Зашёл и сел на старую сосновую чурку. Посмотрел, как жадно, давясь кусками, ест Шурка Подметкин, и сказал:
— Поживите у меня недельку-другую, откормитесь, отдохнёте от передряг житейских. А то взъерошенные и насторожённые, как волчата.
Петька подумал о Вислоухом. Может очухаться, закричать и тогда… Петьке стало страшно. Запив большим глотком кусок лепёшки, поставил кружку и сказал твёрдо:
— Нельзя, дедушка, нам тянуть. Задание провалим. Нас тот дяденька предупреждал, что в случае чего вашего сына фашисты мучить начнут.
— Понятно, фашисты ни с кем не посчитаются. Идти-то я с вами не могу. Нога, словно проволокой перТяним советского правительства.
Услышав такое, Таня закашлялась и чуть не захлебнулась водой.
— Да-а! — старик сокрушённо покачал головой.
Выручать надо Сашика. Если что… Родина ему не простит. Перед самой войной приезжал ко мне, сказал о секретном задании. И чтоб до меня бандиты не добрались, соорудил эту неправдоподобную могилу.
Лицо у Костоедова сделалось злым.
— Того-то мужичка, который с вами в милиции сидел, его одного посылали?
— Ничего он нам не говорил. Велел только разыскать вас и передать, чтоб золото из лабиринта вынесли на поверхность. И каждую ночь зажигали костры возле Гаусса на поляне. Он сказал: «Там такая поляна есть, чтоб самолёту приземлиться».
Старик заволновался, стал ладонями гладить бороду.
— Поляна— то есть, а как костры расставлять?
— Дяденька говорил: по краям поляны, четырехугольником.
Петька врал уверенно. И Шурке казалось, что им действительно так приказывали.
— А что, ребятки, самолётик-то немецкий или японский будет?
— Такого он ничего не говорил. Сказал, чтоб золото вытащили и костры, как первый лист, говорит, жёлтый полетит, начинали жечь. И ждать самолёта. Задание, сказал, государственное, нужное для обороны СССР.
Старик заволновался. Не обращая внимания на ребят, вытащил револьвер из-за пояса, положил в карман. Встал. Вышел из сарая, снова зашёл и, как в бреду, шептал:
— Сашик— молодец, самолёт пришлёт, как обещал. Молодец… Хватит золотишку-то лежать в тайниках, пусть послужит великому делу.
Костоедов размашисто перекрестился.
— Дедушка, а все-то золото войдёт в самолёт?
— Не знаю. Тяжесть в нём большая. На своих руках, можно сказать, я его туда нёс. От колчаковцев прятал. Для республики берег. Сейчас попросила Родина — берите! Пусть Советской республике послужит.
Старик прошёлся по сараю и сказал то, что желали мысленно и Петька, и Таня, и Тимка, и Шурка.
— Ребята, — сказал он, — выручили вы меня и моего сына один раз, прошу, выручите и сейчас.
— Что, дедушка, сделать?
— Не могу я на такой ноге идти с вами. Вылечиться мне нужно. Я прошу вас, идите одни, я подробную карту дам. Берестяночка лежит у меня. По ней дойдёте до Гаусса. Вынесите золотишко на поверхность. А я через недельку к вам туда приду.
Дедушка, а в этом самом Гауссе мы не заблудимся?
— Погоди, девочка, все растолкую в подробностях. Есть у нас ещё время. А сейчас давайте похлебочку соорудим. На сон грядущий покушаете. Ночку переночуете, а завтра с утра и в путь-дорогу пойдёте. Я одежонку вам кое-какую посмотрю, еды приготовлю.
Дед попросил насобирать ему для костра сухих веток, шепок, сучков. Ребята сбросили рваные курточки на дедовское крыльцо. Шуркину положили сверху так, чтобы из кармана немного выглядывал милицейский протокол. Когда они вернулись с охапками щепок, старик уже начистил полведра картошки. Петька посмотрел на крыльцо. Шуркина куртка лежала так же. Из кармана высовывался уголок протокола, но только чуточку меньше.
Похлёбка казалась необычайно вкусной, потому что ребята давно не ели солёной пищи.
— В милиции-то, поди, совсем не кормили?
— За три дня ломоть хлеба на четверых, — ответил Тимка.
— Ну, ничего, скоро разбогатеем, — Костоедов повернулся к Шурке, — ты как командир смотри там в Гауссе, чтоб ни одна золотая вещица не пропала, чтоб ни один слиточек не ускользнул.
— Куда ему деться, дедуля?
— Верю я, верю! Просто уж беспокоюсь — добро-то государственное. На один слиточек, считай, можно сто пулемётов сделать.
Заря угасала. Наступали сумерки. Уже нельзя было рассмотреть очертания стариковского дома. Слился с землёй и кустами сарайчик с маленькой дверкой, обитой ржавой жестью. Откуда-то из темноты, со стороны разрушенной деревни, доносился печальный щебет птиц.
Костоедов постоянно потирал ладони над костром, как будто у него мёрзли пальцы. И улыбался.
