Кто-то ударил меня в живот, но боли не было. «Хаки дрался ногами», — шепнул внутри меня льстивый голосок той самой мары, которой я стала. Совет оказался кстати. Моя нога взметнулась вверх, и мой новый враг треснулся спиной о высокую деревянную загородку и съехал на землю. Второй оказался более ловким и успел дважды зацепить меня вилами, прежде чем очутился рядом с товарищем. Больше на меня никто не нападал. Собравшись в кружок, люди Свейнхильд просто стояли и смотрели, как я визжу, завываю и в бешенстве колочу ногами поверженных врагов.
Моя ярость потухла внезапно, почти так же как загорелась. Сначала сквозь гул в ушах прорвалось тревожное ржание лошадей, потом долетели людские голоса и чьи-то стоны, а ноги мгновенно отяжелели, будто налились свинцом. Я вслушалась в невнятные шорохи и помотала головой. Откуда такая усталость? Что случилось?
Словно сон-Один из нападавших на меня людей застонал и попытался встать. Я шагнула к нему, но он тут же замер.
— Не бойся, — хриплым, совсем чужим голосом сказала я. — Не трону.
Я действительно не хотела ни с кем драться — уж очень устала.
— Да она же берсерк… — раздался испуганный женский голос. Кто произнес эти слова? Хотя какая разница? Усталость заставила меня сесть на пол. Белые лица урман закачались надо мной. Белые, белые… Давным-давно я была маленькой и так же смотрела на тех, кого у нас назвали берсерками. Они казались мне зверьми. Теперь в урманской земле зверем назвали меня…
Мне стало смешно. Хохот сотрясал мое тело, пока урмане вытаскивали из конюшни бесчувственное тело Хорька и запирали двери. Даже оставшись одна, я не перестала смеяться. А потом закрыла глаза, завертелась в разноцветном, сумасшедшем вихре и оказалась на
Красном Холме, рядом с Баюном. Он задумчиво глядел на некрасивый, черный, будто головешка, пень.
— Опять ты… — сонно сказала я. — Чего тебе надо? Баюн повернулся:
— Совсем плохо. Любой пень. может дать новые ростки, но не этот. Этот отравлен. Под его корнями течет человеческая кровь, и он не хочет забыть об этом.
Какая кровь? Ах да, здесь же жил род старого Слепца. Всех их убил воевода Сигурд.
— Ты ошиблась, договорившись с марами, — продолжал Баюн. — Они сделали тебя хуже того, за кем ты охотилась. А что будет дальше? Нынче ты била чужих. А не выполнишь обещанного — забудешь, где чужие, а где свои. Забудешь дом, любовь… Души убиенных тобой людей достанутся марам, а пустая ненависть сожрет тебя. Мары поселили ее в тебе, а ты приняла и не желаешь с ней бороться… Совсем как этот пень…
— Зачем бороться? И как? — зевая, спросила я.
Баюн склонил голову к плечу:
— Прости своего врага. Ты ведь уже почти сделала это. Мне надоели речи шилыхана. Легко ему говорить о прощении, ведь у него нет врагов! И с чего мне прощать Хаки? Ведь это он взял меня в плен и был виноват во всем, что творилось в моей душе! Из-за него мары мучили меня! Они ждали его смерти. А прощу его, пожалею — и что? Сама достанусь проклятым выползкам Морены?!
— Отстань, Баюн, — прошептала я. — Поди прочь. Откуда-то из-под пня взметнулся вихрь, растекся серой дымкой и скрыл Баюна.
— Мары любят брать все! Они все равно заберут тебя… Еще до смерти… — долетел его слабый крик, и я провалилась в глубокий, долгожданный сон.
Разбудил меня лошадиный храп. Пегая кобылка лениво жевала сено и косилась на меня умным круглым глазом. Я хотела потрепать ее по морде, но не смогла поднять рук. Крепкие веревки плотно прикручивали их к столбу за спиной. Ноги тоже оказались привязаны к вбитому в пол колу. Зачем меня связали? И кто?
Я шевельнулась. Чуть встороне от моих ног темнело пятно высохшей крови. Недавняя драка всплыла в памяти. Неужели это было не сном?! Пресветлые Боги, да где же был мой разум, когда я стала бить Хорька?! Ведь хотела лишь немного припугнуть его — показать, что не собираюсь терпеть оскорбления, а что вышло?!
Дверь заскрипела. По усыпанному сеном полу пролегла узенькая полоска света. Догадываясь, кто стоит за створкой, я позвала:
— Левеет!
Мальчишка бочком втиснулся в щель.
— Что со мной было, Левеет? Он заморгал:
— Не знаю. Ты ни с того ни с сего стала бить Хорька. Потом раскидала троих мужиков, как котят, а после упала, заснула и два дня не просыпалась…
— А почему ладонь так болит?
