Мне нужно навестить место, где умерла моя жена…
Рассказывает Дара
Четыре лета прошло с того дня, когда я впервые попробовала перейти через Маркир. Я повторяла эти попытки еще много раз, но всегда возвращалась в заброшенную усадьбу. Маркир был неприступен. Он поднимался на моем пути высокими каменными стенами или перегораживал путь быстрыми горными потоками, а то и вовсе водил кругами, как старый, упрямый Лешак. Однажды я почти одолела его, но сорвалась с уступа, повредила ногу, приладила на нее лубок и едва добрела назад.
К весне я уже снова готовилась к походу. Теперь не оставалась сомнений, что Хаки живет в Норвегии. Это его урманские боги-защитники путали меня в лесу, сбрасывали со скал и не позволяли добраться до хранимого ими берсерка…
Боль от потери Глуздыря притупилась, и за несколько лет одиночества я почти забыла о нем, а Мудрость и Память так и жили на соседней обгорелой березе. Вороны привыкли к подачкам, обленились и теперь редко улетали от дома. Зато научились воровать и ссорились из-за любого пустяка. Разодравшись, они долго не могли успокоиться и, как сварливые бабы-соседки, нудно и хрипло ругали друг друга. Этой ночью меня опять разбудили их крики.
— Надоело! — вскакивая, рявкнула я и кинулась к дверям. Лучина едва тлела, и в темноте моя нога зацепилась за какое-то препятствие. Я, выругавшись, потянулась к лучине и вдруг услышала спокойный, знакомый голос.
— Надо же, ты еще не забыла человеческую речь! — насмешливо произнес он.
От неожиданности я шарахнулась назад:
— Хаки?! .
— Придержите ее, — приказал все тот же голос. Сколько раз он чудился мне во сне!
Сильные руки сдавили мои локти. Ничего не соображая, я отчаянно забилась. Человек с голосом Хаки подпалил лучину. Яркие блики запрыгали по его лицу. Да, это был Хаки. Его волосы, губы, серые холодные глаза…
— А ты осталась прежней.
Голос берсерка звучал ласково и нерешительно, совсем иначе, чем на корабле или в доме Свейнхильд. Казалось, он не верил, что встретил меня, и тайно радовался этой встрече. Хотя почему тайно? Наверняка он был рад, что сумел отловить беглую рабыню…
Я повернула голову и покосилась на его спутников. Они не были людьми Лисицы. Высокий рост, смуглая кожа, черные волосы и темные глаза… Греки? Как они здесь очутились и почему слушались приказов Волка? А может, это все-таки сон?
Я еще раз дернулась. Один из чужаков вывернул мою руку, боль ударила под лопатку. Нет, не сон…
— Как ты меня нашел? — стараясь не выдать отчаяния, прошептала я.
Хаки улыбнулся еще шире. Теперь он веселился от души.
— Охотники, — коротко пояснил он. — Те, которых ты напугала. Кое-что в их сказке смахивало на правду, и я решил поверить.
Понятно. Он был умен, этот берсерк. Умен и красив. Хорошо, что его не убили в дальних походах…
Я и сама не знала, почему чувствовала облегчение, глядя на живого и невредимого врага. «Это потому, что хочу сама прикончить его!» — решила я, но что-то внутри воспротивилось этому доводу. «Ты давно уже сдалась, —шепнуло оно. — Признай же свое поражение! Откажись от убийства!» — «Нет!» Шепот невидимого предателя затих. В чем-то он был прав: смерть матери и родичей — дела давно минувшие, но мары… Потерять душу страшнее, чем прикончить какого-то урманина, даже если этот урманин стал понятен и близок. Мары будут убивать меня медленно, изо дня в день превращая в живого мертвеца…
— Говорили, что ты в Норвегии, — не желая думать о страшном, громко сказала я.
Хаки воткнул лучину в расщелину между бревнами и со вздохом опустился на лавку. Его взгляд обежал мое убогое убежище, на миг остановился на заготовленных для похода веревках, ощупал кучку шкурок в углу и вернулся к моему лицу.
— Да я живу в Норвегии, а сюда пришел за тобой.
— Знаю, — засмеялась я и, надеясь возродить в душе былую ненависть, едко заметила: — Такому зверю, как ты, и в голову не пришло бы просто навестить родные места…
— Не пришло бы, — как-то равнодушно согласился Хаки, а потом встал и приказал своим подручным: — Свяжите ее. Да покрепче, не глядите, что баба.
Меня потащили из клети. На дворе, громко каркая, кружились встревоженные Мудрость и Память. Птицы давно уже привыкли к одиночеству и теперь пытались отогнать от своей кормушки незваных гостей. Сидящий на бревне человек отмахивался от них и ругался. «Скол, — вспомнила я. т— Кормщик на „Акуле“». Рядом со Сколом сидел еще один, незнакомый, воин. Орущие над головой вороны надоели ему.
