Может, это и был «Огоны»?
Глава сороковая
Подняв частокол пик, со знаменем на правом фланге, первая сотня выстроилась на крепостном дворе «конно, людно и оружно». Квадратное знамя пробито пулями, обгорело с краю — не раз побывало в битвах. С потемневшего полотнища смотрел огромными глазами вышитый Спас. Сытые кони переступали копытами, потряхивали сбруей, украшенной серебряными бляхами, бордовыми нагрудными кистями, красными и синими лентами, вплетенными в длинные гривы. Подбоченясь, заломив бараньи шапки, сидели в седлах казаки — среди русых бород и рыжих чубов мелькали высокие скулы, узкие глаза и жесткие черные волосы — то всходило новое, сибирское потомство, наработанное в постелях с раскосыми улусными бабами.
На высоком крыльце приказной избы стоял воевода Карамышев — высокий, грузный. Тяжелые ладони плотно лежали на потемневших листвяжных перилах.
— Ну, казачки, знаете уж, што наших в струге постреляли? Кто не знает, сходите на Анисей, гляньте! — помолчал, потом спросил, будто спокойно:
— Што, и дале спушшать будем? — и грозно:
— Будем, дак скоро всех вас за чубы поташшат!
Гул прошел по сотне — глубинный, нутряной, медленно и страшно разгораясь в крови. А воевода все добавлял:
— Каргызня-то, хамло степное, — вон она, за горой ходит. Ослабь токо казацку жилу, враз головы на кольях подымут. А кыштымя тут первые потатчики. Аль не так? Забыли, видать, про казацки сабли — забыли, дак напомним! Любо ль, казаки?
— Лю-ю-б-о-о! — глухо ответила сотня.
Воевода, собственно, говорил не по чину. Так должен говорить в кругу казачий атаман. Да нету атамана-то, Емельяна Тюменцева, — недавно пошел с отрядом «в ясак», угодил в засаду и сидел нынче в плену у степного хана.
— А любо, дак шапки долой!
Вперед вышел поп, затянув раскатисто:
— …Христолюбивому воинству! — пошел вдоль строя, окропляя святой водой лошадей, отмахивающих мордами от брызг.
— Балуй еще, т-такую мать! — всадники успокаивали их плетками.
Сотник спешился, стал на колени, целуя крест, затем снова сел на своего вороного, в котором, судя по оскалу, явно играли киргизские «кровя».
— Давай! — отмахнул рукой воевода, и сотня, качнув пиками, медленно потянулась из крепости. Вдоль улицы стояли бабы, ребятишки — провожали семейных казаков. С дробным стуком сотня выехала из ворот Большого города и на рысях втянулась в лес. Некоторые оглядывались на платки и сарафаны жен, перебежавших с улицы на городскую стену. Щемило в душе, но и разгоралась кровь от предстоящей потехи. Никто при этом не замечал пожилого китайца, собирающего у городской стены какие-то травки — лечил он кого или сам лечился, кому какое дело?
Митрей пошел в город пешком, а Андрей ненадолго задержался у песчаной, лесной дороги, обнаружив на ней свежие следы множества копыт. Всадники прошли как раз в то время, когда он отсыпался в овраге. Пожав плечами, Шинкарев съехал с дороги и пустил лошадь вниз по склону, сначала по высокой траве в негустом, светлом березняке, а потом, когда склон кончился, по сухим иглам, устилающим песчаную землю под редкими корявыми соснами. Впереди показались пригородные дома, невысокая длинная стена Большого города, за ней стены и башни острога. Заметив знакомую фигуру у городских ворот, Андрей перевел лошадь в галоп, лихо, как настоящий казак, осадив ее на всем скаку в паре шагов от китайца, спешился и хлопнул по крупу серую кобылу.
— Принимай аппарат, — произнес он голосом киноартиста Леонида Быкова. — Вот. Махнул не глядя.
— Ты не переоделся, — не отреагировав на его тон, спокойно заметил Мастер.
— Так лучше. На человека похож. — Андрей огладил казацкий кафтан.
— Ты похож на попугая.
— А мне нравится. Раз прошел «гуань-тоу», можно и обождать, с рваньем-то.
— Что ты сказал? — откровенно удивившись, а потом и усмехнувшись, поглядел на него господин Ли Ван Вэй. — Прошел «гуань-тоу»? Надо же, а я и не заметил.
Он аккуратно сложил собранные травки, потом выпрямился.
— Давай-ка отойдем.
Ведя лошадь в поводу, Андрей отошел подальше от ворот, сопровождаемый китайцем.
— У тебя хорошая лошадь. За ее потерю два человека валяются в тюрьме, только-только отходя от кнута. Я обещал воеводе сделать отвар, который их поднимет. У него теперь каждый человек на счету. Но все равно хорошо, что у тебя есть лошадь.
— Куда мне ехать? — бодрым голосом спросил Андрей.
— Это ты сам выберешь.
— Как так? — Андрей ничего не понимал, но воинственное настроение понемногу выветривалось.