Ребята чутко вслушивались в наступившую теп ноту. Они боялись, что там, в полуразрушенном домике, Вислоухий пришёл в сознание. Ищет их. И, учуяв запах дыма, может прийти к костру.
Старик вдруг поднял голову. Таня, Петька, Шурка и Тимка тоже услышали какие-то звуки. Будто кто-то шёл в темноте, не поднимая ног. В руке Костоедова сверкнул наган с длинным стволом. Но звуки стихли.
— Дедуль, кто это?
— Кто знает? Сколько здесь живу, все по ночам чудится, что люди вокруг ходят, а то вдруг, кажется, что мёртвые поднимаются. Одичал я в одиночестве, того и гляди, что умом свихнусь.
Старик ещё раз прислушался и, успокоившись, спрятал наган.
— Дедуль, а мёртвые этот лабиринт Гаусса не раз грабили? — обнаглев, спросил Шурка. — А то, может, нам и не ходить..
— Командирам тебя выбрали, а ты трусишь, мёртвых боишься. Живых опасаться надо, а с мертвецами легче всего.
— Нам, дедуля, завтра идти. Мы не знаем куда, а вы нас ещё этими покойниками запугали.
— Узнаете, все узнаете.
Взошла луна. Костоедов встал:
— Время спать. Пойдёмте. Я вас в сараюшке устрою. У меня там нары, тулуп.
Пошли за стариком. Встревожились. Поглядывали па яркую луну. Она, как прожектор парохода, освещала разрушенные домики. В сарайчике оказалось очень уютно. Широкие нары, зелёный сундук, кадушка с растением, похожим на целебный женьшень. В углу — деревянные грабли, метёлка и лопата.
— Располагайтесь, а я пойду вам на утро приготовлю пищи да одежонку кой-какую посмотрю.
В дверях старик повернулся:
— У кого хорошая память, пойдёмте со мной, карту дам и расскажу кое-что.
Идти сейчас должен был Шурка, потому что командиром назвали его. Но он испугался. И едва выдавил из себя:
— Петька, иди ты, у меня опять спина заболела.
Петька ушёл с Костоедовьм. Тимка наблюдал за ними в щель. Тихо спросил:
— Испугался Шурка?
— Чего бояться. Просто мне с ним противно быть. Петька вернулся совсем быстро и бодро сказал:
— Все в порядке!
— Карту дал?
— Дал. До Гаусса, ребята, идти далековато.
Петька показал берестяной ремешок. В полутьме Тимка разглядел на нём узкие глубокие бороздки, сделанные острым ножом.
— На ней план Гаусса есть?
— Только дорога туда. Лабиринт узнаем по зелёной острой скале. Она из нефрита. На скале Костоедов высек стрелку, которая показывает на вход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Поживите у меня недельку-другую, откормитесь, отдохнёте от передряг житейских. А то взъерошенные и насторожённые, как волчата.
Петька подумал о Вислоухом. Может очухаться, закричать и тогда… Петьке стало страшно. Запив большим глотком кусок лепёшки, поставил кружку и сказал твёрдо:
— Нельзя, дедушка, нам тянуть. Задание провалим. Нас тот дяденька предупреждал, что в случае чего вашего сына фашисты мучить начнут.
— Понятно, фашисты ни с кем не посчитаются. Идти-то я с вами не могу. Нога, словно проволокой перТяним советского правительства.
Услышав такое, Таня закашлялась и чуть не захлебнулась водой.
— Да-а! — старик сокрушённо покачал головой.
Выручать надо Сашика. Если что… Родина ему не простит. Перед самой войной приезжал ко мне, сказал о секретном задании. И чтоб до меня бандиты не добрались, соорудил эту неправдоподобную могилу.
Лицо у Костоедова сделалось злым.
— Того-то мужичка, который с вами в милиции сидел, его одного посылали?
— Ничего он нам не говорил. Велел только разыскать вас и передать, чтоб золото из лабиринта вынесли на поверхность. И каждую ночь зажигали костры возле Гаусса на поляне. Он сказал: «Там такая поляна есть, чтоб самолёту приземлиться».
Старик заволновался, стал ладонями гладить бороду.
— Поляна— то есть, а как костры расставлять?
— Дяденька говорил: по краям поляны, четырехугольником.
Петька врал уверенно. И Шурке казалось, что им действительно так приказывали.
— А что, ребятки, самолётик-то немецкий или японский будет?
— Такого он ничего не говорил. Сказал, чтоб золото вытащили и костры, как первый лист, говорит, жёлтый полетит, начинали жечь. И ждать самолёта. Задание, сказал, государственное, нужное для обороны СССР.
Старик заволновался. Не обращая внимания на ребят, вытащил револьвер из-за пояса, положил в карман. Встал. Вышел из сарая, снова зашёл и, как в бреду, шептал:
— Сашик— молодец, самолёт пришлёт, как обещал. Молодец… Хватит золотишку-то лежать в тайниках, пусть послужит великому делу.
Костоедов размашисто перекрестился.
— Дедушка, а все-то золото войдёт в самолёт?
— Не знаю. Тяжесть в нём большая. На своих руках, можно сказать, я его туда нёс. От колчаковцев прятал. Для республики берег. Сейчас попросила Родина — берите! Пусть Советской республике послужит.
