Случилось так, что перед самым вечером Рыжик подошел к предпоследнему от Либавы кордону, с тем чтобы там переночевать.
Но, как на грех, в казарме никого не было. Весь состав кордона отправился по делам службы: кто на смену, кто на разведки. Встретил Рыжика дневальный, единственное живое существо во всем кордоне. На просьбу Саньки пустить его переночевать дневальный ответил отказом, так как без разрешения взводного унтер-офицера или вахмистра он никого впускать в казарму не имел права. Тогда Санька стал у дневального расспрашивать о следующем кордоне.
– Следующий, брат, кордон в десяти верстах отсюда, – отвечал солдат и добавил: – Шагай скорей, а то ночью не пустят и там… Ходи по берегу, да на лес поглядывай: огонек как увидишь, так и подымись к лесу – там кордон и найдешь… В самом лесу он.
Рыжик отправился. Но не сделал он и пяти верст, как его застигла ночь. Санька стал трусить. Неумолчное шипенье волн у самых ног, пустынный берег и надвигающаяся тьма пугали и болезненно настраивали его воображение. Ему мерещились всякие ужасы. Напрасно старался он припоминать все, что ему говаривал Полфунта об отсутствии чертей и всякой темной силы: страх усиливался с каждой минутой. То ему казалось, что из моря встает и двигается на него какая-то живая серая громада с чудовищной мохнатой головой; то ему чудилось, что его кто-то догоняет; а то ему мерещилось, что волны хватают его за ноги и тащат в море.
И Рыжик в ужасе отшатывался в сторону.
Санька стал отчаиваться. Ему казалось, что этому пути и этой надвигающейся мгле конца не будет, как вдруг на ближайшем береговом выступе он увидал огонек. У Рыжика сердце трепетно забилось от радостного волнения. Со всех ног бросился он на огонек, забыв всякий страх. Через четверть часа он уже был наверху берегового откоса, где среди столпившихся сосен и елей выглядывал кордон, освещенный пятью окнами. Санька издали успел заметить, что в кордоне еще не спали, и смело направился туда. В сенях он наткнулся на дневального.
– Куда? – услыхал он короткий, но строгий оклик.
– Мне взводного, а не то разводящего нужно повидать, – без запинки проговорил Рыжик, успевший во время своего двухнедельного шатанья вдоль границы хорошо ознакомиться с нравами и законами военно-кордонной жизни.
Дневальный, услыхав бойкий, самоуверенный ответ, пропустил его без всяких разговоров.
Санька вошел в обширную комнату, освещенную двумя висящими лампами с большими плоскими колпаками. Комната, или, вернее говоря, казарма, была разделена на две части деревянной аркой. Первая, судя по большому столу и длинным скамьям, служила столовой, а вторая, большая половина была заставлена койками. При появлении Рыжика некоторые солдаты уже готовились ко сну, а другие были заняты разными делами: кто чистил винтовку, кто шил, кто зубрил «словесность», а кто просто прохаживался. За столом, недалеко от дверей, сидел в расстегнутом мундире молодой унтер-офицер. К его смуглому лицу, к его черным, лихо закрученным усам особенно как-то шел вышитый золотым галуном стоячий ворот мундира. Напротив унтера, наклонившись над белым листом бумаги, сидел широколицый и широкоплечий солдат в ситцевой рубахе и старательно что-то выводил пером.
– Ну что ты написал? Прочти, дуралей! – горячился унтер, заглянув в бумагу.
Солдат поднял голову и виновато усмехнулся.
– «Левольвер» написал я, – пробормотал он, не переставая ухмыляться.
– Эх ты, левольвер!.. – укоризненно покачал головой унтер.
Но тут он увидал Саньку и оставил солдата.
– Тебе чего надо? – спросил старшой у вошедшего.
– Я прохожий, в Либаву иду… Нельзя ли у вас переночевать христа ради… – добавил Рыжик, вспомнив, как в подобных случаях просил Левушка.
– Подойди-ка сюда, поближе к свету!
Рыжик подошел.
– Откуда идешь? – зорко всматриваясь в лицо пришельца, спросил унтер.
– Из Житомира иду… Всю Украину обошел, – счел нужным добавить Санька, зная, что этим он скорее всего заинтересует солдат-украинцев.
– Послушай, милый… – странно как-то проговорил унтер-офицер, поднялся с места и вплотную подошел к Рыжику. – Из Житомира, говоришь, идешь ты?.. А не голодаевский ли ты?
– Голодаевский! – воскликнул обрадованный Санька. – А вы почем знаете?
– Так это ты Рыжик, что у столяра Тараса жил?.. – в свою очередь, воскликнул унтер, не слушая Саньку.
– И я знаю, кто вы!.. Вы брат Васьки Дули…
– Узнал-таки, шельмец! Верно, угадал!.. Ну, здравствуй!..