— Хорек сказал, будто ты взяла его ножик за лезвие и выдернула у него из руки. Видать, глубоко порезалась, — по-прежнему переминаясь у дверей, пробормотал Левеет, а потом решился и шагнул вперед: — Он послал за Финном-колдуном и за Свейнхильд. Колдун приходил вчера. Поглядел на тебя и сказал, что твоя сила — очень дурная и никому, кроме Хаки, с ней не совладать, потому что жизни ваши связаны, как одна. А когда Хорек приказал тебя убить, колдун заявил, что это может решить только Хаки. Теперь все ждут приезда Свейнхильд и очень боятся.
— А ты?
— Я — нет, — гордо выпрямился Левеет. — Я твой друг, а ты не обидишь друга.
И тогда я вспомнила Баюна. «Вскоре ты перестанешь различать друзей и врагов. Марам нужны людские жизни, и чем чаще ты будешь убивать, тем больше жизней получит их ненасытная хозяйка…» Неужели он говорил правду и мой внезапный гнев — дело Морениных прислужниц? Если это так, то скоро я сама превращусь в мару, только живую и облаченную плотью! Так вот что значило Баюново «они любят брать все». Чем дольше живет мой враг, тем больше нежити Морены завладевают моей душой. Нужно быстрее выбраться отсюда, отыскать Хаки и убить его! Иначе мне грозит куда худшая участь, чем смерть. По слухам, Волк где-то в Норвегии, и его нетрудно найти, лишь бы достало сил перебраться через разделяющий Свею и Норвегию загадочный лес Маркир!
— Если ты мой друг, как говоришь, — прошептала я, — то сними путы. Ты ведь знаешь, что сделает со мной Свейнхильд. Клянусь, я уйду и больше никогда не вернусь! А если меня поймают — скажу, что смогла развязаться сама.
Паренек отрицательно замотал головой:
— Нет. Нельзя.
Я вздохнула. Что ж, он не оставил мне выбора. Негоже обманывать ребенка, но придется.
— Ты просто боишься, — откидывая голову, заявила я. — Ладно, ступай отсюда, трусишка.
— Я не трусишка!
— Но боишься…
Левеет засопел, переступил с ноги на ногу, а потом моей щеки коснулось его прерывистое дыхание. Веревка на моих руках натянулась, дрогнула и упала на пол.
— Вот, — убирая нож, заявил Левеет. — Я не трус!
— Нет. Не трус, дурачок. — Коротким резким ударом я обрушила оба кулака на его голову. Парнишка застонал и обмяк. Скоро он очнется, и мне следовало поторопиться.
Выпавшим из его рук ножом мне удалось перепилить веревки на ногах. Все тело ныло, будто после тяжелой. работы, а руки едва шевелились. Разминаясь, я несколько раз присела, потом подпрыгнула. Ничего… Вроде легче… Осталось выбраться отсюда, а там…
Я не знала, что будет там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Моя ярость потухла внезапно, почти так же как загорелась. Сначала сквозь гул в ушах прорвалось тревожное ржание лошадей, потом долетели людские голоса и чьи-то стоны, а ноги мгновенно отяжелели, будто налились свинцом. Я вслушалась в невнятные шорохи и помотала головой. Откуда такая усталость? Что случилось?
Словно сон-Один из нападавших на меня людей застонал и попытался встать. Я шагнула к нему, но он тут же замер.
— Не бойся, — хриплым, совсем чужим голосом сказала я. — Не трону.
Я действительно не хотела ни с кем драться — уж очень устала.
— Да она же берсерк… — раздался испуганный женский голос. Кто произнес эти слова? Хотя какая разница? Усталость заставила меня сесть на пол. Белые лица урман закачались надо мной. Белые, белые… Давным-давно я была маленькой и так же смотрела на тех, кого у нас назвали берсерками. Они казались мне зверьми. Теперь в урманской земле зверем назвали меня…
Мне стало смешно. Хохот сотрясал мое тело, пока урмане вытаскивали из конюшни бесчувственное тело Хорька и запирали двери. Даже оставшись одна, я не перестала смеяться. А потом закрыла глаза, завертелась в разноцветном, сумасшедшем вихре и оказалась на
Красном Холме, рядом с Баюном. Он задумчиво глядел на некрасивый, черный, будто головешка, пень.
— Опять ты… — сонно сказала я. — Чего тебе надо? Баюн повернулся:
— Совсем плохо. Любой пень. может дать новые ростки, но не этот. Этот отравлен. Под его корнями течет человеческая кровь, и он не хочет забыть об этом.
Какая кровь? Ах да, здесь же жил род старого Слепца. Всех их убил воевода Сигурд.
— Ты ошиблась, договорившись с марами, — продолжал Баюн. — Они сделали тебя хуже того, за кем ты охотилась. А что будет дальше? Нынче ты била чужих. А не выполнишь обещанного — забудешь, где чужие, а где свои. Забудешь дом, любовь… Души убиенных тобой людей достанутся марам, а пустая ненависть сожрет тебя. Мары поселили ее в тебе, а ты приняла и не желаешь с ней бороться… Совсем как этот пень…
— Зачем бороться? И как? — зевая, спросила я.
