— Эй, ты! Стой! — прыгая к волокуше, завопила я. Мне и в голову не пришло поднять лук или нож на это жалкое создание.
Но медведь остановился. Просительно мотая мохнатой головой, он стоял и глядел на меня. Он не пытался напасть или убежать. Светлые дужки звериных бровей жалобно подрагивали, а в карих глазах застыли мольба и печаль. Казалось, мишка понимал, что с капканом на ноге, голодный и одинокий, он недолго проживет в суровом лесу, и просил у меня разрешения хоть досыта поесть перед смертью. Мне стало жаль его. Давно ли я так же плелась по чужой, полной опасности земле? Тогда на моей ноге тоже болтался сделанный недобрыми руками капкан.
— Не грусти, парень, — негромко сказала я зверю. — Еще не все потеряно. Волков-то ты напугал…
Мишкина морда качнулась, он что-то пробурчал и… лег! Даже не лег, а рухнул возле моей волокуши, протянув к ней узкую разодранную морду.
— Да тебе ж совсем худо!
Глаза медведя помаргивали и слезились. Я вытащила из-за пояса моток крепкой веревки, подергала ее и, скрутив петлю, аккуратно накинула на медвежью морду. Зверь не шелохнулся. Вторая петля легла на его передние лапы, а третья опутала задние. Оставшийся хвост веревки я подвела к дереву и, честно упредив медведя: — «Ну, держись!» — резко рванула на себя. Все три петли разом затянулись. Лишенный свободы, зверь забился в силках, и вросший в его лапу клепец застучал о-волокушу. Шкура с олениной покатилась по земле. Едва удерживая веревку, я обежала вокруг ствола и закрепила ее узлом. Теперь зверю придется смириться…
— Не медведь ты, — разглядывая его плешивый бок, сказала я, — а глуздырь несмышленый.
Косолапый грустно заворчал и покосился на клепец. Проклятое железо впивалось в самый кончик медвежьей ступни. Крови не было, а значит, медвежонок попался давно, не меньше недели назад. Я отыскала крепкую палку, всунула ее между зубьями клепца и заявила:
, — Дурак ты. Неужто не знаешь,, каков людской род? Думал, они попусту станут по лесу мясо разбрасывать? Нет уж, они сами сожрут! Подавятся, а другим не дадут…
Медведь молчал. Главное, чтобы он не дернулся от боли и выдержали веревки. Иначе придется спасать не его, а меня. Он-то не разумеет, кто ему желает добра.
Створы клепца разошлись, словно зубы хищной, задыхающейся рыбы. Мишка не попробовал встать, а, наоборот, свернулся клубочком и закрыл глаза. То ли совсем ослаб, то ли смирился со своей участью. Хотя опытные охотники рассказывали, будто когда зверь понимает, что деваться некуда, он может даже заснуть…
— Спи, спи, — ласково проговорила я и наподдала по капкану палкой. Железяка полетела в кусты, и только теперь появился страх. Мишка был некрепкий и невезучий, но все же он оставался лесным воеводой. У нас в Приболотье верили, будто иногда сам Велес оборачивается медведем-великаном. Хотя мой мишка на Велеса никак не тянул…
Усевшись на волокушу, я отерла пот и сняла шапку. Освободила я зверя, а что дальше? Развязать его и отпустить в лес? Конечно, он убежит, но, такой ободранный и замученный, наверняка сдохнет, с капканом на ноге или без него…
— Накормить тебя, что ли? — Я развязала мешок. Ноздри зверя дрогнули. Кусочек оленьей мякоти полетел к мишкиному носу.
— Ешь, глуздырь.
Он не шевельнулся, даже глазом не повел.
— Не брезгуй! — разозлилась я. — Нечего норов показывать, когда кости кожу рвут!
Красный шершавый язык вылез из-под веревочной петли и смахнул мясо в пасть. Понял косолапый… Вот и нашлось мне с кем поговорить за много дней молчания. Этот приятель не упрекнет и не станет докучать расспросами. Взять бы его с собой, в горелую усадьбу. Жили бы там на пару до осени… Только какой бы ни был тощий, а он — зверь. Зверю место в лесу, на воле…
Вздохнув, я поднялась, нашла длинную палку, прикрутила к ней нож и, отступив подальше, перерезала стягивающие медвежьи лапы и морду путы. Будто не веря в освобождение, зверь неохотно поднял голову и сел, а потом потянулся к волокуше с олениной.
— Эй! Стой! — бросаясь к своему добру, завопила я, но мишка как ни в чем не бывало запустил в мешок когтистую лапу, выудил оттуда изрядный кусок мяса, отбросил его к кустам и отправился насыщаться.
Возмущенная подобной наглостью, я было шагнула следом, но зверь недобро покосился на меня круглым глазом и заворчал. «Это моя добыча», — говорил его негромкий рык. Пришлось отступить. Все верно… Он добыл это мясо. Пусть даже из моего мешка, но добыл. А своего не отдаст ни один зверь, даже такой жалкий, как этот.
— Гад ты, — заворачивая остатки оленины в шкуру, недовольно сказала я. — С тобой по-хорошему… Ворюга ты, Глуздырь.
Услышав свое прозвище, мишка поднял морду, перестал трепать мясо и посмотрел на меня. «Чего жмешься? Тебе же еще много осталось!» — догадалась я по его глазам и возразила:
— Тоже мне — «много». Кто бы судил… Ты, что ли, этого оленя забивал?
Он отвернулся и громко зачавкал.
— Ну и жри! — окончательно обиделась я. Веревки волокуши привычно легли на спину. Покряхтывая и все еще ворча, я двинулась в путь. Мишка остался позади. Он наелся и теперь лежал посреди поляны, подставив теплому солнышку раздувшийся мохнатый бок. Зверь нравился мне. Не знаю чем, но нравился. С ним оказалось легко говорить..
— Может, пойдешь со мной, а, Глуздырь? — спросила я и, не получив ответа, махнула рукой, — Да что с тобой разговаривать…
. После расставания с нежданным лесным знакомцем мне почему-то стало грустно. До этого душа радовалась успешной охоте и солнышку, а теперь все померкло. Кому нужна сытная еда и надежный кров, если в сердце не осталось ни любви, ни ненависти? «Хаки», — подсказала память. Но что «Хаки»? Разве нынче я сама желала его смерти? Нет, просто должна была его убить, чтоб выполнить договор с марами…
Я вышла к усадьбе вечером и так устала, что обходить поля уже не оставалось сил. Пригнувшись, я поковыляла по меже, выбралась в перелесок, узкой тропкой спустилась с крутого склона и нырнула в теплую темноту своей избы. Ноздри защекотал сильный пряный запах. «Опять Ингрид бродила», — раздраженно подумала я и, намереваясь разжечь огонь, шагнула к очагу. Под ногой хрустнули тонкие ветки, а в углу раздалось чье-то тихое дыхание. Я замерла. Дыхание стало слышнее. Так вот о чем предупреждала Ингрид! Кто-то неведомый затаился в темноте и поджидал моего возвращения!
Я отпустила волокушу и скользнула к стене. Враг имел преимущество: он пришел раньше и его глаза уже привыкли к полутьме моего маленького жилища, но, возможно, удастся его обмануть… Поджидающий в темноте незнакомец заворочался и как-то странно засопел. Слишком громко для человека…
— Кто тут?!
Сопение усилилось. Теперь оно доносилось оттуда, где осталась волокуша. Треск рвущейся оленьей шкуры оглушил меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146