Унтер-офицер протянул Рыжику руку. Вокруг них сейчас же столпились солдаты и с любопытством таращили глаза то на Рыжика, то на унтера.
– Ну, садись за стол да рассказывай! – радушно пригласил унтер Саньку.
А тот от радости до того растерялся, что некоторое время не мог слова вымолвить. Он не ожидал такой удачи, такого счастья. Шутка ли сказать: в такой глуши, где русского человека днем с огнем не найти, – и вдруг земляк сыскался, и не какой-нибудь, а унтер-офицер!
Иван Андреевич Дуля (так звали земляка Саньки) обрадовался не менее Рыжика. Гостя он усадил за стол и приказал приготовить чай. Санька блаженствовал. С его курного лица не сходила широкая, радостная улыбка. Быстро освоившись, он стал рассказывать о своих странствованиях, иногда скрашивая быль небылицей. Иван Андреевич и все остальные солдаты обступили рассказчика и слушали его с большим вниманием, как дети слушают волшебную сказку.
– Ого, вот так молодец Полфунта!.. Ишь ты!.. Да неужто?.. – то и дело раздавались восклицания во время рассказа.
Долго рассказывал Санька. Две смены часовых прошли за это время, а он еще и до половины не дошел.
Наконец Дуля сам остановил его, видя, что «гость» устал, и велел дежурному приготовить для него запасную койку.
Давно Рыжик так хорошо и с таким комфортом не спал, как в ту ночь.
XI
У СОЛДАТ
На другой день Иван Андреевич занялся Рыжиком с таким рвением, точно он ему был родной брат.
– Эге, землячок, да ты гол как сокол, – сказал унтер-офицер, когда Санька сел за утренний чай.
– Это собаки на мне разорвали, – конфузливо пробормотал Рыжик.
– Да на тебе и рвать-то нечего: рубашка, штанишки, картуз лег на лоб – вот и весь твой, братец, шикарный гардероб! – продекламировал Дуля и громко рассмеялся.
Рыжик тоже смеялся, хотя ему немного было и стыдно.
– Ну ладно, – заговорил серьезно унтер-офицер, – ты у меня поживешь денька два, а мы за это время тебя справим. Только прежде всего надо пожар снять с твоей головы.
– Какой пожар? – притворяясь наивным, спросил Санька, хотя он отлично понимал, о чем речь идет.
– Да кудри твои снять надо: они, как пожар, красные да горячие… Эй, Левченко! – возвысил унтер голос.
– Здесь! – послышался ответ из другой половины казармы.
– Тащи ножницы и ступай с земляком на берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Но, как на грех, в казарме никого не было. Весь состав кордона отправился по делам службы: кто на смену, кто на разведки. Встретил Рыжика дневальный, единственное живое существо во всем кордоне. На просьбу Саньки пустить его переночевать дневальный ответил отказом, так как без разрешения взводного унтер-офицера или вахмистра он никого впускать в казарму не имел права. Тогда Санька стал у дневального расспрашивать о следующем кордоне.
– Следующий, брат, кордон в десяти верстах отсюда, – отвечал солдат и добавил: – Шагай скорей, а то ночью не пустят и там… Ходи по берегу, да на лес поглядывай: огонек как увидишь, так и подымись к лесу – там кордон и найдешь… В самом лесу он.
Рыжик отправился. Но не сделал он и пяти верст, как его застигла ночь. Санька стал трусить. Неумолчное шипенье волн у самых ног, пустынный берег и надвигающаяся тьма пугали и болезненно настраивали его воображение. Ему мерещились всякие ужасы. Напрасно старался он припоминать все, что ему говаривал Полфунта об отсутствии чертей и всякой темной силы: страх усиливался с каждой минутой. То ему казалось, что из моря встает и двигается на него какая-то живая серая громада с чудовищной мохнатой головой; то ему чудилось, что его кто-то догоняет; а то ему мерещилось, что волны хватают его за ноги и тащат в море.
И Рыжик в ужасе отшатывался в сторону.
Санька стал отчаиваться. Ему казалось, что этому пути и этой надвигающейся мгле конца не будет, как вдруг на ближайшем береговом выступе он увидал огонек. У Рыжика сердце трепетно забилось от радостного волнения. Со всех ног бросился он на огонек, забыв всякий страх. Через четверть часа он уже был наверху берегового откоса, где среди столпившихся сосен и елей выглядывал кордон, освещенный пятью окнами. Санька издали успел заметить, что в кордоне еще не спали, и смело направился туда. В сенях он наткнулся на дневального.
– Куда? – услыхал он короткий, но строгий оклик.
– Мне взводного, а не то разводящего нужно повидать, – без запинки проговорил Рыжик, успевший во время своего двухнедельного шатанья вдоль границы хорошо ознакомиться с нравами и законами военно-кордонной жизни.
Дневальный, услыхав бойкий, самоуверенный ответ, пропустил его без всяких разговоров.
