А Гаев одаривал их за это
телевизорами,
мотоциклами,
видаками,
шмудаками,
холодильниками,
автомобилями,
дублёнками,
полным Брокгаузом и Ефроном,
компьютерами,
круизами,
пылесосами,
VIP-абонементами на Кубок Кремля,
сотовыми телефонами
и ювелиркой.
Кот Прометей зарывался мордой глубже и глубже, словно собирался обнаружить где-нибудь в районе матки вечный источник валерьянки. Арина всегда ненавидела Прометея, а сейчас испытывала просто рвотное омерзение. Горький комок подкатывал к горлу.
Прометей вдруг вылез из сладкой пещеры, глянул на Арину безумными, как у Гаева, очами, мявкнул и больно укусил Арину за клитор. Она закричала, схватила Прометея за хвост, и швырнула его в потолок.
До потолка кот не долетел, но сильно ударил лапой подвернувшуюся по пути люстру, порвал какую-то цепь, и на Гаева рухнул хрустальный дождь.
Разговаривали они на удивление спокойно. Остыли. Гаев уже не хотел продавать Арину какому-нибудь греческому миллионеру — из тех, что держат на хорошо охраняемых островах целые гаремы наложниц с разных концов света.
Арина уже не хотела рвать на голове Гаева редкие с проседью волоски или поджигать его квартиру с видом на Триумфальную арку. Она думала о том, что, в сущности, почти всем обязана этому человеку.
Без него она в лучшем случае продолжала бы кривляться вокруг шеста в клубе.
А в худшем — кормила бы раков в Москва-реке с порезом через всё горло от ножа слишком крутого любовника, проигравшего её жизнь дружкам-бандитам. Поставил на «Аланию» против «Динамо» и ошибся, бывает. Так странно закончила свою жизнь Люся Петрова, предыдущая сосновская красавица, вздумавшая покорить Москву. А она, Арина, пока цветёт и пахнет.
И машину — правда, старую, поучиться — подарил ей Гаев.
И большую часть денег на квартирку дал Гаев.
— Деньги-то отдай, — сказал Гаев, выуживая из ноздри большую чёрную козулю. — Торопить я тебя не буду, но деньги отдай. Месяца тебе хватит?
Это Гаев называет «не торопить». Понимает же, что не то что за месяц, а и за полгода Арине неоткуда взять тринадцать тысяч баксов.
— Могу отдать через неделю, — сказала Арина. — Если продам квартиру.
Гаев великодушно развёл руками:
— Что же ты сразу, продам квартиру… Что я тебе — ствол под нос сую? Не отдавшие деньжат под курганами лежат… Ладно, потерплю. Сколько тебя надо месяцев? Два?
Гаев великодушно развёл руками, но внутри у него снова затарахтел злобный моторчик: стерва, параша сопливая, вытянула из меня деньги, знала, что не будет со мной жить, купила квартиру и слиняла, караганда вонючая…
— Два, — сказала Арина.
— Два, — сказала Арина. Она ещё не обжила свою крохотную конурку на Нижней Масловке. Там не было даже холодильника: еду на вечер она покупала по дороге.
Знакомые посмеивались над любовью Арины к глупым американским бутербродам. Что с них взять, они никогда не жили в Сосновке…
Только непонятно, зачем она купила два Биг-Мака. Ела она довольно мало.
Много непонятных, странных вещей происходит. Сегодня, когда Арина выходила из Малого Манежа, прямо перед ней огромный самосвал раздавил в лепёшку бежевую «Волгу» с человеком внутри. Причём Арине показалось, что зелёный БМВ, который не дал «Волге» выехать на Большую Дмитровку, запирал её специально. Арина на всякий случай запомнила номер.
Арина вздрогнула от телефонного звонка.
Когда разговор закончился, лоб Арины был покрыт густым слоем пота. Подмышки и пах тоже срочно требовали душа и дезодоранта. Сердечко стучало в такт коротким гудкам.
Она что-то прибирала, она, успокаиваясь, курила косяк, она искала чистое бельё, она красила губы, она замечала на столе два Биг-Мака и удивлялась, что пригодятся оба.
— Больницей пахнет, — виновато сказал он, когда Арина, уткнувшись лицом в складки его куртки, почувствовала далёкий аромат карболки и нашатыря.
Волосы его пахли ветром и порохом, мозоли — металлом, губы — её помадой, а потом анашой, а потом «Макдональдсом», а потом смесью его семени и её слизи, шрам на щеке — старой кровью, глаза — влажными снами.
— А почему тебя зовут Матадор? — спрашивала Арина, оседлав его, как ковбой мустанга, и он подкидывал её высоко — так, что она взлетала под потолок и, опускаясь, точно нанизывалась на блистающий член.
— Тебе не больно? — спрашивал Матадор, погружая указательный палец в её трепещущий анус, и она, смеясь, сама вводила в зад его напряжённый жезл. Бережно, как помещают в вату до следующего декабря новогодние игрушки.
