Пока не закончится заварушка с Форсайтом, вам придется жить там, где живете. Дело может затянуться до весны, к тому времени Монтана надоест вам до чертиков, и вы станете умолять кузена, чтобы он увез вас обратно в Висконсин.
— Вы ошибаетесь. Бак, мне здесь правится. И даже если я никогда больше не увижу Ривер-Фоллз и вообще не попаду в город, мне все равно. Мой дом здесь… в «Аконите». И я найду способ здесь остаться!
— А пока Густав поселится во флигеле, но ему придется отрабатывать свое содержание, — закончил Бак, словно не расслышав ее слов.
— Он так и собирался! — воскликнула Кристин. — И конечно, Густав будет работать. Он не нахлебник.
— Ему придется защищать ранчо.
— Что ж, Густав не трус. Если уж на то пошло, я тоже умею стрелять. Мы не собираемся прятаться за вашей спиной, будем помогать чем сумеем.
— Вы хоть понимаете, что сегодня ночью вас могли убить?! В следующий раз будете делать, как я скажу! А что следующий раз будет, можете не сомневаться.
— Знаю. Простите меня, Бак, я сожалею о сегодняшнем, правда, сожалею. Я и вас подвергла опасности… Бак фыркнул.
— Чушь собачья! Я живу бок о бок с опасностью всю жизнь и привык к опасностям.
Еще крепче стиснув пальцами ее плечи, Бак привлек Кристин к себе. Его лицо оказалось совсем рядом с ее лицом, и Бак почувствовал на своих губах тепло ее дыхания. Вся предыдущая жизнь никак не подготовила его к любви. Смотреть на Кристин изо дня в день и знать, что она никогда не будет принадлежать ему, — страшнее муки он и представить не мог. Время от времени, когда оставался в одиночестве, он задумывался о любви, но всегда — как о чем-то, что происходит с другими.
— Вы его любите? — хрипло спросил Бак. — Любите?
— Кого, Густава? Конечно, люблю, но не…
Бак внезапно осознал, что по-прежнему держит Кристин за плечи. Он отдернул руки, словно коснулся раскаленной плиты, и отпрянул от девушки.
— Возвращайтесь в дом.
Не дожидаясь, пока она уйдет, Бак быстро зашагал к флигелю. Кристин провожала его взглядом, но почти ничего не видела — в глазах стояли слезы.
Глава 19
После отъезда Гейтсов Клив с Диллоном перебрались в пансион, который рекомендовал им все тот же чернобородый железнодорожник. Рабочие-путейцы были недовольны тем, что их любимое кафе закрылось, по городу поползли тревожные слухи.
В салуне говорили, что шериф «прицепился» к Бонни и даже угрожал посадить ее в тюрьму только за то, что она посмела защищаться от домогательств Майка Брузы. Люди строили предположения насчет убийства Клетуса Фуллера, люди гадали: какой мерзавец опустился до того, что избил одноногого Берни? Каждый боялся, что то же самое может произойти и с ним.
Клив не слышал, чтобы кто-то посочувствовал Грегу Медору или Коротышке Спинксу, которые вернулись в город вдвоем на одной лошади; причем Спинке был изрядно нафарширован картечью. Ни одна душа не поверила их заявлению, что якобы Берни и Тэнди ни с того ни с сего открыли огонь.
Впрочем, обитатели Биг-Тимбера предпочитали держать свое мнение при себе. Основное население города составляли торговцы, процветание которых зависело от мелких землевладельцев и горожан, работающих па железной дороге. Да и как противостоять человеку, который отдавал приказы шерифу и к тому же имел в подчинении банду вооруженных головорезов?
Однажды утром Клив отправил телеграмму своему другу в Канзас-Сити. Он сообщил, что все крупные земельные участки в районе Биг-Тимбера уже разобраны, а также сделал приписку: «Ответа не жду». Клив знал, что друг поймет условный сигнал. После этого они с Диллоном решили просмотреть свежие газеты, доставленные утренним поездом.
Вскоре, как и ожидал Клив, появился какой-то человек; он открыл решетчатую дверь и что-то вполголоса сказал телеграфисту. Несколько секунд спустя тот передал ему листок бумаги. Когда мужчина вышел, Диллон последовал за ним.
Клив подошел к телеграфисту.
— Вы состоите на жалованье у Форсайта? — спросил он напрямую.
Телеграфист от неожиданности чуть не проглотил табачную жвачку. Он беззвучно зашевелил губами, его испуганный взгляд метнулся сначала к окну, потом к двери. Наконец он пробормотал:
— Почему вы спрашиваете?
— Вы отдали этому типу копию моей телеграммы, так?
— Мистер, должен же я как-то… здесь жить.
— Не понял. Ну-ка, ну-ка, поподробнее.
— У меня жена и пятеро детей. Вам это о чем-то говорит?
— О многом.
