— Любезный мой брат, я так вас люблю, что везде и повсюду буду искать случая это проявить. Лучшим доказательством является то, что я не собираюсь льстить вам ни в какой мере, хотя при испорченности нашего века люди весьма склонны прислушиваться к лести. А посему я буду говорить вам о ваших недостатках не для того, чтоб попрекнуть вас ими из недружелюбия и увеличить вашу досаду, а для того, чтобы сделать вас отныне приятным для всех тех, кто к вам не благоволит. Не стану лгать, вы — большой скупердяй, а скупой человек ненавистен всем, так как прячет в потайном месте добро, до которого всякому есть дело и на которое все зарятся. Он не дает ему никакого применения. От него невозможно заработать, так как он ничего не покупает и нанимает работников лишь тогда, когда уже не может без них обойтись. Он не вознаграждает тех, кто служит ему верой и правдой. Друзья никогда не встречают гостеприимства в его доме. Он угощает весьма скудно, показывая тем, что не желает их больше у себя видеть. Не скрою от вас, вы обладаете всеми этими пороками. Отнеситесь к ним со всей строгостью, какая подобает человеку, судящему самого себя: вы признаете, что я обвиняю вас не напрасно. А теперь подумайте о том, что вы самым досадным образом лишаете себя величайшего удовольствия на свете, а именно — возможности обзавестись множеством друзей. Разве вы не причиняете себе ужасного вреда? Ведь вы зачастую умираете от голода, сидя на своих богатствах, и не решаетесь купить вещь, в коей испытываете крайнюю нужду. Но хуже всего то, что вы побуждаете к неповиновению тех, кто обязан вам уважением и чья воля должна всецело зависеть от вашей. Вы даже принуждаете к этому собственных своих детей: у вас есть сын н таком возрасте, когда ему пора вращаться в свете, а вы, дозвольте вам сказать, лишаете его того, что полагалось бы этому молодому кавалеру по вашим достаткам. Ваша дочь столь же способна внушать любовь, как и ее чувствовать, а между тем вы и не заикаетесь о том, чтоб пристроить эту миловидную девушку, так что она должна была сама о себе позаботиться.
— Не знаю, кто вам это сказал, — прервал его сьер дю Бюисон, — но я всегда хотел выдать ее замуж за сына одного богатого купца, мне хорошо известного.
— Вот она, ваша болезнь! — продолжал Франсион. — вы гонитесь только за богатствами и не спрашиваете, приятен ли ей тот, кого вы для нее избрали; но не будем говорить об этом: она нашла свою судьбу. Главным же образом умоляю вас бросить свои скопидомские привычки, ради чего я сюда и приехал. По моим вчерашним словам вы решили, что я намерен остаться здесь долго и ввести вас в огромные расходы, но на самом деле я собирался отправиться в путь сегодня утром, и все мои речи клонили лишь к тому, чтоб узнать, так ли велика ваша жадность, как мне ее описывали. Затем Франсион доказал ему еще откровеннее гнусность скупости, так что тот проникся к ней отвращением и решил ее бросить, заменив этот порок противоположной добродетелью, от коей сулили ему все блага мира, особливо же почет и уважение со стороны многих лиц, им обласканных, а также признание за ним отныне подлинного благородства. Дю Бюисон обещал также выдать дочь за того, кого она выбрала себе в поклонники, так что с наступлением дня Франсион расстался с ним в добром согласии и, покинув его дом, отправился туда, куда столь страстно стремился.
Он делал все от него зависевшее, дабы его путешествие приносило пользу одновременно в нескольких отношениях, и, как мы видели до сего момента, походил на странствующих рыцарей, описанных в стольких историях и переезжавших из страны в страну, чтоб наказывать обидчиков, водворять везде справедливость и исправлять пороки. Правда, его подвиги были менее кровавыми, но зато более достойными. Тем не менее жизнь его в дальнейшем не была свободна от заблуждения, и самые заядлые реформаты, пожалуй, скажут, что она не всегда годилась для отвлечения других от порока; но кто умеет жить лучше, — пусть живет. Наша повесть нисколько тому не препятствует. Надо познать и добро и зло, чтоб прилепиться к одному и отвергнуть другое. Перед нами пройдут здесь приключения, которые лучшие души не осудят и почтут сущими любовными безделками, да к тому же и ничего не значащими.
Время приближалось к полудню, когда Франсион, поравнявшись с прекрасной рощицей, в глубине коей протекал источник, вздумал отдохнуть в тени деревьев. Он отослал всех своих людей в соседнюю деревню, дабы позаботились они там о приготовлении обеда, и удержал при себе только своего камердинера, который несколько от него удалился, в то время как сам он, растянувшись на траве, извлек из кармана портрет Наис. Передают, будто, дав тогда волю своему поэтическому воображению, он изрек следующую жалобу, весьма сходную с теми, которые мы находим в романах:
— Ах, любезный портрет, сколько чудес заключено в вас на таком малом пространстве! Как возможно, что сочетание столь немногих красок создает такое множество чар? Увы, вы только картинка, а между тем порождаете во мне вполне подлинную страсть! Сколько ни трогай вас и ни целуй, не ощутишь ничего, кроме дерева, но когда любуешься вами, то испытываешь неописуемые восторги: что же станется со мной в тот день, когда я буду держать в своих объятиях ту, чью красу вы отображаете? Чрезмерность страсти будет так велика, что я по меньшей мере лишусь жизни, если при виде портрета лишился свободы. Прекрасная моя Наис, я хотел бы, чтоб уже наступила минута, когда я буду умирать у ваших ног.
В той же рощице оказался некий дворянин из тамошних мест, который, находясь позади Франсиона, слышал его жалобы. Желая познакомиться с нашим кавалером, он приблизился к месту, где тот лежал, и спросил его, что за портрет у него в руках, к коему обращается он со столь жалостливыми речами.
— Государь мой, — отвечал Франсион, — я весьма сожалею, что вам случилось слышать мои слова, ибо если вы не испытали силы любви, то почтете все это за величайшее безумство на свете.
Тот возразил, что ему отлично известно, каким могуществом обладает эта страсть над сердцами, и пожелал увидать портрет дамы, а также умудрился выведать нею правду у Франсиона, который признался в намерении разыскать Наис.
— Радуйтесь, — сказал ему дворянин, — она уже прибыла туда, где вы надеетесь ее встретить. Готов вам поклясться, что сам ее видел и считаю красивейшей женщиной в мире.
Тогда Франсион осведомился у дворянина, какова ее свита.
— Такая, как подобает особе ее ранга, — отвечал тот. — Впрочем, состоит при ней некий молодой вельможа по имени Валерий, влюбленный в нее не меньше нашего. Оба они притворяются больными и якобы хотят пользоваться водами для своего исцеления; но, по-моему, они и не думают глотать ту, которую им приносят, и приказывают выливать ее тайком;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163