Ты изменился…
— Ты тоже, — ответил я и протянул взятый в Гар-дарике вышитый пояс с тяжелой кованой пряжкой: — Это тебе, Ульф. Я сам добыл это в бою.
— Мне? — Старик принял мой дар и рассмеялся: — Ты дорого оценил мою науку! Однако ты слишком добр, Волчонок. Если хочешь достичь славы, забудь о своем сердце.
Ульф часто говорил загадками, поэтому я не удивился, Он положил подарок на укутанные шкурами колени, закрыл глаза и опустил на него руки. Морщинистые пальцы пробежали по вышивке, коснулись пряжки и вдруг замерли. Я хотел спросить Ульфа — почему он остановился? — но старик заговорил сам:
— Это пояс кузнеца. Я чувствую в нем силу чужого бога. И ненависть. Она обжигает мои пальцы. Берегись, Волчонок, у тебя есть враг. Очень опасный враг.
Я стал перебирать в памяти всех своих врагов. Тех, кого я знал, было не так уж —и много, а могучих и того меньше…
— Этот враг далеко. Но недавно он был рядом с тобой, — пояснил Ульф.
Значит, это кто-то из хирда, кто-то скрывший злой умысел под личиной друга! Но кто? Может, Бренн или Эрик? Или Трор?
Так ничего не придумав, я вздохнул и сказал:
— Что толку говорить о враге, который далеко? Давай лучше поговорим о тебе.
— А что толку говорить о старике, который вскоре окажется много дальше, чем все враги?
У Ульфа всегда был острый язык. Я засмеялся. Колдун нравился мне. Очень нравился.
Дверь скрипнула. В клубах морозного пара появилась сероглазая румяная девушка в длинной шубе и шитой шелком рубашке под ней. Она смущенно поклонилась мне и подошла к Ульфу:
—Тебе что-нибудь надо, дедушка?
Дедушка?! Я и не думал, что у старика есть дети даже внуки! У него был большой род, и хозяйство ничуть не меньше, чем у Сигурда Свиньи или Эйнара Брюхотряса, но как-то не верилось, что у колдуна могли быть дети.
— Только девки, — словно подслушав мои мысли, улыбнулся он. — Они одолели меня хуже старости.
Его смех перешел в кашель, а на губах показалась пена. Девка поспешно налила в корытце воды и принялась утирать текущие по подбородку деда слюни. Блики пламени гладили ее округлое лицо, ощупывали родинку на щеке, сбегали к нежно-розовому подбородку, и я почувствовал неодолимое желание. В походах мне доводилось брать женщин и не спрашивать ничьего разрешения, но с внучкой Ульфа так поступать было нельзя.
Я сглотнул слюну и шагнул к девке:
— Я хочу говорить с твоим отцом. Она вскинула большие глаза:
— Мой отец погиб, а дед не скоро сможет говорить, — и, скользнув взглядом по лицу старика, добавила: — Если вообще сможет.
— Тогда я буду говорить с тобой!
Ее руки осторожно смыли с лица колдуна кровь и слюни. По белой коже розовыми ручьями побежала вода. Эх, сдавить бы эти мягкие гибкие запястья, рвануть к себе и впиться ртом в пухлые губы! Но нельзя…
Она улыбнулась:
— Так говори.
— Хочу взять тебя в жены. — Мне было немного неловко — ведь я еще никому не говорил таких слов — но чтоб сын Орма стеснялся собственных мыслей или боялся отказа девки?! Глупости!
Сначала она не поняла и даже .перестала шевелить белыми, похожими на маленьких леммингов руками, а потом хихикнула и прижала к губам влажную тряпку:
— Ты очень быстрый, Волчонок.
Это мне уже не понравилось. Ульф мог называть меня Волчонком — перед ним я и впрямь был еще жалким щенком, но эта смазливая красотка?!
Я ухватил ее за ворот рубахи и легонько встряхнул:
— Меня зовут Хаки, сын Орма. И даже если ты не захочешь, я возьму тебя!
