старый слуга, на полголовы ниже своего подопечного, встревоженно кинулся следом. Александр — испытывая к Аридею не больше враждебности, чем к собаке или коню врага своего, — ответил на его приветствие и спросил:
— А как Фрина поживает? — Куклы не было. — Ее у тебя отобрали, что ли?
Аридей улыбнулся. По мягкой черной бороде текли слюни.
— Старушка Фрина в сундуке… Мне ее больше не надо. Мне скоро настоящую девочку привезут, из Карии… — И добавил непристойную похвальбу, как повторяют взрослых несмышленые дети.
Александр посмотрел на него с жалостью.
— Ты береги Фрину, она верный друг. Быть может, она тебе еще пригодится…
— А зачем, раз у меня жена будет? — Он кивнул Александру сверху вниз и добавил с дружелюбной доверчивостью: — Когда ты умрешь, я царем стану!
Его страж быстро потянул его за пояс, и он пошел дальше, к колоннаде дворца, распевая что-то фальшивое.
Филот становился всё озабоченнее. Он видел многозначительные взгляды — и много дал бы, чтобы узнать, что они значат, — но его опять не допускали к тайне. Он уже с полмесяца нюхом чуял, что что-то происходит; но все вокруг держали язык за зубами. Единственное, что он знал, — кто в этом замешан. Они были слишком довольны собой — или слишком напуганы, — чтобы себя не выдать.
Трудное это было время для Филота. Он уже много лет прожил возле александровой компании, но так и не сумел пробиться в узкий круг. Он не раз отличился на войне, и был неплох собой — разве что пучеглаз слегка, — и в застолье был отличным компаньоном, и от моды не отставал… А его доклады царю всегда бывали очень осторожны; он был уверен, что никто о них и не подозревает… Так почему же его не принимают? Почему не доверяют? Инстинкт подсказывал ему , что тут виноват Гефестион.
Пармений изводил его непрерывно: требовал новостей. Если их не будет — в чем бы они ни состояли, — это его поссорит и с отцом, и с царем!.. Наверно, надо было податься со всеми в изгнание. Там он мог бы пригодиться остальным, и теперь был бы своим, ему бы всё говорили… Но уж слишком неожиданно всё произошло тогда, с тем свадебным скандалом; трудно было правильный выбор сделать. В бою он никогда не трусил; но в мирной жизни слишком любил комфорт. И в сомнительных случаях предпочитал, чтобы каштаны из огня ему таскали другие.
Он совсем не хотел, чтобы Александру — или Гефестиону, это одно и то же, — стало известно, что он задает опасные вопросы. Потому у него ушло довольно много времени, прежде чем удалось насобирать какие-то крохи, — то тут то там, да чтобы никто не догадался, — а потом еще и сложить из них нечто вразумительное… Но в конце концов он до истины докопался.
Было уговорено, что Феттал сам о своей миссии сообщать не станет: слишком заметно. Он прислал из Коринфа доверенного курьера с докладом об успехе.
Кое-что об Аридее, хоть и не всё, Пиксодор знал: Филипп слишком опытный был игрок, чтобы рассчитывать, будто прочный союз можно построить на явном мошенничестве. Но когда сатрап узнал, что может за ту же цену поменять осла на скакуна, — обрадовался несказанно. В приемном зале в Геликарнасе — колонны из нефрита, персидские ковры по стенам, греческие кресла и всё такое — устроили скромные смотрины. Раньше никто не потрудился сообщить Аридею, что девочке всего восемь лет. Феттал, от имени жениха, выразил своё восхищение. На свадьбе, разумеется, тоже должен быть только представитель; но после свадьбы — родне жениха придется ее признать!.. Осталось только найти кого-нибудь подходящего ранга и послать в Карию.
Большую часть того дня — в присутствии Александра или без него — друзья его ни о чем другом не говорили. Если поблизости был кто-нибудь посторонний — старались говорить намеками… Но в тот день Филот раздобыл последнее звено в свою цепь.
Ждать пока не готов, зато потом действовать быстро и решительно — это царь Филипп умел лучше всего остального. Он не хотел никакого шума, и так уже достаточно напорчено. Редко когда он бывал так разъярен, как в этот раз, но теперь ярость была трезвой и холодной.
Тот день прошел без происшествий. Настала ночь, Александр ушел к себе. Когда он наверняка остался один — то есть, когда ушел Гефестион, — к его двери поставили часового. Окно находилось в двенадцати локтях над землей, но часовой был и под окном тоже.
Александр увидел их только утром. Людей подобрали надежных: на вопросы они не отвечали.
Под подушкой у него был кинжал. Кинжал в македонском царском доме — предмет одежды… Теперь он спрятал его под хитоном. Если бы ему принесли еду — он отказался бы: яд — позорная смерть, без боя… Прислушивался, ждал шагов.
