воинскому искусству его обучал господин Нагасава, а он, как никто другой, знал в этом толк.
За это время Акира многое повидал: реки крови на улицах, изуродованные страшными ударамиг обезглавленные тела (головы самураи забирали с собой в качестве военных трофеев), разграбленные лавки, дворцы и храмы, ужас мирных жителей, одиноких плачущих детей… Процветали лишь «веселые кварталы», обитательницы которых всегда были рады принять в свои объятия доблестных и щедрых воинов. В угаре страшных безумных дней Акира пытался понять, зачем сражаются все эти люди. Одни, как Мацуо, хотели «отдать жизнь за князя», другие жаждали власти, чинов и наград, третьими владела алчность, четвертые оттачивали воинское искусство, пятые постигали философию смерти, шестые доказывали себе и другим, чего стоят на этом свете, а иные просто не мыслили жизни без войны.
Когда бесконечная, жестокая резня стала напоминать бессмыслицу, князь Аракава отозвал свое все еще многочисленное и боеспособное войско из столицы, дабы подготовиться ко второй части этой безумной войны: на очереди была борьба провинций, захват соседних земель и замков. Услышав об этом, Акира понял, что ему предстоит: ближайшим соседом князя Аракавы был господин Нагасава…
Нагасава стоял на одной из стен своего замка и оглядывал округу. Его мысли были мрачны, он невольно вспоминал старинное пятистишие:
Ведь стараться без дум
Жизнь прожить – значит думать об этом.
Как хотелось бы мне
В миг единый покончить разом
С размышленьем и неразмышленьем!
Впрочем, сейчас Нагасава смотрел на все, что его окружало, непривычным взглядом: он словно не замечал царящей вокруг красоты. Да, сейчас все дышало угрозой – и ощетинившиеся хвойными лесами склоны гор, и вздымавшиеся к небу вершины, и сами небеса, бездонные и холодные.
Вскоре к Нагасаве поднялся Ито (он оставался в замке все время, пока шли бои в Киото, и командовал гарнизоном) и почтительно остановился поодаль, ожидая, пока хозяин сам повернется к нему.
– Благодарю тебя, – медленно произнес Нагасава, по-прежнему глядя вдаль, – за службу.
Он не часто произносил слова благодарности – Ито низко поклонился.
– До сей поры нам ничто не угрожало, – тихо ответил он, и Нагасава понял, что хотел сказать его преданный вассал.
– Угроза существовала всегда, просто она давно не была столь явной, – заметил Нагасава и вдруг спросил: – Как думаешь, мы выстоим?
Ито снова удивился, но не подал виду.
– Думаю, да, господин. Ведь замок много раз выдерживал осаду.
Оба хорошо знали, как надежно он построен: сложные оборонительные сооружения, могучие укрепления, запутанные лабиринты, сложные ловушки, тупики, каменные стены с множеством башен. Запасы продовольствия и оружия…
– Все дело в людях, – сказал Нагасава. – К счастью, за время моего правления меня никто не предавал. – И хмуро прибавил: – Или почти никто.
– Наши люди слишком хорошо понимают, что защищают, потому они могут сражаться до бесконечности.
– Вот именно, до бесконечности! – Нагасава невесело усмехнулся. – Это же только начало. Едва мы прогоним Аракаву, как явятся другие. Я никогда не думал, что в нашу жизнь вторгнется такое зло!
Нагасава приказал Ито готовиться к обороне. Он знал, что в решительные мгновения жизни доверительные беседы укрепляют дух людей.
Вернувшись в главную комнату, он велел позвать Кэйко. Она пришла и поклонилась. Кажется. у нее была новая прическа – она не уставала изощряться в этом. Нагасава продолжал покупать ей безделушки и наряды: в денежном отношении для него это были сущие пустяки, а главное – такие поступки не требовали никаких душевных усилий.
Нагасава пристально, твердо и испытующе смотрел на нее, и она отвечала полным бесстрашия и интереса взглядом. Именно это всегда нравилось ему: ее любопытство и жизнерадостность, от которых веяло духом свободы. Теперь Нагасава приходил к ней каждую ночь и наслаждался той темной и диковатой силой, какую ему порой удавалось разбудить в ее теле. Нет, Кэйко решительно не была похожа ни на одну из тех женщин, каких он встречал в своей жизни! В том был ее основной недостаток и – особая прелесть.
Но сейчас Нагасаву волновали другие проблемы – он беспокоился о сыне. Коротко обрисовав ситуацию, он сказал:
– Прежде чем мы примем бой, я должен позаботиться о тебе и Кэйтаро. В Киото вам ехать нельзя: там все разрушено. Брат мой умер, но осталась родня по женской линии. Будет лучше, если вы с Кэйтаро отправитесь к ним.