Ульф перестал кашлять и теперь лежал на полу, откинув голову и слабо вздрагивая. Он ничего не слышал. Девчонка вырвалась из моих рук — держал-то некрепко — и побежала к двери, но, прежде чем выскользнуть, обернулась:
— А почему ты решил, что я не захочу?
Она исчезла, а я все еще ничего не понимал. Разве дано воину понять бабу? То она смеялась, скалила острые, как у лисицы, зубки и небрежно называла меня Волчонком, а то заявляла, что не против пойти за меня…
Вздохнув, я уселся у очага и прикрыл глаза. Внучка Ульфа давно убежала, а в избе все еще хранился запах ее молодого и свежего тела. Я мог представить ее без одежды — белокожую, мягкую, с такой нежной грудью, что пальцы утонут в ней, не оставляя следов… Жаль, что Ульф так болен — он бы наверняка отдал мне внучку.
На третий день после моего приезда Круглоглазый умер. Хоронить его съехались все родичи — от тех, что жили рядом, в Уппсале, до дальних, из Норраланда. Свейнхильд рыдала на кургане и грозилась не пережить мужа, а другие родичи притворно утирали глаза и втайне радовались. Теперь после смерти Ульфа любой из них мог потребовать долю в хозяйстве — ведь у него не осталось сыновей. Я же искренне грустил по старому колдуну. Он многому научил меня, лишь не сумел объяснить, под какой тайной личиной скрывается опасный враг и какое зло он замышляет. А еще не успел отдать мне внучку. Я узнал, что девку зовут Ингрид и из дедова богатства ей ничего не досталось. Видно, заступиться за ее долю было некому: отец, мать да и сам Ульф — все оказались в чертогах Хель раньше нее.
На тризне Ингрид убежала за присыпанную снегом темную избу Ульфа. Я нашел ее по слабым всхлипываниям. Она плакала.
—Не реви, — утешил я ее, — Я же сказал, возьму тебя в жены. Ничего страшного, если за тебя будет дано мунда. Я отвезу тебя к своей матери. Tебе там понравится.
Не знаю, что пришлось ей по душе: то, что она сможет уехать из дома, где все напоминало о деде, или что ей не выпадет горькая участь жить меж прочими родичами бесправной, как рабыня, и дожидаться невыгодного жениха, но она вдруг еще громче заревела и кинулась мне на шею.
— Забери меня, Хаки, — тыкаясь в мою щеку мокрым и холодным носом, всхлипывала она. — Забери, увези, молю!
Неужели она думала, что я нарушу слово? А помимо слова, была еще и страсть… Мне хотелось взять ее даже тут, за домом, на холодном снегу, но так поступить было бы нехорошо. Оскорблять родственницу Ульфа я не имел права.
На другой день мы с Ингрид уехали из усадьбы. Свейнхильд вышла нас провожать и сама отдала мунд за Ингрид:
— Негоже внучке Ульфа выходить замуж как безродной рабыне.
— Я бы ввел ее в свой род, — ответил я, но Свейнхильд покачала головой:
— Нет, Хаки. Мой муж не допустил бы такого позора.
Свейнхильд казалась грустной и встревоженной. Нынче многие посягали на добро Ульфа, и ей предстояло немало тяжелых боев.
— Держись, Свейнхильд, — сказал я и добавил: — Будет нужда, помни — я должник Ульфа. , Она улыбнулась и коснулась моей щеки:
— Волчонок-Ульф учил вас, зверенышей, как собственных сыновей… По всей земле его дети… Хотя теперь их уже не много и с каждым годом становится все меньше. Забудь обо мне и береги себя. У тебя есть зубы и когти, а у меня есть хитрость. Мне ни к чему твоя помощь.