Когда в полдень шаги раздались наконец, он услышал, как часовой берет на караул. Значит, еще не палач. Но облегчения не ощутил: узнал походку.
Филипп вошел в сопровождении Филота.
— Мне нужен свидетель, — сказал царь. — Этот малый сгодится.
Филот, спрятавшись за спину царя, так что тот его не видел, посмотрел на Александра взглядом испуганного сочувствия, смешанного с замешательством. Он даже рукой взмахнул слегка: вроде, мол, хоть ничем помочь не может — но с ним…
Александр его едва заметил: казалось, царь заполнил собой всё помещение. Рот на широком лице плотно сжат; густые брови, всегда поднимавшиеся к вискам, сейчас — нахмуренные — стали похожи на распахнутые крылья ястреба… Он излучал силу, будто жар. Александр врос ногами в пол и ждал, ощущая кинжал нервами под кожей.
— Я знал, что ты упрям, как кабан, — сказал отец. — И тщеславен, как коринфская шлюха. Я знал, что ты и на предательство способен, раз мамочку свою слушаешь. Но никак не рассчитывал, что ты еще и дурак.
При слове «предательство» у Александра перехватило дыхание. Он попытался что-то сказать…
— Молчи! — перебил царь. — Как ты смеешь рот открывать?.. Как ты посмел лезть в мои дела, со своим наглым невежеством и младенческим упрямством! Ты, недоумок!..
— Ты Филота сюда привел, чтобы он всё это слушал? — вставил Александр в нечаянную паузу. Чувствовал он себя прескверно. Не так сами слова отца, как тон — пронзил его, словно удар копья: боли еще не ощущаешь, но уже знаешь, что ранен.
— Нет, — угрожающе сказал царь. — Не спеши, про него скоро узнаешь. Но ты понимаешь, кретин, что ты проиграл мне Карию?! Бог свидетель — раз уж ты так много о себе мнишь — мог бы получше подумать, хоть раз в жизни!.. Ты что, персидским вассалом хочешь стать?.. Хочешь набрать ораву варварской родни, чтобы крутилась вокруг тебя, когда война начнется, — продавая врагу наши планы и торгуясь за голову твою?.. Если так — плохо твое дело. Я раньше сам тебя к Гадесу спроважу, там ты меньше вреда принесешь. А после того, что ты натворил, — думаешь Пиксодор примет Аридея?.. Для этого он должен быть еще дурнее тебя, а на это надежды мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— А как Фрина поживает? — Куклы не было. — Ее у тебя отобрали, что ли?
Аридей улыбнулся. По мягкой черной бороде текли слюни.
— Старушка Фрина в сундуке… Мне ее больше не надо. Мне скоро настоящую девочку привезут, из Карии… — И добавил непристойную похвальбу, как повторяют взрослых несмышленые дети.
Александр посмотрел на него с жалостью.
— Ты береги Фрину, она верный друг. Быть может, она тебе еще пригодится…
— А зачем, раз у меня жена будет? — Он кивнул Александру сверху вниз и добавил с дружелюбной доверчивостью: — Когда ты умрешь, я царем стану!
Его страж быстро потянул его за пояс, и он пошел дальше, к колоннаде дворца, распевая что-то фальшивое.
Филот становился всё озабоченнее. Он видел многозначительные взгляды — и много дал бы, чтобы узнать, что они значат, — но его опять не допускали к тайне. Он уже с полмесяца нюхом чуял, что что-то происходит; но все вокруг держали язык за зубами. Единственное, что он знал, — кто в этом замешан. Они были слишком довольны собой — или слишком напуганы, — чтобы себя не выдать.
Трудное это было время для Филота. Он уже много лет прожил возле александровой компании, но так и не сумел пробиться в узкий круг. Он не раз отличился на войне, и был неплох собой — разве что пучеглаз слегка, — и в застолье был отличным компаньоном, и от моды не отставал… А его доклады царю всегда бывали очень осторожны; он был уверен, что никто о них и не подозревает… Так почему же его не принимают? Почему не доверяют? Инстинкт подсказывал ему , что тут виноват Гефестион.
Пармений изводил его непрерывно: требовал новостей. Если их не будет — в чем бы они ни состояли, — это его поссорит и с отцом, и с царем!.. Наверно, надо было податься со всеми в изгнание. Там он мог бы пригодиться остальным, и теперь был бы своим, ему бы всё говорили… Но уж слишком неожиданно всё произошло тогда, с тем свадебным скандалом; трудно было правильный выбор сделать. В бою он никогда не трусил; но в мирной жизни слишком любил комфорт. И в сомнительных случаях предпочитал, чтобы каштаны из огня ему таскали другие.
