мы выехали из гостиницы, ты уже в четвертый раз утюжишь свою юбку. Там уже не осталось ни одной морщинки, заслуживающей внимания.
Пальцы Элизабет замерли, и она поспешно отвернулась к окну. Окрестности расплывались у нее перед глазами, и скорость кареты была не единственной тому причиной. Она поклялась себе, что не позволит пролиться ни одной слезинке.
Спустя некоторое время Нортхэм вздохнул:
— Ты была очень жестока, Элизабет. И не только по отношению к полковнику, но и к себе. — Краем глаза он увидел, как она кивнула. — Видишь ли, я очень привязан к нему. Я любил своего отца, но полковник мне ближе. Я восхищаюсь им, уважаю его, и когда ты…
— Я понимаю, — еле слышно отозвалась она. — Я… я тоже его люблю.
Норт помолчал, надеясь, что она скажет что-нибудь еще. Но не дождавшись ответа, он вытащил из кармана носовой платок и вложил его ей в руку. Элизабет молча приняла его и сжала в комок, продолжая смотреть в окно. Она держала платок так долго, что Норт решил, что ошибся и она вовсе не собирается плакать.
— Ты так ничего и не скажешь?
Элизабет покачала головой. Этого движения оказалось достаточно, чтобы слезы выкатились из ее глаз и заструились по щекам. Она подняла смятый платок и нетерпеливо смахнула их.
«Бедная моя девочка, -печально подумал Нортхэм. — Как же я смогу тебя понять?»
Роузмонт оказался величественным зданием, хотя и уступал по размерам Баттенберну. Предки Пенроузов ценили элегантность и стиль, и дом отличался изысканной простотой, свойственной многим загородным дворцам английской знати. Норта поразило сходство этого дома с Хэмптон-Кроссом.
Над главным зданием поднимались пять каменных башен: три над центральной частью и по одной на восточном и западном крыле. Перед главным входом, обращенным на южную сторону, поблескивал в лучах солнца большой пруд, Через который был построен каменный мост.
Норт с интересом смотрел в окно.
— В Хэмптон-Кроссе тоже есть пруд, — сказал он, — правда без моста. В этом никогда не было необходимости, поскольку пруд находится чуть сбоку и его легко объехать.
— Возможно, так даже лучше, — отозвалась Элизабет с показным спокойствием. — Мост требует постоянного ухода. — Тот факт, что ее ладони увлажнились, не имел никакого отношения к состоянию моста, но был напрямую связан с состоянием ее нервов. Элизабет не решалась промокнуть их о юбку из опасения, что Норт опять обвинит ее в том, что она «утюжит» свое платье. — Надеюсь, ты не пожалеешь, что приехал сюда, — неожиданно добавила она.
У Нортхэма не было времени для ответа. Карета остановилась перед главным входом, и Элизабет выбралась наружу, не дожидаясь чьей-либо помощи. Норт смотрел, как она, приподняв подол платья, торопливо поднялась по лестнице; только хромота мешала ей шагать через две ступеньки. Кто-нибудь, мало знавший ее, возможно, принял бы ее торопливость за нетерпение. Но Нортхэм подозревал, что за этой спешкой стоит желание предупредить домочадцев об их приезде.
Он не спеша двинулся следом, а в это время отовсюду начали появляться слуги, чтобы заняться лошадьми, каретой и пирамидой из их чемоданов.
И в этот момент массивные белые двери отворились, и на пороге появилась женщина редкостной красоты. В Изабел Пенроуз, графине Роузмонт, было не более пяти футов роста. Ярко-голубые глаза и гладкая, почти прозрачная кожа делали ее похожей скорее на фарфоровую статуэтку, чем на реальную женщину из плоти и крови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99