но она стала еще злее, ибо ей смертельно хотелось, чтоб вынесли меня отсюда ногами вперед. Всякий раз, как мы ссорились, она говорила: «Ну, Ровен, что же ты не исполняешь своего обещания? Отчего не умираешь, жалкий дурачина? Разве ты не видишь, что только зря небо коптишь? Виноградник не перестанет цвести, если тебя зароют; только всего и будет разницы, что ты не полакомишься его плодами». Год уже истек, она начала обращаться со мной еще хуже прежнего и, по-видимому, решила про себя довести меня до отчаяния; но я догадался об ее умысле и, дабы узнать, как она ко мне относится, а также что она учинит и скажет, когда меня не станет, задумал притвориться мертвым.
В этом много помог мне мой двоюродный брат; пока я вчера вечером сидел у него, он явился сюда и сказал моей жене, что я растворил что-то в стакане белого вина и, выпив его, бросился на кровать, где теперь нахожусь при последнем издыхании. Эта весть не смягчила ее сердца; она отвечала, что ей безумно хочется спать и что она не может подняться без большого ущерба для своего здоровья. По этой причине мы дождались сегодняшнего утра, чтоб закончить свое предприятие. Он перенес меня сюда с помощью своего слуги и положил на эту постель, где я пролежал все время неподвижно, как покойник. «Вот вам тело вашего скончавшегося мужа, — сказал он моей жене, — я очень жалею, что вас не было при том, как он отдал богу душу; вы узнали бы его последнюю волю и видели бы, как старательно я пытался его напутствовать».
«Ах ты господи! Неужели он умер, сердешный? — отвечала она ему, причитая. — Трудно найти человека, который сравнился бы с ним по кротости характера. Расскажите мне, что он говорил вам перед своей кончиной; не скрывайте ничего: это послужит мне утешением». — «Вы сильно заблуждаетесь, — отвечал он, — вам придется угрызаться всю вашу жизнь, если вы обладаете жалостливой душой, пекущейся об его спасении: мой добрый братец сказал мне, что вы причина его смерти и что он прибег к ней как к средству избавиться от огорчений, которые причиняла ему жизнь с вами». — «Ах, господи, какая я несчастная! — заскулила она, — что я ему такое сделала? И надо же было ему умереть в сердцах. Он не будет молить за меня бога на том свете. Пресвятая дева! Наши соседи знают, как хорошо я с ним обращалась; вот уж больше месяца, как мы не ссорились. Сын Давидов! Я так торопилась исполнять все его приказания, что намедни чуть было шеи себе не сломала, спускаясь по лестнице, чтоб принести ему вина на сон грядущий. Увы, бедняга, он с того дня не пил со мной и никогда уже больше не выпьет».
Мой двоюродный брат предоставил ей сетовать вволю, а сам ушел отсюда, дабы могла она учинить без притворства то, что было у нее на уме. Как только он удалился, то послала она за этой женщиной, которая ничуть не лучше ее, а также за своим полюбовником. «Муж мой умер, кума», — сказала она ей. «Есть о чем плакать! — отвечала та. — С ума вы, что ли, сошли? Разве вы не помните пожеланий, которые сами не раз высказывали?» — «Конечно, милая моя, — отозвалась жена, — но что скажут люди, если я не буду плакать, раз уж завелся такой обычай? К тому же я умею это делать, когда угодно, даже если меня разбирает смех: стоит только взять лук в платочек и поднести его к глазам; я вовсе не намерена нанимать плакальщиков, как это водится в городах». После этого жена перестала проливать слезы, если только она вообще их проливала. «Право слово, он отлично сделал, что умер, — продолжала она, — ибо я уже собиралась подать на него в суд: ведь он давно обещал мне перебраться на тот свет, и я уверена, что его бы осудили, если только наши судьи справедливые люди. Чем я не счастливая женщина? Все, что находится здесь, принадлежит мне! Он сам оговорил это в брачном договоре. Но, клянусь Иоанном Крестителем, я заслужила такой подарок за мытарства, которые претерпела из-за него. Всю ночь он лежал подле меня неподвижный, как колода; сдается мне, что одна часть его тела была совсем мертва и что ее поразил гром». — «Так вот и утешьтесь, — отвечала приятельница, — отныне вы познаете со своим дружком полное счастье». Так как полог был затянут и меня не было видно, то я слегка приподнял голову и, заглянув в маленькую щель, находившуюся в ногах кровати, заметил, как этот бабник обнимает и целует мою жену. Усилие, которое я сделал при этом движении, заставило меня испустить некий весьма громкий звук, от коего они пришли в изумление: «Боже мой! — воскликнула жена, — да он вовсе не умер: вы слышали, как он громыхает?». — «Дура вы непроворотная, — отвечала кума, — да что же, по-вашему, мертвецы не могут пускать, ветры? Это бывает даже с бездушными вещами: разве не трещит все, что хоть сколько-нибудь лопается? Возможно, что у него разошлись какие-нибудь кости или что ветры, оставшиеся в его теле, найдя выход закрытым, разомкнули его силой. К тому же у нас есть основания думать, что под тяжестью трупа могла затрещать кровать: дерево у нее больно хрупкое». — «Ах, проклятая вонючка, — сказала жена, — у него не было большего удовольствия при жизни, как портить воздух; и, подумайте только, он продолжает забавляться этим и после смерти. Ветры были у него под командой: как захочет, так и пустит; право, жаль, что он не сделался кормчим. По большей части он бился об заклад, что выпалит столько-то раз, и метал громы без осечки; это была его любимая игра при всяких сборищах, ибо он всегда выигрывал кучу денег. Но, дорогая моя, я не в силах больше этого выносить; лучше похоронить его раньше, чем позже; итак, примемся за дело, лам отпустят за это пять-шесть фунтов грехов: вот иголка и нитка».
С этими словами жена моя отдернула полог; а как только она наклонилась, чтоб на меня взглянуть, то, усмотрев из ее поведения, сколь мало она мной дорожит, я решил, что настало для меня время выступить на сцену, и, подняв руку, закатил ей такую оплеушину, что она затряслась от испуга. «Нет, я не умер, мерзавка! — вскричал я, — и если господу будет угодно, то он еще позволит мне когда-нибудь тебя похоронить, хотя бы за то, что ты предательски желала сжить меня со свету; небо, чтоб тебя побесить и наказать, продлит мое здешнее пребывание на долгие годы». Тогда они все втроем окружили постель и, не желая поверить, что я жив (ибо им этого не хотелось), принялись раздевать меня и заворачивать в этот саван. Я сопротивлялся, насколько было сил, кричал: «Убивают! Помогите!» — и говорил им, что я не умер. Полагаю, что они намеревались меня удавить и задушить и что они так бы и поступили, если б по доброте своей ваша милость, вероятно привлеченная моими воплями, не пришла мне на выручку. Ах, государь мой, вы видите мою правоту: умоляю вас, окажите мне помощь; не позволяйте им терзать меня, как было до вашего прихода! Будьте покровителем несчастных!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163