— Мы его ждём, — ещё больше распаляясь, продолжал Сапежка, — а он, видите ли, погреб чистит.
— А кто мне его почистит?
— Да замолчи ты! — Тонкие губы Сапежки сжались в ровную чёрточку. — Он погреб чистит, а те, кого мы поджидаем, церковь обшарили и очистили. Кто они такие, ты можешь сказать?
— Кто такие? — повторил старик Сапежкин вопрос. — Комиссары, начальники.
— Документы проверял?
— А то как же. Сами показали.
— Внимательно смотрел документы? Мандат читал?
— А что его читать?.. Без этих мандатов начальники сюда не едут. Попросили отвести к попу, я и отвёл. А уж с ним пошли в церковь.
— Во, видали? А? Ну и фрукт. — Чёрные глаза Сапежки вспыхнули гневом. — Откуда они тут объявились? Приехали или пришли?
— Не спрашивал. Может, и пришли. А может, приехали.
— Попа видел после этого?
— Он сам ко мне заходил, сказал, что церковь всю осмотрели и ничего не взяли. Да в нашей церкви и брать-то нечего. Что было, давно забрали комиссары из уезда и сами попы. За три года в приходе четвёртый поп. А у попа взяли золотые часы.
— В какое село они от вас пошли?
— Кто их знает. Я спрятался, чтоб подводу не попросили. А то каждому начальнику выделяй коня. Вот они и обошлись без подводы.
Сапежка резко крутнулся на каблуках, шагнул к столу и грохнул кулаком:
— Да тебя же гнать надо в шею с этой должности! Ты же пустое место, дырка от бублика.
Старик ощетинился. Достал из кармана печать в просиненном чернилами мешочке, швырнул на стол:
— И гоните. Я не по своей воле ношу её. Денег за это не получаю. Мой черёд был. Три дня осталось, чтоб отбыть.
— Какой ещё черёд? Тебя выбрали председателем?
— Никто меня не выбирал — просто черёд подошёл. Нема охотников выбираться.
— Не понимаю, что ты плетёшь!
Сапежка умолк, в отчаянье безвольно махнул рукой, сел на скамью. Тут старик и рассказал про эту председательскую очередь, как он говорил, — черёд. Прежде в селе были председатели сельсовета выборные. Но одного повесили легионеры из корпуса Довбор-Мусницкого, второго застрелили дезертиры. Тогда выбрали председателем женщину, вдову, она сколько-то в городе на фабрике проработала. Думали, женщину пожалеют, не тронут. Однако и её не миновала беда: бандиты отняли корову, лошадь, припугнули, что убьют, если не бросит председательство. Женщина струхнула — двое детей малых — и отказалась. Вот после этого на сходе крестьяне и постановили: исполнять обязанности председателя будут по очереди все грамотные мужчины. Срок такого дежурства — две недели.
— Мне всего три дня осталось ходить с печатью, — закончил свой рассказ старик. — А потом Ахрема Земцова черёд.
О положении на селе Сапежка и Иванчиков знали хорошо. В этом лесном уезде хозяевами пока что были бандиты. Уездной милиции и чоновцам не хватало сил с ними совладать, а армейские отряды своих операций здесь ещё не проводили.
Сапежка встал и нервно заметался по хате.
— Ну что тут делать? Что? — вопрошал, хлопая себя по лбу. — Как их застать? Как увидеть? — Остановился возле стола, опёрся о него локтями как раз напротив председателя. — Спрашиваю, как нам их теперь увидеть? Может, подскажешь?
Старик какое-то время смотрел на Сапежку испуганно, потом перевёл взгляд на Иванчикова, как бы обращаясь к нему за советом и подмогой.
— А что тут подсказывать? — проговорил наконец. — Те комиссары церкви осматривают. Так ступайте по сёлам, куда они ещё не заходили.
— А мы не так делаем? Вот и в твоё село пришли… — Сапежка подсел к председателю и уже спокойно стал выспрашивать приметы.
— Один длинный, второй потолще и покороче, — уставившись в потолок, вспоминал старик. — Хром на обоих да пушки по бокам.
— Какие пушки? Револьверы?
— Ну, леворверы.
— В очках кто-нибудь из них был?
— Не-а.
— А что-нибудь матросское было хоть у одного?
— Может, и было, да они же при мне штаны не снимали. В хроме были.
Старика отпустили, и тот, обрадованный, что легко отделался, пожелал всем доброго здоровьечка и поспешил выйти.
— Ну, кое-что выяснили, — сказал Сапежка. — А по правде, так ничего. Вы, гражданка, — обратился он к Катерине, — как полагаете: не похожи эти на Сорокина и Булыгу?
Катерина неопределённо пожала плечами.
— Видно, не он. — Сапежка повернулся к Иванчикову. — Вот что, я пойду в уезд. Оттуда свяжусь с губчека, пусть они предупредят другие уезды насчёт этого Сорокина. А ты двигай по сёлам с церквями. Какие тут ближайшие села?
— Ласки. Грибовцы.
— Вот и жми туда. А вдруг повезёт.
Все вышли из дому.
Дождь перестал. Прямо перед ними на западе туча разорвалась, и луч небесной синевы как бы прожёг её мерёжу. Синева эта стала расходиться от центра, и выглянуло солнце.

Из протокола допроса Пастревича Г.К.
Учитель, 46 лет, беспартийный, советскую власть признал в 1917 г ., прежде учил в Могилевской гимназии. Женат, имеет пятерых детей.
…В эту среду меня вызвали из школы в волостной Совет. Там были председатель Хохлов, секретарь Письмён-ков и двое незнакомых мне мужчин. Хохлов сказал, что мною заинтересовались эти товарищи, они из Москвы и выполняют важное задание — конфискуют в пользу государства ценности…
Я остался с этими мужчинами. Оба они были вооружены, оба в кожаных куртках. Один из них назвался Сорокиным и сказал мне: «Вы служили в гимназии, ваша жена из купеческого сословия. Нам известно, что до революции вы жили богато». Он дал мне бумагу и приказал написать, какие в семье имеются золотые вещи и драгоценности. Я записал, что у нас с женой есть по золотому кольцу, по крестику, а у жены, кроме того, и золотые серьги. По их приказу добавил серебряный портсигар и позолоченные часы. После этого они пришли вместе со мною ко мне в дом и приказали предъявить все перечисленные вещи, что я и сделал. Они составили опись, выдали мне расписку, а все вещи изъяли… Потом приказали товарищу Хохлову взять меня под арест и держать, пока не пришлют за мною конвой. Я сидел в волостном Совете двое суток, а потом товарищ Хохлов своею властью меня освободил, ибо конвой не прибыл…
Таким же образом Шилин и Михальцевич выманили ценные вещи у бывшего чиновника Лякина и у инженера-железнодорожника Шестина, недавно переехавших из городов на жительство в местечки.
12
День был на исходе. Штаб-ротмистр Шилин и поручик Михальцевич прилегли отдохнуть на опушке леса, подложив под головы заплечные мешки. Ветерок трепал чубы деревьям, и с них стекал жёлтый и багряный лист. Лето отступало, сгорало, поджигая своим последним огнём лес и травы. С вечера и до утра плакали травы росою, мочили ноги каждому, кто шёл по ним в эту пору. И за день не поспевала трава обсохнуть.
— Лето красное висит на тонкой паутинке, — продекламировал Шилин, поймав на лету рыжий листок, опутанный паутиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44