– Почему вы хотите отослать нас, господин? Разве можно захватить замок? Я не хочу ехать к чужим людям – на мой взгляд, это намного опаснее, чем остаться здесь! – смело заявила Кэйко.
Нагасава украдкой вздохнул – его тоже посещали такие мысли. И ограничился тем, что сказал:
– На свете нет ничего невозможного. К сожалению, ничего…
В это самое время Акира вместе с другими воинами Аракавы пересекал границу Сэтцу. Молодому человеку казалось, что его пьянит этот воздух, воздух родных полей и лесов.
Накануне боя Кандзаки-сан обратился к своему приемному сыну с такими словами:
– Если я умру, ты примешь мою должность и будешь командовать моими самураями вместо меня.
Акира почтительно кивнул, в душе моля богов о том, чтобы Кандзаки-сан остался жив. Вести самураев в бой против тех, среди кого он вырос, безжалостно топтать родную землю, жечь дома своих сородичей – это было выше его сил.
Однажды утром, когда Мидори что-то делала во дворе усадьбы, одна из служанок сказала ей, что пришла женщина, которая хочет поговорить с госпожой.
Мидори вышла к воротам и увидела бедно одетую молодую незнакомку, неподвижно стоявшую у входа. На спине женщины был маленький ребенок, наверное, нескольких месяцев от роду. Сначала Мидори приняла ее за беженку из Киото – случалось, они забредали сюда, но что-то подсказало ей, что женщина из местных. Мидори вежливо спросила, что ей нужно, и та смиренно отвечала:
– Я пришла к вам, госпожа, с просьбой о помощи. Дело в том, что все наши мужчины давным-давно отправились на войну, и сейчас нам почти нечего есть. Я бы потерпела, но ребенок… Боюсь, он не выживет.
Ее глаза были обведены темными кругами, а зрачки черны, как угли. Она говорила не взволнованно, а подавленно, как человек, давно и безмолвно несущий на плечах свое горе.
Мидори терпеливо слушала. Хотя даже сейчас, во время войны, в их доме было вдоволь еды, она не совсем понимала, почему эта женщина обратилась именно к ней.
– Я – бывшая наложница вашего господина, – вдруг сказала незнакомка, поняв молчаливый вопрос собеседницы, – а это его ребенок.
Мидори вздрогнула. Ее глаза заблестели.
– Вот как? – в замешательстве произнесла она.
– Господин не упоминал обо мне?
– Нет… Но все равно входите… Это мальчик?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
За это время Акира многое повидал: реки крови на улицах, изуродованные страшными ударамиг обезглавленные тела (головы самураи забирали с собой в качестве военных трофеев), разграбленные лавки, дворцы и храмы, ужас мирных жителей, одиноких плачущих детей… Процветали лишь «веселые кварталы», обитательницы которых всегда были рады принять в свои объятия доблестных и щедрых воинов. В угаре страшных безумных дней Акира пытался понять, зачем сражаются все эти люди. Одни, как Мацуо, хотели «отдать жизнь за князя», другие жаждали власти, чинов и наград, третьими владела алчность, четвертые оттачивали воинское искусство, пятые постигали философию смерти, шестые доказывали себе и другим, чего стоят на этом свете, а иные просто не мыслили жизни без войны.
Когда бесконечная, жестокая резня стала напоминать бессмыслицу, князь Аракава отозвал свое все еще многочисленное и боеспособное войско из столицы, дабы подготовиться ко второй части этой безумной войны: на очереди была борьба провинций, захват соседних земель и замков. Услышав об этом, Акира понял, что ему предстоит: ближайшим соседом князя Аракавы был господин Нагасава…
Нагасава стоял на одной из стен своего замка и оглядывал округу. Его мысли были мрачны, он невольно вспоминал старинное пятистишие:
Ведь стараться без дум
Жизнь прожить – значит думать об этом.
Как хотелось бы мне
В миг единый покончить разом
С размышленьем и неразмышленьем!
Впрочем, сейчас Нагасава смотрел на все, что его окружало, непривычным взглядом: он словно не замечал царящей вокруг красоты. Да, сейчас все дышало угрозой – и ощетинившиеся хвойными лесами склоны гор, и вздымавшиеся к небу вершины, и сами небеса, бездонные и холодные.
Вскоре к Нагасаве поднялся Ито (он оставался в замке все время, пока шли бои в Киото, и командовал гарнизоном) и почтительно остановился поодаль, ожидая, пока хозяин сам повернется к нему.
– Благодарю тебя, – медленно произнес Нагасава, по-прежнему глядя вдаль, – за службу.
Он не часто произносил слова благодарности – Ито низко поклонился.
– До сей поры нам ничто не угрожало, – тихо ответил он, и Нагасава понял, что хотел сказать его преданный вассал.