— Проклятые птицы… — пробормотал он и вскинул лук. Глаз урманина чуть сузился, в блестящем зрачке закружился черный крылатый силуэт…
— Не стреляй! — Я вывернулась и махнула воронам: — Прочь! Пошли прочь!
Они знали эти слова — я часто гоняла крылатых воришек от собственной еды. А еще знали, что коли не послушаются, то в них полетят камни. Большой беды они не причинят, но больно все-таки будет… Оба ворона взмыли вверх и, обиженно нахохлившись, уселись на березе.
— Ка-а-ар! — укоризненно сказал мне Память и отвернулся.
Греки сшибли меня на землю и выкрутили руки за спину. Молодой урманин присвистнул, а Скол встал с полена и заинтересованно поглядел на птиц.
— Они ее слушаются! — растерянно прошептал ему молодой, но кормщика «Акулы» было не так-то легко напугать. Он покачал головой, сплюнул, растер плевок и, не отвечая, уселся на бревно. Из избы, освещая факелом путь, вылез Хаки. Он подошел ко мне, проверил прочность пут и обернулся к грекам. Те подхватили меня под мышки и подняли. Серые глаза берсерка ощупали мое лицо.
— Глаз не сводить! — коротко приказал он и швырнул факел в приоткрытую дверь. Огонь зашумел внутри избы, а затем пополз наружу через узкие щели.
«Он все время сжигает мои дома», — мелькнула грустная мысль. Один из черноволосых греков подтолкнул меня к лесу.
— Разве мы идем не морем? — вслух удивилась я. Хаки оглянулся:
— Мы идем через Маркир.
И тут я не выдержала. Проклятые боги! Вольно же им шутить человеческими судьбами! Сколько раз я пыталась пройти этот северный лес со странным именем Маркир, сколько сапог истоптала на его камнях, мечтая добраться до Хаки, и вдруг среди ночи Хаки сам является ко мне и заявляет, что намерен перевести меня через Маркир!
Задыхаясь от смеха, я села на землю. Черноволосые стражи растерянно уставились на меня круглыми птичьими глазами, Скол задумчиво почесал затылок, а Хаки нахмурился. Я видела веревки с крюками в их мешках и вспоминала, как долго ладила такие же; оглядывала рослую крепкую фигуру берсерка и вспоминала, как, в сотый раз срываясь со скалы, молила богов привести меня к нему… Он пришел! И не для того, чтоб убить меня или вернуть Свейнхильд, а чтобы провести через зачарованный северными богами непокорный лес!
Я смеялась и не могла остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Рассказывает Дара
Четыре лета прошло с того дня, когда я впервые попробовала перейти через Маркир. Я повторяла эти попытки еще много раз, но всегда возвращалась в заброшенную усадьбу. Маркир был неприступен. Он поднимался на моем пути высокими каменными стенами или перегораживал путь быстрыми горными потоками, а то и вовсе водил кругами, как старый, упрямый Лешак. Однажды я почти одолела его, но сорвалась с уступа, повредила ногу, приладила на нее лубок и едва добрела назад.
К весне я уже снова готовилась к походу. Теперь не оставалась сомнений, что Хаки живет в Норвегии. Это его урманские боги-защитники путали меня в лесу, сбрасывали со скал и не позволяли добраться до хранимого ими берсерка…
Боль от потери Глуздыря притупилась, и за несколько лет одиночества я почти забыла о нем, а Мудрость и Память так и жили на соседней обгорелой березе. Вороны привыкли к подачкам, обленились и теперь редко улетали от дома. Зато научились воровать и ссорились из-за любого пустяка. Разодравшись, они долго не могли успокоиться и, как сварливые бабы-соседки, нудно и хрипло ругали друг друга. Этой ночью меня опять разбудили их крики.
— Надоело! — вскакивая, рявкнула я и кинулась к дверям. Лучина едва тлела, и в темноте моя нога зацепилась за какое-то препятствие. Я, выругавшись, потянулась к лучине и вдруг услышала спокойный, знакомый голос.
— Надо же, ты еще не забыла человеческую речь! — насмешливо произнес он.
От неожиданности я шарахнулась назад:
— Хаки?! .
— Придержите ее, — приказал все тот же голос. Сколько раз он чудился мне во сне!
Сильные руки сдавили мои локти. Ничего не соображая, я отчаянно забилась. Человек с голосом Хаки подпалил лучину. Яркие блики запрыгали по его лицу. Да, это был Хаки. Его волосы, губы, серые холодные глаза…
— А ты осталась прежней.
Голос берсерка звучал ласково и нерешительно, совсем иначе, чем на корабле или в доме Свейнхильд. Казалось, он не верил, что встретил меня, и тайно радовался этой встрече. Хотя почему тайно? Наверняка он был рад, что сумел отловить беглую рабыню…
Я повернула голову и покосилась на его спутников. Они не были людьми Лисицы. Высокий рост, смуглая кожа, черные волосы и темные глаза… Греки? Как они здесь очутились и почему слушались приказов Волка? А может, это все-таки сон?