— Откуда у тебя шрам? — спрашивала Арина, и он рассказывал, как в детстве упал с черёмухового дерева и разодрал щёку о сук, и что всякий раз, вспоминая об этом, он будто чувствует во рту вязкую, большую, как детское лето, черёмуховую кашу. Она не верила, она бережно гладила шрам, представляя необычайные приключения офицера госбезопасности, нож, летящий в лицо, пулю, потрепавшую по щеке. Тогда он говорил правду: шрамом он обязан кабану, с которым встретился на охоте. Она всё равно не верила.
— Тебе вкусно? — спрашивал Матадор, и она улыбалась одними глазами, глотая сперму, как блокадник глотает случайную пайку — подарок судьбы. Выпуская член изо рта, она провела кончиком языка по ободку головки — словно подвела черту, подчеркнула важное место в книжке своей жизни…
Потом Матадор заснул. Арина долго сидела рядом с ним, всматривалась в его лицо, трогала его шрам и ресницы, и Матадор улыбался во сне. Арина вспомнила стихи, на которые наткнулась, листая в Теремке у Зайцева томик Пушкина:
Не разглядывай ночью мужчину,
уснувшего после любви.
Он ничуть не устал,
а на время от нежности умер.
Несколько дней назад, у Политехнического музея, этот мужчина умирал у неё на руках, а она пыталась оживить, расколдовать его жарким поцелуем в губы. И когда она его поцеловала, он также по-детски беспомощно улыбнулся.
— Эта женщина умерла несколько тысяч лет назад. Но время сохранило её красоту для потомков. Полярная экспедиция обнаружила её замороженной в глыбе вечного льда. Экспедиция продала находку сюда, в Британский музей…
Седовласый старик был рад случайному собеседнику в ночном пустом баре. Этот русский парнишка угостил старика пивом, потом виски и с искренним интересом слушал старые лондонские легенды.
Серое здание Британского музея было видно из окна паба.
— Что же дальше? — спросил Огарёв.
— Находку поместили в подвал, в специально оборудованную холодную комнату… Специалисты, накинув шубы, заходили туда полюбоваться красавицей. Художник увидел красавицу и… влюбился в неё.
— Влюбился в доисторическую женщину? — удивился Денис. Голова кружилась — от выпитого пива и виски, от хоровода впечатлений.
— Он получил разрешение нарисовать её портрет, — продолжал старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
телевизорами,
мотоциклами,
видаками,
шмудаками,
холодильниками,
автомобилями,
дублёнками,
полным Брокгаузом и Ефроном,
компьютерами,
круизами,
пылесосами,
VIP-абонементами на Кубок Кремля,
сотовыми телефонами
и ювелиркой.
Кот Прометей зарывался мордой глубже и глубже, словно собирался обнаружить где-нибудь в районе матки вечный источник валерьянки. Арина всегда ненавидела Прометея, а сейчас испытывала просто рвотное омерзение. Горький комок подкатывал к горлу.
Прометей вдруг вылез из сладкой пещеры, глянул на Арину безумными, как у Гаева, очами, мявкнул и больно укусил Арину за клитор. Она закричала, схватила Прометея за хвост, и швырнула его в потолок.
До потолка кот не долетел, но сильно ударил лапой подвернувшуюся по пути люстру, порвал какую-то цепь, и на Гаева рухнул хрустальный дождь.
Разговаривали они на удивление спокойно. Остыли. Гаев уже не хотел продавать Арину какому-нибудь греческому миллионеру — из тех, что держат на хорошо охраняемых островах целые гаремы наложниц с разных концов света.
Арина уже не хотела рвать на голове Гаева редкие с проседью волоски или поджигать его квартиру с видом на Триумфальную арку. Она думала о том, что, в сущности, почти всем обязана этому человеку.
Без него она в лучшем случае продолжала бы кривляться вокруг шеста в клубе.
А в худшем — кормила бы раков в Москва-реке с порезом через всё горло от ножа слишком крутого любовника, проигравшего её жизнь дружкам-бандитам. Поставил на «Аланию» против «Динамо» и ошибся, бывает. Так странно закончила свою жизнь Люся Петрова, предыдущая сосновская красавица, вздумавшая покорить Москву. А она, Арина, пока цветёт и пахнет.
И машину — правда, старую, поучиться — подарил ей Гаев.
И большую часть денег на квартирку дал Гаев.
— Деньги-то отдай, — сказал Гаев, выуживая из ноздри большую чёрную козулю. — Торопить я тебя не буду, но деньги отдай. Месяца тебе хватит?
Это Гаев называет «не торопить». Понимает же, что не то что за месяц, а и за полгода Арине неоткуда взять тринадцать тысяч баксов.
— Могу отдать через неделю, — сказала Арина. — Если продам квартиру.
