— Я убежден, что это письмо передал твоему отцу тот же человек, который принес фотографию грузовика с картинами перед монастырем Монтекассино.
Она слегка наклонила голову.
— Ты говоришь о вчерашней фотографии?
— Да. Ты не знаешь, кто это мог быть? Он никогда не говорил тебе о ком-то, кто работает на заводе по производству соков под горой, на которой стоит аббатство?
— Нет, уверяю тебя… Я так хотела бы помочь тебе, — прибавила она с нежностью.
Она снова обняла его, а он продолжал расспрашивать:
— Тот монах, к которому ездил твой отец… Жаль, что ты не помнишь его имени! Вечером, когда вернешься домой, попробуй поискать, нет ли где-нибудь других бумаг, относящихся к этой эпохе… Может быть, информатор твоего отца при неизвестных нам обстоятельствах наткнулся на документы, которые доверили аббатству? Я знаю, что в это убежище, казавшееся многим неприступным, были свезены не только картины, но и архивы, среди которых рукописные фонды, имеющие отношение к английским поэтам, которые путешествовали по Европе и особо любили Италию. Это письмо не единственное… Оно было частью целого собрания.
Она растерянно взмахнула руками:
— Если бы в квартире были другие бумаги, я бы о них знала!
— А тайник? Фальшивая дверь? Как раз для того, чтобы ты не могла найти…
Она пожала плечами.
— Поверь, не осталось ничего, — сказала она тоном, в котором слышались одновременно покорность судьбе и беспечность, словно в глубине души она радовалась тому, что у нее ничего нет.
Ларри не смог сдержать улыбки.
— На самом деле я боюсь, что Амброджио был частью подпольной сети. Можно предположить, что кто-то имеет доступ в аббатство и походя стащил письмо, которое спрятать гораздо проще, чем картину! Он попросил твоего отца сбыть его, подобно лекарству или тросу, которыми я недавно занимался. Боюсь, как бы картинами уже не занялись немцы, потому что они не из тех, кто ждет зимы, чтобы перевозить их без упаковки на грузовиках, как на той фотографии. В тот день, когда взорвалась бомба, твой отец рассказал мне историю о ящиках, которая о многом говорит, как мне кажется. Сейчас картины уже упакованы.
Домитилла отошла на несколько шагов, потом вернулась с озадаченным видом.
— Я не понимаю, как он смог так быстро отыскать именно те бумаги, которые больше всего тебя интересуют! Он познакомился с тобой совсем недавно… Аббатство не магазин, в котором выбирают товар с доставкой на дом!
— Мне представляется, что дело было так: когда он узнал (не знаю, от кого) о существовании архива, спрятанного в Монтекассино, он прежде всего подумал о Креспи и приберег эту информацию до лучших дней; потом он встретил меня, выяснил, что я этим интересуюсь, и предупредил своих сообщников, что рыбка клюнула.
Она хихикнула, но потом задумалась и спросила:
— А что это за история с гусями? Я вспомнила о ней сегодня ночью. Что он хотел этим сказать? «Шесть серых гусей…» — повторила она, словно детскую считалку.
— Похоже на тайное послание, — задумчиво прошептал Ларри. — Не знаешь, на что он намекал? В этих трех словах есть смысл, черт возьми…
— Конечно, синьор, но я слишком хочу спать, чтобы его искать.
Она подавила зевок и внезапно, как уставшая козочка, вытянулась на сероватом пыльном пуху рядом со связкой палаточных кольев.
— Раз ты не хочешь идти в каноэ, я немного посоплю носом, — объяснила она, даже не пытаясь уложить его рядом с собой. — Я так мало спала ночью… У нас ведь еще есть время? Как у всех военных, у тебя должен быть будильник в голове, ты меня разбудишь…
Он не успел ответить, как она заснула, завернувшись в шкуру, словно обнимая плюшевого мишку. Он нежно погладил ее по голове, а она в ответ заурчала, как довольный зверек. Потом вздохнула, словно уже видела сон. Ее радостное и спокойное лицо плыло, как светлячок, над этим скопищем застывших предметов, которые, казалось, были насквозь пропитаны безмолвием Арктики. Он тоже лег на какую-то циновку, закрыл глаза и постарался заснуть хотя бы на несколько минут. На сероватой поверхности оконного стекла играл неясный отблеск лампы, и слова, написанные Мэри Шелли, кружились перед его мысленным взором подобно извилистой погребальной процессии. «Несчастный младенец умер…» УМЕР. Он поднялся и посмотрел на Домитиллу. Она повернулась на бок, и за копной ее темных волос он не мог видеть ее лица. Долго-долго смотрел он на нее. Как объяснить ей, что между ними никогда ничего не может быть? Каждая проведенная рядом с ней минута, каждый намек на семейное счастье, каждая мечта о будущем, в котором она обещала подчиниться всем его желаниям и планам, только убеждали его в собственной правоте. А как бы он представил ее Полу? Как бы друг посмотрел на него? Может, сейчас он совершает самую большую ошибку в своей жизни. Найдет ли он когда-нибудь другую женщину, готовую спасти от неминуемой смерти и отдаться ему с таким пылом и восторгом? А если найдет, будет ли она хоть на четверть так же красива, будет ли ее грудь хоть на одну десятую часть так полна и великолепна? Но почему случилось, что она, сама того не ведая, принесла человеку, которого решила полюбить, письмо, содержание которого причинило ему невыносимую боль? Она не подозревала — откуда она могла знать? — как подействуют на него эти несколько слов. Девушка перевернулась на спину, и он подумал, что не уверен, что она понравилась бы Шелли. «Пусть ее вымоют в ванне или фонтане, причешут, надушат, выщиплют лишние волосы, сделают маникюр, — приказал бы он. — Пусть она предстанет передо мной нимфой на ложе из мха, а не дикой лесной дриадой». Домитилла захрапела. Господи, да она разбудила бы весь Оксфордшир! Все эти мирные и живописные окрестности Оксфорда, тянущиеся вдоль реки, и саму реку, светлую или черную в зависимости от погоды, медленную реку… стоячую воду…
«…Почему, ну почему я выбрал окрестности Уоллингфорда, где ни разу не был? Почему? Было столько других мест, где я знал каждую травинку на берегу. Может быть, хотелось разнообразия, может, надоели луга вокруг Эбингдона и прилегавшие к ним рощи, где каждое воскресенье после полудня появлялось столько клетчатых скатертей и корзин для пикников, что исчезало ощущение того, что ты находишься за городом. По воскресеньям, с тех пор, как Джером К. Джером написал свой проклятый роман и кататься по Темзе на лодках вошло в моду, все приезжали туда семьями из Оксфорда, Нортхэмптона и Лондона целыми поездами! Уоллингфорд, где было хуже с транспортом, притягивал гораздо меньше народа, а берега там внушали доверие; сразу после постройки шлюза их укрепили, и ниже Бэзилдон-парка поверху шла дорога, с которой все время было видно реку. Пологие холмы, на которых паслись белые козочки, были живописны и кокетливы и, словно драгоценная рама, обрамляли извивы реки, по которой плыли длинные узкие лодки, раскрашенные в яркие цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121