Я еще раз дернулась. Один из чужаков вывернул мою руку, боль ударила под лопатку. Нет, не сон…
— Как ты меня нашел? — стараясь не выдать отчаяния, прошептала я.
Хаки улыбнулся еще шире. Теперь он веселился от души.
— Охотники, — коротко пояснил он. — Те, которых ты напугала. Кое-что в их сказке смахивало на правду, и я решил поверить.
Понятно. Он был умен, этот берсерк. Умен и красив. Хорошо, что его не убили в дальних походах…
Я и сама не знала, почему чувствовала облегчение, глядя на живого и невредимого врага. «Это потому, что хочу сама прикончить его!» — решила я, но что-то внутри воспротивилось этому доводу. «Ты давно уже сдалась, —шепнуло оно. — Признай же свое поражение! Откажись от убийства!» — «Нет!» Шепот невидимого предателя затих. В чем-то он был прав: смерть матери и родичей — дела давно минувшие, но мары… Потерять душу страшнее, чем прикончить какого-то урманина, даже если этот урманин стал понятен и близок. Мары будут убивать меня медленно, изо дня в день превращая в живого мертвеца…
— Говорили, что ты в Норвегии, — не желая думать о страшном, громко сказала я.
Хаки воткнул лучину в расщелину между бревнами и со вздохом опустился на лавку. Его взгляд обежал мое убогое убежище, на миг остановился на заготовленных для похода веревках, ощупал кучку шкурок в углу и вернулся к моему лицу.
— Да я живу в Норвегии, а сюда пришел за тобой.
— Знаю, — засмеялась я и, надеясь возродить в душе былую ненависть, едко заметила: — Такому зверю, как ты, и в голову не пришло бы просто навестить родные места…
— Не пришло бы, — как-то равнодушно согласился Хаки, а потом встал и приказал своим подручным: — Свяжите ее. Да покрепче, не глядите, что баба.
Меня потащили из клети. На дворе, громко каркая, кружились встревоженные Мудрость и Память. Птицы давно уже привыкли к одиночеству и теперь пытались отогнать от своей кормушки незваных гостей. Сидящий на бревне человек отмахивался от них и ругался. «Скол, — вспомнила я. т— Кормщик на „Акуле“». Рядом со Сколом сидел еще один, незнакомый, воин. Орущие над головой вороны надоели ему.
— Проклятые птицы… — пробормотал он и вскинул лук. Глаз урманина чуть сузился, в блестящем зрачке закружился черный крылатый силуэт…
— Не стреляй! — Я вывернулась и махнула воронам: — Прочь! Пошли прочь!
Они знали эти слова — я часто гоняла крылатых воришек от собственной еды. А еще знали, что коли не послушаются, то в них полетят камни. Большой беды они не причинят, но больно все-таки будет… Оба ворона взмыли вверх и, обиженно нахохлившись, уселись на березе.
— Ка-а-ар! — укоризненно сказал мне Память и отвернулся.
Греки сшибли меня на землю и выкрутили руки за спину. Молодой урманин присвистнул, а Скол встал с полена и заинтересованно поглядел на птиц.
— Они ее слушаются! — растерянно прошептал ему молодой, но кормщика «Акулы» было не так-то легко напугать. Он покачал головой, сплюнул, растер плевок и, не отвечая, уселся на бревно. Из избы, освещая факелом путь, вылез Хаки. Он подошел ко мне, проверил прочность пут и обернулся к грекам. Те подхватили меня под мышки и подняли. Серые глаза берсерка ощупали мое лицо.
— Глаз не сводить! — коротко приказал он и швырнул факел в приоткрытую дверь. Огонь зашумел внутри избы, а затем пополз наружу через узкие щели.
«Он все время сжигает мои дома», — мелькнула грустная мысль. Один из черноволосых греков подтолкнул меня к лесу.
— Разве мы идем не морем? — вслух удивилась я. Хаки оглянулся:
— Мы идем через Маркир.
И тут я не выдержала. Проклятые боги! Вольно же им шутить человеческими судьбами! Сколько раз я пыталась пройти этот северный лес со странным именем Маркир, сколько сапог истоптала на его камнях, мечтая добраться до Хаки, и вдруг среди ночи Хаки сам является ко мне и заявляет, что намерен перевести меня через Маркир!
Задыхаясь от смеха, я села на землю. Черноволосые стражи растерянно уставились на меня круглыми птичьими глазами, Скол задумчиво почесал затылок, а Хаки нахмурился. Я видела веревки с крюками в их мешках и вспоминала, как долго ладила такие же; оглядывала рослую крепкую фигуру берсерка и вспоминала, как, в сотый раз срываясь со скалы, молила богов привести меня к нему… Он пришел! И не для того, чтоб убить меня или вернуть Свейнхильд, а чтобы провести через зачарованный северными богами непокорный лес!
Я смеялась и не могла остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146