– Угроза существовала всегда, просто она давно не была столь явной, – заметил Нагасава и вдруг спросил: – Как думаешь, мы выстоим?
Ито снова удивился, но не подал виду.
– Думаю, да, господин. Ведь замок много раз выдерживал осаду.
Оба хорошо знали, как надежно он построен: сложные оборонительные сооружения, могучие укрепления, запутанные лабиринты, сложные ловушки, тупики, каменные стены с множеством башен. Запасы продовольствия и оружия…
– Все дело в людях, – сказал Нагасава. – К счастью, за время моего правления меня никто не предавал. – И хмуро прибавил: – Или почти никто.
– Наши люди слишком хорошо понимают, что защищают, потому они могут сражаться до бесконечности.
– Вот именно, до бесконечности! – Нагасава невесело усмехнулся. – Это же только начало. Едва мы прогоним Аракаву, как явятся другие. Я никогда не думал, что в нашу жизнь вторгнется такое зло!
Нагасава приказал Ито готовиться к обороне. Он знал, что в решительные мгновения жизни доверительные беседы укрепляют дух людей.
Вернувшись в главную комнату, он велел позвать Кэйко. Она пришла и поклонилась. Кажется. у нее была новая прическа – она не уставала изощряться в этом. Нагасава продолжал покупать ей безделушки и наряды: в денежном отношении для него это были сущие пустяки, а главное – такие поступки не требовали никаких душевных усилий.
Нагасава пристально, твердо и испытующе смотрел на нее, и она отвечала полным бесстрашия и интереса взглядом. Именно это всегда нравилось ему: ее любопытство и жизнерадостность, от которых веяло духом свободы. Теперь Нагасава приходил к ней каждую ночь и наслаждался той темной и диковатой силой, какую ему порой удавалось разбудить в ее теле. Нет, Кэйко решительно не была похожа ни на одну из тех женщин, каких он встречал в своей жизни! В том был ее основной недостаток и – особая прелесть.
Но сейчас Нагасаву волновали другие проблемы – он беспокоился о сыне. Коротко обрисовав ситуацию, он сказал:
– Прежде чем мы примем бой, я должен позаботиться о тебе и Кэйтаро. В Киото вам ехать нельзя: там все разрушено. Брат мой умер, но осталась родня по женской линии. Будет лучше, если вы с Кэйтаро отправитесь к ним.
– Почему вы хотите отослать нас, господин? Разве можно захватить замок? Я не хочу ехать к чужим людям – на мой взгляд, это намного опаснее, чем остаться здесь! – смело заявила Кэйко.
Нагасава украдкой вздохнул – его тоже посещали такие мысли. И ограничился тем, что сказал:
– На свете нет ничего невозможного. К сожалению, ничего…
В это самое время Акира вместе с другими воинами Аракавы пересекал границу Сэтцу. Молодому человеку казалось, что его пьянит этот воздух, воздух родных полей и лесов.
Накануне боя Кандзаки-сан обратился к своему приемному сыну с такими словами:
– Если я умру, ты примешь мою должность и будешь командовать моими самураями вместо меня.
Акира почтительно кивнул, в душе моля богов о том, чтобы Кандзаки-сан остался жив. Вести самураев в бой против тех, среди кого он вырос, безжалостно топтать родную землю, жечь дома своих сородичей – это было выше его сил.
Однажды утром, когда Мидори что-то делала во дворе усадьбы, одна из служанок сказала ей, что пришла женщина, которая хочет поговорить с госпожой.
Мидори вышла к воротам и увидела бедно одетую молодую незнакомку, неподвижно стоявшую у входа. На спине женщины был маленький ребенок, наверное, нескольких месяцев от роду. Сначала Мидори приняла ее за беженку из Киото – случалось, они забредали сюда, но что-то подсказало ей, что женщина из местных. Мидори вежливо спросила, что ей нужно, и та смиренно отвечала:
– Я пришла к вам, госпожа, с просьбой о помощи. Дело в том, что все наши мужчины давным-давно отправились на войну, и сейчас нам почти нечего есть. Я бы потерпела, но ребенок… Боюсь, он не выживет.
Ее глаза были обведены темными кругами, а зрачки черны, как угли. Она говорила не взволнованно, а подавленно, как человек, давно и безмолвно несущий на плечах свое горе.
Мидори терпеливо слушала. Хотя даже сейчас, во время войны, в их доме было вдоволь еды, она не совсем понимала, почему эта женщина обратилась именно к ней.
– Я – бывшая наложница вашего господина, – вдруг сказала незнакомка, поняв молчаливый вопрос собеседницы, – а это его ребенок.
Мидори вздрогнула. Ее глаза заблестели.
– Вот как? – в замешательстве произнесла она.
– Господин не упоминал обо мне?
– Нет… Но все равно входите… Это мальчик?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60