Гаев великодушно развёл руками:
— Что же ты сразу, продам квартиру… Что я тебе — ствол под нос сую? Не отдавшие деньжат под курганами лежат… Ладно, потерплю. Сколько тебя надо месяцев? Два?
Гаев великодушно развёл руками, но внутри у него снова затарахтел злобный моторчик: стерва, параша сопливая, вытянула из меня деньги, знала, что не будет со мной жить, купила квартиру и слиняла, караганда вонючая…
— Два, — сказала Арина.
— Два, — сказала Арина. Она ещё не обжила свою крохотную конурку на Нижней Масловке. Там не было даже холодильника: еду на вечер она покупала по дороге.
Знакомые посмеивались над любовью Арины к глупым американским бутербродам. Что с них взять, они никогда не жили в Сосновке…
Только непонятно, зачем она купила два Биг-Мака. Ела она довольно мало.
Много непонятных, странных вещей происходит. Сегодня, когда Арина выходила из Малого Манежа, прямо перед ней огромный самосвал раздавил в лепёшку бежевую «Волгу» с человеком внутри. Причём Арине показалось, что зелёный БМВ, который не дал «Волге» выехать на Большую Дмитровку, запирал её специально. Арина на всякий случай запомнила номер.
Арина вздрогнула от телефонного звонка.
Когда разговор закончился, лоб Арины был покрыт густым слоем пота. Подмышки и пах тоже срочно требовали душа и дезодоранта. Сердечко стучало в такт коротким гудкам.
Она что-то прибирала, она, успокаиваясь, курила косяк, она искала чистое бельё, она красила губы, она замечала на столе два Биг-Мака и удивлялась, что пригодятся оба.
— Больницей пахнет, — виновато сказал он, когда Арина, уткнувшись лицом в складки его куртки, почувствовала далёкий аромат карболки и нашатыря.
Волосы его пахли ветром и порохом, мозоли — металлом, губы — её помадой, а потом анашой, а потом «Макдональдсом», а потом смесью его семени и её слизи, шрам на щеке — старой кровью, глаза — влажными снами.
— А почему тебя зовут Матадор? — спрашивала Арина, оседлав его, как ковбой мустанга, и он подкидывал её высоко — так, что она взлетала под потолок и, опускаясь, точно нанизывалась на блистающий член.
— Тебе не больно? — спрашивал Матадор, погружая указательный палец в её трепещущий анус, и она, смеясь, сама вводила в зад его напряжённый жезл. Бережно, как помещают в вату до следующего декабря новогодние игрушки.
— Откуда у тебя шрам? — спрашивала Арина, и он рассказывал, как в детстве упал с черёмухового дерева и разодрал щёку о сук, и что всякий раз, вспоминая об этом, он будто чувствует во рту вязкую, большую, как детское лето, черёмуховую кашу. Она не верила, она бережно гладила шрам, представляя необычайные приключения офицера госбезопасности, нож, летящий в лицо, пулю, потрепавшую по щеке. Тогда он говорил правду: шрамом он обязан кабану, с которым встретился на охоте. Она всё равно не верила.
— Тебе вкусно? — спрашивал Матадор, и она улыбалась одними глазами, глотая сперму, как блокадник глотает случайную пайку — подарок судьбы. Выпуская член изо рта, она провела кончиком языка по ободку головки — словно подвела черту, подчеркнула важное место в книжке своей жизни…
Потом Матадор заснул. Арина долго сидела рядом с ним, всматривалась в его лицо, трогала его шрам и ресницы, и Матадор улыбался во сне. Арина вспомнила стихи, на которые наткнулась, листая в Теремке у Зайцева томик Пушкина:
Не разглядывай ночью мужчину,
уснувшего после любви.
Он ничуть не устал,
а на время от нежности умер.
Несколько дней назад, у Политехнического музея, этот мужчина умирал у неё на руках, а она пыталась оживить, расколдовать его жарким поцелуем в губы. И когда она его поцеловала, он также по-детски беспомощно улыбнулся.
— Эта женщина умерла несколько тысяч лет назад. Но время сохранило её красоту для потомков. Полярная экспедиция обнаружила её замороженной в глыбе вечного льда. Экспедиция продала находку сюда, в Британский музей…
Седовласый старик был рад случайному собеседнику в ночном пустом баре. Этот русский парнишка угостил старика пивом, потом виски и с искренним интересом слушал старые лондонские легенды.
Серое здание Британского музея было видно из окна паба.
— Что же дальше? — спросил Огарёв.
— Находку поместили в подвал, в специально оборудованную холодную комнату… Специалисты, накинув шубы, заходили туда полюбоваться красавицей. Художник увидел красавицу и… влюбился в неё.
— Влюбился в доисторическую женщину? — удивился Денис. Голова кружилась — от выпитого пива и виски, от хоровода впечатлений.
— Он получил разрешение нарисовать её портрет, — продолжал старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55