Старик прошёлся по сараю и сказал то, что желали мысленно и Петька, и Таня, и Тимка, и Шурка.
— Ребята, — сказал он, — выручили вы меня и моего сына один раз, прошу, выручите и сейчас.
— Что, дедушка, сделать?
— Не могу я на такой ноге идти с вами. Вылечиться мне нужно. Я прошу вас, идите одни, я подробную карту дам. Берестяночка лежит у меня. По ней дойдёте до Гаусса. Вынесите золотишко на поверхность. А я через недельку к вам туда приду.
Дедушка, а в этом самом Гауссе мы не заблудимся?
— Погоди, девочка, все растолкую в подробностях. Есть у нас ещё время. А сейчас давайте похлебочку соорудим. На сон грядущий покушаете. Ночку переночуете, а завтра с утра и в путь-дорогу пойдёте. Я одежонку вам кое-какую посмотрю, еды приготовлю.
Дед попросил насобирать ему для костра сухих веток, шепок, сучков. Ребята сбросили рваные курточки на дедовское крыльцо. Шуркину положили сверху так, чтобы из кармана немного выглядывал милицейский протокол. Когда они вернулись с охапками щепок, старик уже начистил полведра картошки. Петька посмотрел на крыльцо. Шуркина куртка лежала так же. Из кармана высовывался уголок протокола, но только чуточку меньше.
Похлёбка казалась необычайно вкусной, потому что ребята давно не ели солёной пищи.
— В милиции-то, поди, совсем не кормили?
— За три дня ломоть хлеба на четверых, — ответил Тимка.
— Ну, ничего, скоро разбогатеем, — Костоедов повернулся к Шурке, — ты как командир смотри там в Гауссе, чтоб ни одна золотая вещица не пропала, чтоб ни один слиточек не ускользнул.
— Куда ему деться, дедуля?
— Верю я, верю! Просто уж беспокоюсь — добро-то государственное. На один слиточек, считай, можно сто пулемётов сделать.
Заря угасала. Наступали сумерки. Уже нельзя было рассмотреть очертания стариковского дома. Слился с землёй и кустами сарайчик с маленькой дверкой, обитой ржавой жестью. Откуда-то из темноты, со стороны разрушенной деревни, доносился печальный щебет птиц.
Костоедов постоянно потирал ладони над костром, как будто у него мёрзли пальцы. И улыбался.
Ребята чутко вслушивались в наступившую теп ноту. Они боялись, что там, в полуразрушенном домике, Вислоухий пришёл в сознание. Ищет их. И, учуяв запах дыма, может прийти к костру.
Старик вдруг поднял голову. Таня, Петька, Шурка и Тимка тоже услышали какие-то звуки. Будто кто-то шёл в темноте, не поднимая ног. В руке Костоедова сверкнул наган с длинным стволом. Но звуки стихли.
— Дедуль, кто это?
— Кто знает? Сколько здесь живу, все по ночам чудится, что люди вокруг ходят, а то вдруг, кажется, что мёртвые поднимаются. Одичал я в одиночестве, того и гляди, что умом свихнусь.
Старик ещё раз прислушался и, успокоившись, спрятал наган.
— Дедуль, а мёртвые этот лабиринт Гаусса не раз грабили? — обнаглев, спросил Шурка. — А то, может, нам и не ходить..
— Командирам тебя выбрали, а ты трусишь, мёртвых боишься. Живых опасаться надо, а с мертвецами легче всего.
— Нам, дедуля, завтра идти. Мы не знаем куда, а вы нас ещё этими покойниками запугали.
— Узнаете, все узнаете.
Взошла луна. Костоедов встал:
— Время спать. Пойдёмте. Я вас в сараюшке устрою. У меня там нары, тулуп.
Пошли за стариком. Встревожились. Поглядывали па яркую луну. Она, как прожектор парохода, освещала разрушенные домики. В сарайчике оказалось очень уютно. Широкие нары, зелёный сундук, кадушка с растением, похожим на целебный женьшень. В углу — деревянные грабли, метёлка и лопата.
— Располагайтесь, а я пойду вам на утро приготовлю пищи да одежонку кой-какую посмотрю.
В дверях старик повернулся:
— У кого хорошая память, пойдёмте со мной, карту дам и расскажу кое-что.
Идти сейчас должен был Шурка, потому что командиром назвали его. Но он испугался. И едва выдавил из себя:
— Петька, иди ты, у меня опять спина заболела.
Петька ушёл с Костоедовьм. Тимка наблюдал за ними в щель. Тихо спросил:
— Испугался Шурка?
— Чего бояться. Просто мне с ним противно быть. Петька вернулся совсем быстро и бодро сказал:
— Все в порядке!
— Карту дал?
— Дал. До Гаусса, ребята, идти далековато.
Петька показал берестяной ремешок. В полутьме Тимка разглядел на нём узкие глубокие бороздки, сделанные острым ножом.
— На ней план Гаусса есть?
— Только дорога туда. Лабиринт узнаем по зелёной острой скале. Она из нефрита. На скале Костоедов высек стрелку, которая показывает на вход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47