— Когда люди полковника интересуются содержанием телеграмм, я кое-что рассказываю, но не все. Таким образом мне удается и семью защитить, и гордость не страдает.
— Разумно.
— Я был бы вам благодарен, если бы вы тут не торчали без особой необходимости. Они могут не то подумать.
— Что. уже ходят слухи?
— Уверен, что да. Похоже, вы и ваш приятель взяли не ту сторону…
— Не буду спрашивать, какие телеграммы они отправляли или получали насчет меня.
— Если бы и спросили, я бы вам не сказал.
— Придется раскрыть вам один секрет: я федеральный шериф Соединенных Штатов и пытаюсь разомкнуть тиски, в которых этот человек держит и город, и все окрестные земли.
— Что ж, желаю удачи. Она вам понадобится.
— Сегодня или завтра я приду, чтобы отправить еще две телеграммы одновременно — одну в Шорт-Керни, другую — своему другу в Тринити. Когда вас спросят, покажите им только одну из них — какую именно, оставляю на ваше усмотрение.
— Понял, что вы имеете в виду.
Телеграфист повернулся к Кливу спиной. Тот вышел на улицу и нашел Диллона возле мясного рынка. Они прошли мимо швейной мастерской, перешли через улицу и остановились на тротуаре перед двумя смежными лавками.
— Этот тип направился прямиком в контору адвоката Ли, — доложил Диллон.
Они вошли в одну из лавок. Внутри было сумрачно и прохладно, вдоль стен тянулись длинные ряды полок. По одну сторону располагались галантерейные товары — рулоны ткани, тесьма, швейные принадлежности, готовое платье и лекарства; по другую — продукты. Прямо перед полками с горами консервов тянулся молочный прилавок, в конце которого высилась гордость хозяина — машинка для нарезки сыра. Одним движением маховика огромный золотистый круг сыра поворачивался так, чтобы следующим движением — уже рукоятки — можно было отрезать порцию сыра ровно на пять центов. Рядом с прилавком стояли бочки с крупами, сухими бобами и галетами. Табличка, находившаяся чуть выше, гласила: «Пять центов за горсть».
Диллон направился к прилавку, обогнул его и налетел на даму в широкополой шляпе; лицо дамы было прикрыто темной вуалью. От столкновения женщина отлетела к столу, на котором лежала бакалея: ваниль, пекарский порошок, а также сигары и табак — жевательный и нюхательный. Женщина выронила из рук сверток.
— Прошу прощения, мэм. — Диллон схватил даму за локоть, помогая устоять на ногах, но тотчас же убрал руку, потому что женщина вскрикнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Вы ошибаетесь. Бак, мне здесь правится. И даже если я никогда больше не увижу Ривер-Фоллз и вообще не попаду в город, мне все равно. Мой дом здесь… в «Аконите». И я найду способ здесь остаться!
— А пока Густав поселится во флигеле, но ему придется отрабатывать свое содержание, — закончил Бак, словно не расслышав ее слов.
— Он так и собирался! — воскликнула Кристин. — И конечно, Густав будет работать. Он не нахлебник.
— Ему придется защищать ранчо.
— Что ж, Густав не трус. Если уж на то пошло, я тоже умею стрелять. Мы не собираемся прятаться за вашей спиной, будем помогать чем сумеем.
— Вы хоть понимаете, что сегодня ночью вас могли убить?! В следующий раз будете делать, как я скажу! А что следующий раз будет, можете не сомневаться.
— Знаю. Простите меня, Бак, я сожалею о сегодняшнем, правда, сожалею. Я и вас подвергла опасности… Бак фыркнул.
— Чушь собачья! Я живу бок о бок с опасностью всю жизнь и привык к опасностям.
Еще крепче стиснув пальцами ее плечи, Бак привлек Кристин к себе. Его лицо оказалось совсем рядом с ее лицом, и Бак почувствовал на своих губах тепло ее дыхания. Вся предыдущая жизнь никак не подготовила его к любви. Смотреть на Кристин изо дня в день и знать, что она никогда не будет принадлежать ему, — страшнее муки он и представить не мог. Время от времени, когда оставался в одиночестве, он задумывался о любви, но всегда — как о чем-то, что происходит с другими.
— Вы его любите? — хрипло спросил Бак. — Любите?
— Кого, Густава? Конечно, люблю, но не…
Бак внезапно осознал, что по-прежнему держит Кристин за плечи. Он отдернул руки, словно коснулся раскаленной плиты, и отпрянул от девушки.
— Возвращайтесь в дом.
Не дожидаясь, пока она уйдет, Бак быстро зашагал к флигелю. Кристин провожала его взглядом, но почти ничего не видела — в глазах стояли слезы.
Глава 19
После отъезда Гейтсов Клив с Диллоном перебрались в пансион, который рекомендовал им все тот же чернобородый железнодорожник. Рабочие-путейцы были недовольны тем, что их любимое кафе закрылось, по городу поползли тревожные слухи.