Баюн склонил голову к плечу:
— Прости своего врага. Ты ведь уже почти сделала это. Мне надоели речи шилыхана. Легко ему говорить о прощении, ведь у него нет врагов! И с чего мне прощать Хаки? Ведь это он взял меня в плен и был виноват во всем, что творилось в моей душе! Из-за него мары мучили меня! Они ждали его смерти. А прощу его, пожалею — и что? Сама достанусь проклятым выползкам Морены?!
— Отстань, Баюн, — прошептала я. — Поди прочь. Откуда-то из-под пня взметнулся вихрь, растекся серой дымкой и скрыл Баюна.
— Мары любят брать все! Они все равно заберут тебя… Еще до смерти… — долетел его слабый крик, и я провалилась в глубокий, долгожданный сон.
Разбудил меня лошадиный храп. Пегая кобылка лениво жевала сено и косилась на меня умным круглым глазом. Я хотела потрепать ее по морде, но не смогла поднять рук. Крепкие веревки плотно прикручивали их к столбу за спиной. Ноги тоже оказались привязаны к вбитому в пол колу. Зачем меня связали? И кто?
Я шевельнулась. Чуть встороне от моих ног темнело пятно высохшей крови. Недавняя драка всплыла в памяти. Неужели это было не сном?! Пресветлые Боги, да где же был мой разум, когда я стала бить Хорька?! Ведь хотела лишь немного припугнуть его — показать, что не собираюсь терпеть оскорбления, а что вышло?!
Дверь заскрипела. По усыпанному сеном полу пролегла узенькая полоска света. Догадываясь, кто стоит за створкой, я позвала:
— Левеет!
Мальчишка бочком втиснулся в щель.
— Что со мной было, Левеет? Он заморгал:
— Не знаю. Ты ни с того ни с сего стала бить Хорька. Потом раскидала троих мужиков, как котят, а после упала, заснула и два дня не просыпалась…
— А почему ладонь так болит?
— Хорек сказал, будто ты взяла его ножик за лезвие и выдернула у него из руки. Видать, глубоко порезалась, — по-прежнему переминаясь у дверей, пробормотал Левеет, а потом решился и шагнул вперед: — Он послал за Финном-колдуном и за Свейнхильд. Колдун приходил вчера. Поглядел на тебя и сказал, что твоя сила — очень дурная и никому, кроме Хаки, с ней не совладать, потому что жизни ваши связаны, как одна. А когда Хорек приказал тебя убить, колдун заявил, что это может решить только Хаки. Теперь все ждут приезда Свейнхильд и очень боятся.
— А ты?
— Я — нет, — гордо выпрямился Левеет. — Я твой друг, а ты не обидишь друга.
И тогда я вспомнила Баюна. «Вскоре ты перестанешь различать друзей и врагов. Марам нужны людские жизни, и чем чаще ты будешь убивать, тем больше жизней получит их ненасытная хозяйка…» Неужели он говорил правду и мой внезапный гнев — дело Морениных прислужниц? Если это так, то скоро я сама превращусь в мару, только живую и облаченную плотью! Так вот что значило Баюново «они любят брать все». Чем дольше живет мой враг, тем больше нежити Морены завладевают моей душой. Нужно быстрее выбраться отсюда, отыскать Хаки и убить его! Иначе мне грозит куда худшая участь, чем смерть. По слухам, Волк где-то в Норвегии, и его нетрудно найти, лишь бы достало сил перебраться через разделяющий Свею и Норвегию загадочный лес Маркир!
— Если ты мой друг, как говоришь, — прошептала я, — то сними путы. Ты ведь знаешь, что сделает со мной Свейнхильд. Клянусь, я уйду и больше никогда не вернусь! А если меня поймают — скажу, что смогла развязаться сама.
Паренек отрицательно замотал головой:
— Нет. Нельзя.
Я вздохнула. Что ж, он не оставил мне выбора. Негоже обманывать ребенка, но придется.
— Ты просто боишься, — откидывая голову, заявила я. — Ладно, ступай отсюда, трусишка.
— Я не трусишка!
— Но боишься…
Левеет засопел, переступил с ноги на ногу, а потом моей щеки коснулось его прерывистое дыхание. Веревка на моих руках натянулась, дрогнула и упала на пол.
— Вот, — убирая нож, заявил Левеет. — Я не трус!
— Нет. Не трус, дурачок. — Коротким резким ударом я обрушила оба кулака на его голову. Парнишка застонал и обмяк. Скоро он очнется, и мне следовало поторопиться.
Выпавшим из его рук ножом мне удалось перепилить веревки на ногах. Все тело ныло, будто после тяжелой. работы, а руки едва шевелились. Разминаясь, я несколько раз присела, потом подпрыгнула. Ничего… Вроде легче… Осталось выбраться отсюда, а там…
Я не знала, что будет там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146