— А что такое? — Соня с невозмутимым видом снова села, взяла из стоящей у ее ног корзины очередную картофелину. — Вы какого Сережу имеете в виду? Моего? С ним, слава богу, все в порядке.
Ну вот, я так и знала! Без Сони и Толи здесь не обошлось.
— Я говорю об Ингином Сереже! — бросила я Соне в лицо как перчатку.
— Вот еще новости! Какой еще Ингин Сережа? — охотно приняла мой вызов Соня.
— Ингин сын, которого похитили, — упрямо повторила я.
— Ну вот, еще у одной крыша поехала, — криво усмехнулась Соня, — не удивлюсь, если на той же почве.
Какая такая почва? На что это она намекает, интересно?
А Соня опять вскочила с табурета и пошла на меня с видом заправской базарной драчуньи:
— Какой еще Ингин сын? Ишь, придумала! Авантюристка! Аферистка! Ее в дом пустили, а она начала лазить, где ее не просят!
Ну вот, пожалуйста, она мне опять припомнила этот несчастный чердак! Разве не странно? Что у них там, золото-бриллианты? Что-то я не заметила. Не из-за кошки же с котятами она так убивается. Еще и обидные политические клички мне навешивает. Это я-то авантюристка? Это я-то аферистка?
— Грымза! — Я плеснула ей в лицо накопившейся желчью. Как-никак давно сдерживалась.
— Что-о? — Кончик длинного Сониного носа покраснел от возмущения. — Ах ты, гнида газетная! — Такое впечатление, что она только и ждала подходящего случая, чтобы поскандалить со мной.
И почему это я гнида? К тому же газетная. Нонсенс какой-то, честное слово.
— Зараза! — Соня продолжала наступать на меня, между прочим, сжимая в руке нож, которым она перед этим чистила картошку.
Я невольно попятилась. Кто ее знает, возьмет и пырнет. А что, с нее станется. И, как многодетной мамаше, ничего ей за это не будет.
Видать, Ингин ор долетел до трепетных ушей Толика, потому что он немедленно нарисовался на веранде в линялых трениках и тапках на босу ногу и сразу же начал костерить меня, будто заранее речь заготовил:
— Че те надо, а? Че те надо? Пришла в чужой дом и возникает!
Я отступила еще на пару шагов — как-никак силы были неравные — и твердо сказала:
— Я хочу знать, где Сережа и что с ним?
— Зачем ей наш Сережа? — Толя адресовал свой вопрос Соне при том, что предназначался он, вне всяких сомнений, мне.
— Да она же проходимка! Такая же, как и ее подружка-наркоманка! — заверещала дурным голосом Соня. — Небось накололась, и глюки у нее теперь! Милицию надо вызвать, пусть они ее по картотеке проверят — может, числится. Ты позвони Серафиму, пусть кого-нибудь пришлет!
— Сейчас, — с готовностью пообещал Толя и скрылся в доме.
Мне стало как-то нехорошо. В милицию мне совершенно не хотелось, особенно в местную, борщовскую. Серафим у них тут какой-то, еще пристроит по блату на нары. Подумать только, ведь еще совсем недавно я сама собиралась стращать их милицией! Стыдно признаться, но я самым позорным образом бежала под злобное Сонино улюлюканье и преданный лай Буяна, явно старавшегося выслужиться перед хозяйкой.
— И ты, Брут, — буркнула я ему, улепетывая во все лопатки от коварных долгоносиков.
Глава 25
Оказавшись на расстоянии двух кварталов от «Броненосца „Потемкина“, я остановилась и перевела дух. „И что теперь делать?“ — спросила я саму себя, но так и не получила ответа. Ничего путного на ум не шло. Не разрешив ни одной старой проблемы, я приобрела новую. Где, к примеру, я преклоню голову этой ночью, которая, кстати, уже не за горами? Да и тучки какие-то подозрительные наплывают, того и гляди дождик начнется. Да вот, кстати говоря, уже и начался: две крупные капли шлепнулись мне на нос. Может, вернуться в Москву? Ага, а там меня небось уже поджидают дружки покойного Юриса, не на шутку обеспокоенные его исчезновением. Или милиция. А что, такой вариант тоже не исключен. Да-а, веселенькие же времена у меня настали.
Гм-гм, а не заночевать ли мне прямо здесь, в Борщовке? Напроситься к кому-нибудь на постой, а? Деньги-то у меня есть, и очень даже приличная сумма. К тому же местечко здесь дачное, сезон тоже подходящий, а посему такая моя просьба вряд ли кого-нибудь сильно удивит. Я стала озираться, прикидывая, в какой из близлежащих домов податься. Новорусский особнячок напротив мне сразу не приглянулся — где-где, а там уж точно не ждут постояльцев, — а вон тот небольшой деревянный домик с крылечком выглядит вполне перспективно. Наверняка в нем коротает век какая-нибудь одинокая сердобольная старушка, которая будет только рада моей пока что живой душе.
Только я так подумала, как на крылечке и впрямь образовалось уютное существо, точь-в-точь с картинки на пакете молока «Домик в деревне». Существо сошло со ступенек и направилось к грядке с петрушкой.
— Бабушка, бабушка! — сделала я елейное лицо. — Комнату не сдадите?
Бабуля, близоруко сощурившись, двинулась в мою сторону, остановилась в двух шагах и окинула меня бдительным чекистским взглядом:
— А детей сколько? Один? Двое?
— Да я одна и вся здесь, — робко пошутила я.
— Одна? — Бабка озадачилась. — И надолго? Я поняла, что, если скажу «на ночь», она меня ни за что не пустит.
— Н-ну… на месяц…
Бабка заколебалась. В ней явно боролись чувства из разряда «и хочется, и колется, и мама не велит».
— Даже не знаю… Вообще-то я не сдаю, ко мне сын обычно на лето приезжает, а в этом году они на Кипр подались, денежки им тратить не на что… Ладно, есть у меня подходящий уголок, в пристроечке, с отдельным входом, не знаю, понравится ли…
— Понравится, понравится! — заверила я ее. — Еще как понравится.
— Только цен я не знаю, — предупредила меня старуха, открывая передо мной калитку. — Сегодня ночуй, а завтра я выясню, почем нынче комнаты. Сколько все берут, столько и я возьму, учти. — Бабка, конечно, привирала, цены она знала, вне всякого сомнения, просто надеялась слупить с меня побольше.
— Годится. — В душе я ликовала, но виду старалась не подавать, а то вдруг бабке это покажется подозрительным, возьмет да передумает.
Комнатка в пристройке оказалась совсем не шикарной, маленькой и темноватой и наверняка сырой и промозглой в дождливое лето, зато с отдельным входом, что устраивало и меня, и бабку. Бабка могла не опасаться, что я ее придушу во сне подушкой, а я в любой момент могла выйти из дома, не привлекая ее внимания. С мебелью в комнатенке тоже было не густо: топчанчик да колченогий стул — вот, собственно, и все. Да много ли мне надо, учитывая, что я здесь надолго не задержусь.
Тем временем бабка сходила на свою половину и принесла мне подушку, простыню и свалявшееся верблюжье одеяло. Я расстелила все это дело на топчанчике и завалилась поверх одеяла в полной прострации. Наконец выдался подходящий момент для того, чтобы, как водится, пересчитать раны, а заодно и товарищей. И если по первому пункту я с прискорбием констатировала перевыполнение, то по второму… А главное, на душе такая сумятица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76