— Слушай меня внимательно, — продолжал Мастер. — Сегодня утром рыжая девушка уехала домой. Ее повезли люди из староверческой общины, им зачем-то понадобилось на Бирюсу. А два часа назад ушел карательный казачий отряд.
— Куда ушел?
— Он пойдет в два места — пресечь отход Кистимо-ва рода и наказать раскольников за связь с кыргыза-ми, и, кроме того, уничтожить их лодки.
— Откуда вы это знаете?
— Это мое дело.
— А мое?
Покачав головой, китаец откровенно усмехнулся:
— Ты что, еще не понял?
— Кажется, понял. Надо предупредить кого-то… но кого? Казаки пойдут вверх по Енисею, значит, сначала выйдут на Кистима, если он еще не ушел, а только потом на староверов. Так?
— Не так. Отряд пойдет петлей, по таежным тропам. В тайге казаки разделятся и одновременно выйдут и на староверов, и на качинцев. Потом две группы встретятся на Енисее, где-то в районе Шумихинского створа.
— Значит, мы поедем вдвоем с Ченом?
— Нет, у Чена свое дело. Собственно говоря, он уже уехал.
Андрей снова задумался, чувствуя что-то необычное. Словно странная, темная сила вздымала его над землей, готовая поволочь куда-то. Тем не менее он до последнего пытался спокойно разобраться в ситуации:
— Но ведь я один. В одиночку я не смогу предупредить и тех и других. Как же быть?
Китаец улыбнулся — собрались морщинками уголки глаз.
— Вот сам и решишь.
Сказав это, Мастер повернулся, направляясь в город.
— Постойте, Ши-фу! — бросился за ним Андрей. — Но откуда казаки узнали про раскольничьи лодки?
— Я им сказал.
— Вы предупредили Глашу о казачьем отряде?
— Нет.
— Но почему?!
Веселые и честные китайские глаза глянули прямо в лицо Андрея:
— Забыл.
— УБЬЮ, СВОЛОЧЬ!«— прорычал Андрей, схватив за грудки господина Ли Ван Вэя.
В этом выплеснулось все — ярость за московскую подставу, за смерть рыжего казака, за ночной обман. Мастер мягко положил ладони на его запястья — и в следующий миг Андрей со.стоном повалился на колени.
— У тебя мало времени, — спокойно заметил господин Ли Ван Вэй. — Советую раздобыть заводную лошадь, быстрей доберешься.
А потом повернулся и пошел — невысокий, сутуловатый. Андрей поглядел ему вслед, и ему вдруг почудилось, что вокруг фигурки Мастера возникла какая-то сумрачная аура, распространяющая тусклый отсвет — багровое дьяволово сияние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Глава сороковая
Подняв частокол пик, со знаменем на правом фланге, первая сотня выстроилась на крепостном дворе «конно, людно и оружно». Квадратное знамя пробито пулями, обгорело с краю — не раз побывало в битвах. С потемневшего полотнища смотрел огромными глазами вышитый Спас. Сытые кони переступали копытами, потряхивали сбруей, украшенной серебряными бляхами, бордовыми нагрудными кистями, красными и синими лентами, вплетенными в длинные гривы. Подбоченясь, заломив бараньи шапки, сидели в седлах казаки — среди русых бород и рыжих чубов мелькали высокие скулы, узкие глаза и жесткие черные волосы — то всходило новое, сибирское потомство, наработанное в постелях с раскосыми улусными бабами.
На высоком крыльце приказной избы стоял воевода Карамышев — высокий, грузный. Тяжелые ладони плотно лежали на потемневших листвяжных перилах.
— Ну, казачки, знаете уж, што наших в струге постреляли? Кто не знает, сходите на Анисей, гляньте! — помолчал, потом спросил, будто спокойно:
— Што, и дале спушшать будем? — и грозно:
— Будем, дак скоро всех вас за чубы поташшат!
Гул прошел по сотне — глубинный, нутряной, медленно и страшно разгораясь в крови. А воевода все добавлял:
— Каргызня-то, хамло степное, — вон она, за горой ходит. Ослабь токо казацку жилу, враз головы на кольях подымут. А кыштымя тут первые потатчики. Аль не так? Забыли, видать, про казацки сабли — забыли, дак напомним! Любо ль, казаки?
— Лю-ю-б-о-о! — глухо ответила сотня.
Воевода, собственно, говорил не по чину. Так должен говорить в кругу казачий атаман. Да нету атамана-то, Емельяна Тюменцева, — недавно пошел с отрядом «в ясак», угодил в засаду и сидел нынче в плену у степного хана.
— А любо, дак шапки долой!
Вперед вышел поп, затянув раскатисто:
— …Христолюбивому воинству! — пошел вдоль строя, окропляя святой водой лошадей, отмахивающих мордами от брызг.
— Балуй еще, т-такую мать! — всадники успокаивали их плетками.
Сотник спешился, стал на колени, целуя крест, затем снова сел на своего вороного, в котором, судя по оскалу, явно играли киргизские «кровя».