В салуне говорили, что шериф «прицепился» к Бонни и даже угрожал посадить ее в тюрьму только за то, что она посмела защищаться от домогательств Майка Брузы. Люди строили предположения насчет убийства Клетуса Фуллера, люди гадали: какой мерзавец опустился до того, что избил одноногого Берни? Каждый боялся, что то же самое может произойти и с ним.
Клив не слышал, чтобы кто-то посочувствовал Грегу Медору или Коротышке Спинксу, которые вернулись в город вдвоем на одной лошади; причем Спинке был изрядно нафарширован картечью. Ни одна душа не поверила их заявлению, что якобы Берни и Тэнди ни с того ни с сего открыли огонь.
Впрочем, обитатели Биг-Тимбера предпочитали держать свое мнение при себе. Основное население города составляли торговцы, процветание которых зависело от мелких землевладельцев и горожан, работающих па железной дороге. Да и как противостоять человеку, который отдавал приказы шерифу и к тому же имел в подчинении банду вооруженных головорезов?
Однажды утром Клив отправил телеграмму своему другу в Канзас-Сити. Он сообщил, что все крупные земельные участки в районе Биг-Тимбера уже разобраны, а также сделал приписку: «Ответа не жду». Клив знал, что друг поймет условный сигнал. После этого они с Диллоном решили просмотреть свежие газеты, доставленные утренним поездом.
Вскоре, как и ожидал Клив, появился какой-то человек; он открыл решетчатую дверь и что-то вполголоса сказал телеграфисту. Несколько секунд спустя тот передал ему листок бумаги. Когда мужчина вышел, Диллон последовал за ним.
Клив подошел к телеграфисту.
— Вы состоите на жалованье у Форсайта? — спросил он напрямую.
Телеграфист от неожиданности чуть не проглотил табачную жвачку. Он беззвучно зашевелил губами, его испуганный взгляд метнулся сначала к окну, потом к двери. Наконец он пробормотал:
— Почему вы спрашиваете?
— Вы отдали этому типу копию моей телеграммы, так?
— Мистер, должен же я как-то… здесь жить.
— Не понял. Ну-ка, ну-ка, поподробнее.
— У меня жена и пятеро детей. Вам это о чем-то говорит?
— О многом.
— Когда люди полковника интересуются содержанием телеграмм, я кое-что рассказываю, но не все. Таким образом мне удается и семью защитить, и гордость не страдает.
— Разумно.
— Я был бы вам благодарен, если бы вы тут не торчали без особой необходимости. Они могут не то подумать.
— Что. уже ходят слухи?
— Уверен, что да. Похоже, вы и ваш приятель взяли не ту сторону…
— Не буду спрашивать, какие телеграммы они отправляли или получали насчет меня.
— Если бы и спросили, я бы вам не сказал.
— Придется раскрыть вам один секрет: я федеральный шериф Соединенных Штатов и пытаюсь разомкнуть тиски, в которых этот человек держит и город, и все окрестные земли.
— Что ж, желаю удачи. Она вам понадобится.
— Сегодня или завтра я приду, чтобы отправить еще две телеграммы одновременно — одну в Шорт-Керни, другую — своему другу в Тринити. Когда вас спросят, покажите им только одну из них — какую именно, оставляю на ваше усмотрение.
— Понял, что вы имеете в виду.
Телеграфист повернулся к Кливу спиной. Тот вышел на улицу и нашел Диллона возле мясного рынка. Они прошли мимо швейной мастерской, перешли через улицу и остановились на тротуаре перед двумя смежными лавками.
— Этот тип направился прямиком в контору адвоката Ли, — доложил Диллон.
Они вошли в одну из лавок. Внутри было сумрачно и прохладно, вдоль стен тянулись длинные ряды полок. По одну сторону располагались галантерейные товары — рулоны ткани, тесьма, швейные принадлежности, готовое платье и лекарства; по другую — продукты. Прямо перед полками с горами консервов тянулся молочный прилавок, в конце которого высилась гордость хозяина — машинка для нарезки сыра. Одним движением маховика огромный золотистый круг сыра поворачивался так, чтобы следующим движением — уже рукоятки — можно было отрезать порцию сыра ровно на пять центов. Рядом с прилавком стояли бочки с крупами, сухими бобами и галетами. Табличка, находившаяся чуть выше, гласила: «Пять центов за горсть».
Диллон направился к прилавку, обогнул его и налетел на даму в широкополой шляпе; лицо дамы было прикрыто темной вуалью. От столкновения женщина отлетела к столу, на котором лежала бакалея: ваниль, пекарский порошок, а также сигары и табак — жевательный и нюхательный. Женщина выронила из рук сверток.
— Прошу прощения, мэм. — Диллон схватил даму за локоть, помогая устоять на ногах, но тотчас же убрал руку, потому что женщина вскрикнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102