Он совсем не хотел, чтобы Александру — или Гефестиону, это одно и то же, — стало известно, что он задает опасные вопросы. Потому у него ушло довольно много времени, прежде чем удалось насобирать какие-то крохи, — то тут то там, да чтобы никто не догадался, — а потом еще и сложить из них нечто вразумительное… Но в конце концов он до истины докопался.
Было уговорено, что Феттал сам о своей миссии сообщать не станет: слишком заметно. Он прислал из Коринфа доверенного курьера с докладом об успехе.
Кое-что об Аридее, хоть и не всё, Пиксодор знал: Филипп слишком опытный был игрок, чтобы рассчитывать, будто прочный союз можно построить на явном мошенничестве. Но когда сатрап узнал, что может за ту же цену поменять осла на скакуна, — обрадовался несказанно. В приемном зале в Геликарнасе — колонны из нефрита, персидские ковры по стенам, греческие кресла и всё такое — устроили скромные смотрины. Раньше никто не потрудился сообщить Аридею, что девочке всего восемь лет. Феттал, от имени жениха, выразил своё восхищение. На свадьбе, разумеется, тоже должен быть только представитель; но после свадьбы — родне жениха придется ее признать!.. Осталось только найти кого-нибудь подходящего ранга и послать в Карию.
Большую часть того дня — в присутствии Александра или без него — друзья его ни о чем другом не говорили. Если поблизости был кто-нибудь посторонний — старались говорить намеками… Но в тот день Филот раздобыл последнее звено в свою цепь.
Ждать пока не готов, зато потом действовать быстро и решительно — это царь Филипп умел лучше всего остального. Он не хотел никакого шума, и так уже достаточно напорчено. Редко когда он бывал так разъярен, как в этот раз, но теперь ярость была трезвой и холодной.
Тот день прошел без происшествий. Настала ночь, Александр ушел к себе. Когда он наверняка остался один — то есть, когда ушел Гефестион, — к его двери поставили часового. Окно находилось в двенадцати локтях над землей, но часовой был и под окном тоже.
Александр увидел их только утром. Людей подобрали надежных: на вопросы они не отвечали.
Под подушкой у него был кинжал. Кинжал в македонском царском доме — предмет одежды… Теперь он спрятал его под хитоном. Если бы ему принесли еду — он отказался бы: яд — позорная смерть, без боя… Прислушивался, ждал шагов.
Когда в полдень шаги раздались наконец, он услышал, как часовой берет на караул. Значит, еще не палач. Но облегчения не ощутил: узнал походку.
Филипп вошел в сопровождении Филота.
— Мне нужен свидетель, — сказал царь. — Этот малый сгодится.
Филот, спрятавшись за спину царя, так что тот его не видел, посмотрел на Александра взглядом испуганного сочувствия, смешанного с замешательством. Он даже рукой взмахнул слегка: вроде, мол, хоть ничем помочь не может — но с ним…
Александр его едва заметил: казалось, царь заполнил собой всё помещение. Рот на широком лице плотно сжат; густые брови, всегда поднимавшиеся к вискам, сейчас — нахмуренные — стали похожи на распахнутые крылья ястреба… Он излучал силу, будто жар. Александр врос ногами в пол и ждал, ощущая кинжал нервами под кожей.
— Я знал, что ты упрям, как кабан, — сказал отец. — И тщеславен, как коринфская шлюха. Я знал, что ты и на предательство способен, раз мамочку свою слушаешь. Но никак не рассчитывал, что ты еще и дурак.
При слове «предательство» у Александра перехватило дыхание. Он попытался что-то сказать…
— Молчи! — перебил царь. — Как ты смеешь рот открывать?.. Как ты посмел лезть в мои дела, со своим наглым невежеством и младенческим упрямством! Ты, недоумок!..
— Ты Филота сюда привел, чтобы он всё это слушал? — вставил Александр в нечаянную паузу. Чувствовал он себя прескверно. Не так сами слова отца, как тон — пронзил его, словно удар копья: боли еще не ощущаешь, но уже знаешь, что ранен.
— Нет, — угрожающе сказал царь. — Не спеши, про него скоро узнаешь. Но ты понимаешь, кретин, что ты проиграл мне Карию?! Бог свидетель — раз уж ты так много о себе мнишь — мог бы получше подумать, хоть раз в жизни!.. Ты что, персидским вассалом хочешь стать?.. Хочешь набрать ораву варварской родни, чтобы крутилась вокруг тебя, когда война начнется, — продавая врагу наши планы и торгуясь за голову твою?.. Если так — плохо твое дело. Я раньше сам тебя к Гадесу спроважу, там ты меньше вреда принесешь. А после того, что ты натворил, — думаешь Пиксодор примет Аридея?.. Для этого он должен быть еще дурнее тебя, а на это надежды мало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127