ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Изложив свою точку зрения в столь вразумительных выражениях, они посмотрели на мистера Пиквика и друг на друга в неловком молчании.
— Это неприятная история, и как раз когда мы устроили себе такие уютные постели, — сказал священник, посматривая на три грязных тюфяка, завернутых на день в одеяло и сложенных в углу комнаты в виде своеобразной подставки для старого, надбитого таза, кувшина и мыльницы из грубого желтого фаянса с синими цветами. — Очень неприятная!
Мистер Мартин высказал такое же мнение в более энергических выражениях; мистер Симпсон, выпалив ряд дополнительных прилагательных без какого бы то ни было существительного, засучил рукава и начал мыть овощи к обеду. Во время переговоров мистер Пиквик обозревал камеру, омерзительно грязную и нестерпимо затхлую. В ней не было ни малейших признаков ковра, занавесок или штор. Не было даже стенного шкафа. Правда, здесь нашлось бы мало вещей, которые можно убрать в шкаф, но, как бы незначительны по размерам ни были все эти остатки хлеба, корки сыра и все эти объедки, как бы мало ни было мокрых полотенец, рваного платья, изувеченной посуды, раздувальных мехов без сопла, сломанных вилок для поджаривания гренков, — они производят довольно неприятное впечатление, когда разбросаны по полу маленькой комнаты, которая служит общей гостиной и спальней трем бездельникам.
— Мне кажется, это можно как-нибудь уладить, — сказал мясник после довольно продолжительного молчания. — Сколько вы возьмете отступного?
— Простите, — отозвался мистер Пиквик. — Что вы сказали? Я не совсем понимаю.
— За сколько можно от вас откупиться? — повторил мясник. — По правилам сожительства — два шиллинга шесть пенсов. Хотите три боба?
— И бендер, — добавил джентльмен духовного звания.
— Ладно, не возражаю, это выйдет еще по два пенса на брата, — сказал мистер Мартин. — Ну, что вы теперь скажете? Мы откупаемся от вас за три шиллинга шесть пенсов в неделю. Согласны?
— И ставьте галлон пива, — вмешался мистер Симпсон. — Вот как!
— И разопьем его немедленно! — подхватил священник. — Ну?
— Право же, я столь не сведущ в здешних правилах, — отвечал мистер Пиквик, — что все еще не понимаю вас. Разве я могу поселиться где-нибудь в другом месте? Я думал, что не могу.
Услышав такой вопрос, мистер Мартин с крайним изумлением посмотрел на обоих своих друзей, а затем каждый из этих джентльменов указал большим пальцем правой руки через левое плечо. Этот жест, который весьма неточно принято называть «понимай наоборот», производит очень приятное впечатление, если его делают леди или джентльмены, привыкшие действовать дружно: он выражает легкий и игривый сарказм.
— Неужто не можете? — сказал мистер Мартин с сострадательной улыбкой.
— Ну, если бы я так мало знал жизнь, я бы взял да утопился, — заметила духовная особа.
— Я тоже, — торжественно добавил джентльмен спортивного вида.
После такого вступления три приятеля в один голос сообщили мистеру Пиквику, что во Флите деньги играют точь-в-точь такую же роль, как и за его стенами; что они немедленно доставят ему чуть ли не все, чего бы он ни пожелал; и что если они у него имеются и он готов их истратить, — достаточно ему выразить желание, и он может получить отдельную камеру, меблированную и в полном порядке, через полчаса.
После этого заинтересованные стороны расстались к обоюдному удовольствию: мистер Пиквик снова направил свои стопы в дежурную комнату, а три приятеля отбыли в столовую истратить пять шиллингов, которые духовная особа с поразительным благоразумием и предусмотрительностью позаимствовала для этой цели у мистера Пиквика.
— Я так и знал, — усмехнувшись, заявил мистер Рокер, когда мистер Пиквик сообщил о цели своего вторичного прихода. — Не говорил ли я вам этого, Недди?
Философический владелец универсального перочинного ножа промычал утвердительный ответ.
— Я знал, что вам понадобится отдельная камера, — сказал мистер Рокер. — Но позвольте, вам нужна и мебель! Вы можете взять у меня напрокат. Это уж так заведено.
— С большим удовольствием, — отвечал мистер Пиквик.
— В столовом этаже есть чудесная камера, которая принадлежит канцлерскому арестанту, — сказал мистер Рокер. — Она будет стоить вам фунт в неделю. Думаю, вы против этого не возражаете?
— Нимало, — отвечал мистер Пиквик.
— Пойдемте-ка со мной, — сказал Рокер, с большим проворством берясь за шляпу. — Дело будет сделано в пять минут. Ах, боже мой, почему же вы сразу не сказали, что хотите устроиться со всеми удобствами?
Дело было быстро улажено, как и предсказывал тюремщик. Арестант Канцлерского суда пробыл здесь так долго, что лишился друзей, состояния, семьи и счастья и получил право на отдельную камеру. Но так как он частенько нуждался в куске хлеба, то с восторгом выслушал предложение мистера Пиквика нанять помещение и с готовностью уступил ему полные и нерушимые права на него за двадцать шиллингов в неделю, из каковой суммы обязался платить за выселение всех и каждого, кто еще мог бы попасть сожителем в эту камеру.
Когда заключали договор, мистер Пиквик с горестным любопытством рассматривал арестанта. Это был высокий, худой, мертвенно-бледный человек в старом пальто и туфлях, со впалыми щеками и лихорадочным взглядом. Губы у него были бескровные, а пальцы тонкие и острые. Да поможет ему бог! Железные клыки тюрьмы и нищеты медленно подтачивали его на протяжении двадцати лет.
— Где же вы будете жить теперь, сэр? — спросил мистер Пикник, кладя на расшатанный стол деньги за первую неделю.
Тот взял деньги дрожащей рукой и ответил, что он еще не знает, ибо должен пойти и посмотреть, куда можно перенести кровать.
— Боюсь, сэр, — сказал мистер Пиквик, ласково и сочувственно положив руку ему на плечо, — боюсь, что вам придется жить в каком-нибудь шумном, густо населенном помещении. Прошу вас, считайте эту камеру своей собственной, когда вам нужен будет покой или кто-нибудь из ваших друзей придет вас навестить.
— Друзья! — хриплым голосом воскликнул арестант. — Если бы я находился на дне глубочайшего колодца, лежал в завинченном и запаянном гробу, гнил в темной и грязной канаве, которая тянется под фундаментом этой тюрьмы, я бы не мог быть более заброшенным и забытым, чем здесь. Я — мертвец! Я умер для общества, не увидев того сострадания, какое даруется тем, чьи души предстали пред страшным судом. Друзья придут навестить меня! Боже мой! Я пришел сюда в расцвете сил и состарился в этой тюрьме, и нет ни одного человека, который воздел бы руку над моим ложем, когда я умру, и сказал: «Слава богу, он успокоился».
Возбуждение, которое залило непривычным румянцем лицо человека, улеглось, когда он умолк; с тоской сжимая иссохшие руки и волоча ноги, он вышел из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263