— Давай! — отмахнул рукой воевода, и сотня, качнув пиками, медленно потянулась из крепости. Вдоль улицы стояли бабы, ребятишки — провожали семейных казаков. С дробным стуком сотня выехала из ворот Большого города и на рысях втянулась в лес. Некоторые оглядывались на платки и сарафаны жен, перебежавших с улицы на городскую стену. Щемило в душе, но и разгоралась кровь от предстоящей потехи. Никто при этом не замечал пожилого китайца, собирающего у городской стены какие-то травки — лечил он кого или сам лечился, кому какое дело?
Митрей пошел в город пешком, а Андрей ненадолго задержался у песчаной, лесной дороги, обнаружив на ней свежие следы множества копыт. Всадники прошли как раз в то время, когда он отсыпался в овраге. Пожав плечами, Шинкарев съехал с дороги и пустил лошадь вниз по склону, сначала по высокой траве в негустом, светлом березняке, а потом, когда склон кончился, по сухим иглам, устилающим песчаную землю под редкими корявыми соснами. Впереди показались пригородные дома, невысокая длинная стена Большого города, за ней стены и башни острога. Заметив знакомую фигуру у городских ворот, Андрей перевел лошадь в галоп, лихо, как настоящий казак, осадив ее на всем скаку в паре шагов от китайца, спешился и хлопнул по крупу серую кобылу.
— Принимай аппарат, — произнес он голосом киноартиста Леонида Быкова. — Вот. Махнул не глядя.
— Ты не переоделся, — не отреагировав на его тон, спокойно заметил Мастер.
— Так лучше. На человека похож. — Андрей огладил казацкий кафтан.
— Ты похож на попугая.
— А мне нравится. Раз прошел «гуань-тоу», можно и обождать, с рваньем-то.
— Что ты сказал? — откровенно удивившись, а потом и усмехнувшись, поглядел на него господин Ли Ван Вэй. — Прошел «гуань-тоу»? Надо же, а я и не заметил.
Он аккуратно сложил собранные травки, потом выпрямился.
— Давай-ка отойдем.
Ведя лошадь в поводу, Андрей отошел подальше от ворот, сопровождаемый китайцем.
— У тебя хорошая лошадь. За ее потерю два человека валяются в тюрьме, только-только отходя от кнута. Я обещал воеводе сделать отвар, который их поднимет. У него теперь каждый человек на счету. Но все равно хорошо, что у тебя есть лошадь.
— Куда мне ехать? — бодрым голосом спросил Андрей.
— Это ты сам выберешь.
— Как так? — Андрей ничего не понимал, но воинственное настроение понемногу выветривалось.
— Слушай меня внимательно, — продолжал Мастер. — Сегодня утром рыжая девушка уехала домой. Ее повезли люди из староверческой общины, им зачем-то понадобилось на Бирюсу. А два часа назад ушел карательный казачий отряд.
— Куда ушел?
— Он пойдет в два места — пресечь отход Кистимо-ва рода и наказать раскольников за связь с кыргыза-ми, и, кроме того, уничтожить их лодки.
— Откуда вы это знаете?
— Это мое дело.
— А мое?
Покачав головой, китаец откровенно усмехнулся:
— Ты что, еще не понял?
— Кажется, понял. Надо предупредить кого-то… но кого? Казаки пойдут вверх по Енисею, значит, сначала выйдут на Кистима, если он еще не ушел, а только потом на староверов. Так?
— Не так. Отряд пойдет петлей, по таежным тропам. В тайге казаки разделятся и одновременно выйдут и на староверов, и на качинцев. Потом две группы встретятся на Енисее, где-то в районе Шумихинского створа.
— Значит, мы поедем вдвоем с Ченом?
— Нет, у Чена свое дело. Собственно говоря, он уже уехал.
Андрей снова задумался, чувствуя что-то необычное. Словно странная, темная сила вздымала его над землей, готовая поволочь куда-то. Тем не менее он до последнего пытался спокойно разобраться в ситуации:
— Но ведь я один. В одиночку я не смогу предупредить и тех и других. Как же быть?
Китаец улыбнулся — собрались морщинками уголки глаз.
— Вот сам и решишь.
Сказав это, Мастер повернулся, направляясь в город.
— Постойте, Ши-фу! — бросился за ним Андрей. — Но откуда казаки узнали про раскольничьи лодки?
— Я им сказал.
— Вы предупредили Глашу о казачьем отряде?
— Нет.
— Но почему?!
Веселые и честные китайские глаза глянули прямо в лицо Андрея:
— Забыл.
— УБЬЮ, СВОЛОЧЬ!«— прорычал Андрей, схватив за грудки господина Ли Ван Вэя.
В этом выплеснулось все — ярость за московскую подставу, за смерть рыжего казака, за ночной обман. Мастер мягко положил ладони на его запястья — и в следующий миг Андрей со.стоном повалился на колени.
— У тебя мало времени, — спокойно заметил господин Ли Ван Вэй. — Советую раздобыть заводную лошадь, быстрей доберешься.
А потом повернулся и пошел — невысокий, сутуловатый. Андрей поглядел ему вслед, и ему вдруг почудилось, что вокруг фигурки Мастера возникла какая-то сумрачная аура, распространяющая тусклый отсвет — багровое дьяволово сияние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96