Санька вошел в обширную комнату, освещенную двумя висящими лампами с большими плоскими колпаками. Комната, или, вернее говоря, казарма, была разделена на две части деревянной аркой. Первая, судя по большому столу и длинным скамьям, служила столовой, а вторая, большая половина была заставлена койками. При появлении Рыжика некоторые солдаты уже готовились ко сну, а другие были заняты разными делами: кто чистил винтовку, кто шил, кто зубрил «словесность», а кто просто прохаживался. За столом, недалеко от дверей, сидел в расстегнутом мундире молодой унтер-офицер. К его смуглому лицу, к его черным, лихо закрученным усам особенно как-то шел вышитый золотым галуном стоячий ворот мундира. Напротив унтера, наклонившись над белым листом бумаги, сидел широколицый и широкоплечий солдат в ситцевой рубахе и старательно что-то выводил пером.
– Ну что ты написал? Прочти, дуралей! – горячился унтер, заглянув в бумагу.
Солдат поднял голову и виновато усмехнулся.
– «Левольвер» написал я, – пробормотал он, не переставая ухмыляться.
– Эх ты, левольвер!.. – укоризненно покачал головой унтер.
Но тут он увидал Саньку и оставил солдата.
– Тебе чего надо? – спросил старшой у вошедшего.
– Я прохожий, в Либаву иду… Нельзя ли у вас переночевать христа ради… – добавил Рыжик, вспомнив, как в подобных случаях просил Левушка.
– Подойди-ка сюда, поближе к свету!
Рыжик подошел.
– Откуда идешь? – зорко всматриваясь в лицо пришельца, спросил унтер.
– Из Житомира иду… Всю Украину обошел, – счел нужным добавить Санька, зная, что этим он скорее всего заинтересует солдат-украинцев.
– Послушай, милый… – странно как-то проговорил унтер-офицер, поднялся с места и вплотную подошел к Рыжику. – Из Житомира, говоришь, идешь ты?.. А не голодаевский ли ты?
– Голодаевский! – воскликнул обрадованный Санька. – А вы почем знаете?
– Так это ты Рыжик, что у столяра Тараса жил?.. – в свою очередь, воскликнул унтер, не слушая Саньку.
– И я знаю, кто вы!.. Вы брат Васьки Дули…
– Узнал-таки, шельмец! Верно, угадал!.. Ну, здравствуй!..
Унтер-офицер протянул Рыжику руку. Вокруг них сейчас же столпились солдаты и с любопытством таращили глаза то на Рыжика, то на унтера.
– Ну, садись за стол да рассказывай! – радушно пригласил унтер Саньку.
А тот от радости до того растерялся, что некоторое время не мог слова вымолвить. Он не ожидал такой удачи, такого счастья. Шутка ли сказать: в такой глуши, где русского человека днем с огнем не найти, – и вдруг земляк сыскался, и не какой-нибудь, а унтер-офицер!
Иван Андреевич Дуля (так звали земляка Саньки) обрадовался не менее Рыжика. Гостя он усадил за стол и приказал приготовить чай. Санька блаженствовал. С его курного лица не сходила широкая, радостная улыбка. Быстро освоившись, он стал рассказывать о своих странствованиях, иногда скрашивая быль небылицей. Иван Андреевич и все остальные солдаты обступили рассказчика и слушали его с большим вниманием, как дети слушают волшебную сказку.
– Ого, вот так молодец Полфунта!.. Ишь ты!.. Да неужто?.. – то и дело раздавались восклицания во время рассказа.
Долго рассказывал Санька. Две смены часовых прошли за это время, а он еще и до половины не дошел.
Наконец Дуля сам остановил его, видя, что «гость» устал, и велел дежурному приготовить для него запасную койку.
Давно Рыжик так хорошо и с таким комфортом не спал, как в ту ночь.
XI
У СОЛДАТ
На другой день Иван Андреевич занялся Рыжиком с таким рвением, точно он ему был родной брат.
– Эге, землячок, да ты гол как сокол, – сказал унтер-офицер, когда Санька сел за утренний чай.
– Это собаки на мне разорвали, – конфузливо пробормотал Рыжик.
– Да на тебе и рвать-то нечего: рубашка, штанишки, картуз лег на лоб – вот и весь твой, братец, шикарный гардероб! – продекламировал Дуля и громко рассмеялся.
Рыжик тоже смеялся, хотя ему немного было и стыдно.
– Ну ладно, – заговорил серьезно унтер-офицер, – ты у меня поживешь денька два, а мы за это время тебя справим. Только прежде всего надо пожар снять с твоей головы.
– Какой пожар? – притворяясь наивным, спросил Санька, хотя он отлично понимал, о чем речь идет.
– Да кудри твои снять надо: они, как пожар, красные да горячие… Эй, Левченко! – возвысил унтер голос.
– Здесь! – послышался ответ из другой половины казармы.
– Тащи ножницы и ступай с земляком на берег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80