Она отвернулась и ушла в дом, а я вспомнил тот вечер у Ульфа, когда впервые почуял себя зверем, ее лисью мордочку и засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
— Ты тоже, — ответил я и протянул взятый в Гар-дарике вышитый пояс с тяжелой кованой пряжкой: — Это тебе, Ульф. Я сам добыл это в бою.
— Мне? — Старик принял мой дар и рассмеялся: — Ты дорого оценил мою науку! Однако ты слишком добр, Волчонок. Если хочешь достичь славы, забудь о своем сердце.
Ульф часто говорил загадками, поэтому я не удивился, Он положил подарок на укутанные шкурами колени, закрыл глаза и опустил на него руки. Морщинистые пальцы пробежали по вышивке, коснулись пряжки и вдруг замерли. Я хотел спросить Ульфа — почему он остановился? — но старик заговорил сам:
— Это пояс кузнеца. Я чувствую в нем силу чужого бога. И ненависть. Она обжигает мои пальцы. Берегись, Волчонок, у тебя есть враг. Очень опасный враг.
Я стал перебирать в памяти всех своих врагов. Тех, кого я знал, было не так уж —и много, а могучих и того меньше…
— Этот враг далеко. Но недавно он был рядом с тобой, — пояснил Ульф.
Значит, это кто-то из хирда, кто-то скрывший злой умысел под личиной друга! Но кто? Может, Бренн или Эрик? Или Трор?
Так ничего не придумав, я вздохнул и сказал:
— Что толку говорить о враге, который далеко? Давай лучше поговорим о тебе.
— А что толку говорить о старике, который вскоре окажется много дальше, чем все враги?
У Ульфа всегда был острый язык. Я засмеялся. Колдун нравился мне. Очень нравился.
Дверь скрипнула. В клубах морозного пара появилась сероглазая румяная девушка в длинной шубе и шитой шелком рубашке под ней. Она смущенно поклонилась мне и подошла к Ульфу:
—Тебе что-нибудь надо, дедушка?
Дедушка?! Я и не думал, что у старика есть дети даже внуки! У него был большой род, и хозяйство ничуть не меньше, чем у Сигурда Свиньи или Эйнара Брюхотряса, но как-то не верилось, что у колдуна могли быть дети.
— Только девки, — словно подслушав мои мысли, улыбнулся он. — Они одолели меня хуже старости.
Его смех перешел в кашель, а на губах показалась пена. Девка поспешно налила в корытце воды и принялась утирать текущие по подбородку деда слюни. Блики пламени гладили ее округлое лицо, ощупывали родинку на щеке, сбегали к нежно-розовому подбородку, и я почувствовал неодолимое желание. В походах мне доводилось брать женщин и не спрашивать ничьего разрешения, но с внучкой Ульфа так поступать было нельзя.
Я сглотнул слюну и шагнул к девке:
— Я хочу говорить с твоим отцом. Она вскинула большие глаза:
— Мой отец погиб, а дед не скоро сможет говорить, — и, скользнув взглядом по лицу старика, добавила: — Если вообще сможет.
— Тогда я буду говорить с тобой!
Ее руки осторожно смыли с лица колдуна кровь и слюни. По белой коже розовыми ручьями побежала вода. Эх, сдавить бы эти мягкие гибкие запястья, рвануть к себе и впиться ртом в пухлые губы! Но нельзя…
Она улыбнулась:
— Так говори.
— Хочу взять тебя в жены. — Мне было немного неловко — ведь я еще никому не говорил таких слов — но чтоб сын Орма стеснялся собственных мыслей или боялся отказа девки?! Глупости!
Сначала она не поняла и даже .перестала шевелить белыми, похожими на маленьких леммингов руками, а потом хихикнула и прижала к губам влажную тряпку:
— Ты очень быстрый, Волчонок.
Это мне уже не понравилось. Ульф мог называть меня Волчонком — перед ним я и впрямь был еще жалким щенком, но эта смазливая красотка?!
Я ухватил ее за ворот рубахи и легонько встряхнул:
— Меня зовут Хаки, сын Орма. И даже если ты не захочешь, я возьму тебя!
Ульф перестал кашлять и теперь лежал на полу, откинув голову и слабо вздрагивая. Он ничего не слышал. Девчонка вырвалась из моих рук — держал-то некрепко — и побежала к двери, но, прежде чем выскользнуть, обернулась:
— А почему ты решил, что я не захочу?
Она исчезла, а я все еще ничего не понимал. Разве дано воину понять бабу? То она смеялась, скалила острые, как у лисицы, зубки и небрежно называла меня Волчонком, а то заявляла, что не против пойти за меня…
Вздохнув, я уселся у очага и прикрыл глаза. Внучка Ульфа давно убежала, а в избе все еще хранился запах ее молодого и свежего тела. Я мог представить ее без одежды — белокожую, мягкую, с такой нежной грудью, что пальцы утонут в ней, не оставляя следов… Жаль, что Ульф так болен — он бы наверняка отдал мне внучку.
На третий день после моего приезда Круглоглазый умер. Хоронить его съехались все родичи — от тех, что жили рядом, в Уппсале, до дальних, из Норраланда. Свейнхильд рыдала на кургане и грозилась не пережить мужа, а другие родичи притворно утирали глаза и втайне радовались. Теперь после смерти Ульфа любой из них мог потребовать долю в хозяйстве — ведь у него не осталось сыновей. Я же искренне грустил по старому колдуну. Он многому научил меня, лишь не сумел объяснить, под какой тайной личиной скрывается опасный враг и какое зло он замышляет. А еще не успел отдать мне внучку. Я узнал, что девку зовут Ингрид и из дедова богатства ей ничего не досталось. Видно, заступиться за ее долю было некому: отец, мать да и сам Ульф — все оказались в чертогах Хель раньше нее.
На тризне Ингрид убежала за присыпанную снегом темную избу Ульфа. Я нашел ее по слабым всхлипываниям. Она плакала.
—Не реви, — утешил я ее, — Я же сказал, возьму тебя в жены. Ничего страшного, если за тебя будет дано мунда. Я отвезу тебя к своей матери. Tебе там понравится.
Не знаю, что пришлось ей по душе: то, что она сможет уехать из дома, где все напоминало о деде, или что ей не выпадет горькая участь жить меж прочими родичами бесправной, как рабыня, и дожидаться невыгодного жениха, но она вдруг еще громче заревела и кинулась мне на шею.
— Забери меня, Хаки, — тыкаясь в мою щеку мокрым и холодным носом, всхлипывала она. — Забери, увези, молю!
Неужели она думала, что я нарушу слово? А помимо слова, была еще и страсть… Мне хотелось взять ее даже тут, за домом, на холодном снегу, но так поступить было бы нехорошо. Оскорблять родственницу Ульфа я не имел права.
На другой день мы с Ингрид уехали из усадьбы. Свейнхильд вышла нас провожать и сама отдала мунд за Ингрид:
— Негоже внучке Ульфа выходить замуж как безродной рабыне.
— Я бы ввел ее в свой род, — ответил я, но Свейнхильд покачала головой:
— Нет, Хаки. Мой муж не допустил бы такого позора.
Свейнхильд казалась грустной и встревоженной. Нынче многие посягали на добро Ульфа, и ей предстояло немало тяжелых боев.
— Держись, Свейнхильд, — сказал я и добавил: — Будет нужда, помни — я должник Ульфа. , Она улыбнулась и коснулась моей щеки:
— Волчонок-Ульф учил вас, зверенышей, как собственных сыновей… По всей земле его дети… Хотя теперь их уже не много и с каждым годом становится все меньше. Забудь обо мне и береги себя. У тебя есть зубы и когти, а у меня есть хитрость. Мне ни к чему твоя помощь.
Она отвернулась и ушла в дом, а я вспомнил тот вечер у Ульфа, когда впервые почуял себя зверем, ее лисью мордочку и засмеялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146