— Мне только сорок два года, черт побери! — вопила она, хотя сын прекрасно знал, что ей пошёл сорок четвёртый год. — Я ещё не старая женщина! Мне что, прикажешь ложиться и помирать, дорогой сыночек? Рановато ты меня решил похоронить… Я хочу ещё пожить, я люблю Эдика, он любит меня, нам хорошо вместе… Ты уже взрослый, в моей опеке не нуждаешься… Так чего же ты лезешь в мою личную жизнь? У нас, как-никак, две комнаты, только благодаря мне в однокомнатной не оказались или вообще в коммуналке… Так что всем места хватит… Дача есть, у тебя со временем будет своя машина, деньги, и все, между прочим, благодаря мне… Сколько мне трудов стоило все это сохранить, скольких людей пришлось подмазать, один этот проклятый Сидельников в такую копеечку обошёлся… И тебе могла бы вообще ничего не дать…
— Я представляю, сколько ты оставила себе, — сузил глаза Михаил.
— А вот это не твоё дело, сынок, — глаза матери стали совсем уже злыми и опасными. — Ты живёшь как у Христа за пазухой, а тебе все мало… Жадный ты очень, балованный… Нет, сыночек дорогой, не буди лихо, пока тихо…
На время Михаил заткнулся, затаив лютую ненависть к наглому Эдику. Его безумно раздражало присутствие в квартире этого красавчика с масляными глазами. А один раз он просто застал Эдика на матери.
— Стучаться надо! — закричала мать, махая раздвинутыми в стороны ногами.
Эдик лишь обернулся и поглядел на вошедшего юношу своими чёрными, как смородины, глазами и сально улыбнулся. Михаил в жуткой досаде захлопнул дверь спальни.
Через некоторое время Эдик вышел из спальни, облачённый в отцовский голубой махровый халат, и чинно прошествовал в ванную. Включил там воду и долго мылся. А потом вышел оттуда, закурил ароматную сигаретку, похлопал Михаила по плечу, подмигнул своим чёрным масляным глазом и снисходительно произнёс:
— Такие вот они, старичок, дела…
Михаил позеленел от злости и осознания собственного бессилия. Он понимал, что обязан был мощным сокрушительным ударом сбить мерзавца с ног, но он не сделал этого. Даже ответить ничего не смог. Он просто пошёл и напился. Пришёл домой вдребезги пьяный, а затем они пили водку на кухне с Эдиком, хлопали друг друга по плечу и даже целовались. А мать наблюдала эту позорную сцену с нескрываемым одобрением.
— Жизнь течёт, старичок, куда денешься? Живым жить, — бубнил Эдик.
— Все путём, старик, все путём, никаких проблем, — отвечал шестнадцатилетний Михаил и тянулся за очередной рюмкой.
— Давайте жить дружно, — елейно улыбаясь, произнесла мать, и при этих словах Михаила вырвало прямо на пол кухни.
…Так прошло два года. И наконец Михаил принял решение.
— Я, пожалуй, сниму себе квартиру, — пробасил он, стараясь не глядеть в глаза расцветшей за это время, румяной и пышной матери.
— Да? — заблестели радостью глаза матери. — А что? — поглядела она на него внимательно. — Снимай, Миша, снимай. Не так уж это дорого. Деньги у тебя есть… Дело доброе… А подобрать вариант я помогу. Есть у меня ещё добрые знакомые.
Подобрать вариант оказалось делом и впрямь нелёгким. Рынка аренды квартир тогда ещё не было. Но мать действительно помогла. И в 1987 году восемнадцатилетний Михаил стал жить отдельно от матери.
Жить отдельно ему понравилось. Сначала он снимал квартиру в Орехово-Борисове недалеко от матери, потом перебрался в Ясенево. Домом же он не считал не только съёмные квартиры, но и ту, в которой был прописан, слишком уж разительно отличались они от их прежней четырехкомнатной. О той жизни напоминала только дача, но теперь там все лето торчал весёлый Эдик, устраивавший со своими не менее весёлыми друзьями бесконечные пикники и шашлыки. Так что и там ему было не очень сладко…
У Михаила было постоянное ощущение, что вся эта жизнь какая-то временная, что обязательно наступят дни, когда он снова переедет в центр, снова почувствует себя хозяином жизни, станет наслаждаться этой жизнью, как наслаждался в детстве. Почему бы и нет? Ему нет и двадцати. Он поступил в Плехановский институт, тот самый, который в своё время окончил и его отец, он получил водительские права и стал ездить на отцовской «девятке» вишнёвого цвета, у него ещё остались деньги. Что остаётся делать? Только жить да радоваться… И ждать своего часа, который обязательно наступит…
И он стал радоваться… Стал вести весёлый распутный образ жизни, тем не менее институт он не бросил и успешно сдавал сессию за сессией. Он верил, что образование пригодится ему и что лучшие времена у него впереди…
А пока наслаждался молодостью и беззаботностью. От девушек не было отбою… Пока не встретил одну… Ему казалось, он любит её. Связь с ней продолжалась около года с перерывами на бурные ссоры, заканчивающиеся трогательными примирениями и новыми взрывами страсти… Потом она забеременела от него. А вот это в его планы никак не входило. Он стал уговаривать её сделать аборт. Она не хотела, ей хотелось ребёнка, хотелось замуж. О женитьбе же Михаил думал с чувством панического ужаса. Связывать себя в двадцать один год?! Какой бы это было глупостью, каким безрассудством! Посоветоваться было не с кем, друзей практически не было, а мать давно уже стала для него чужим человеком, да у неё и самой появились серьёзные проблемы, которыми она стала делиться с сыном. Её распрекрасный черноглазый Эдик, за её счёт ездивший на её «Волге», замечательно погуливал с молоденькими телками и даже время от времени приводил их в её двухкомнатную квартиру, когда она была на работе. Но она безумно любила его, боялась расстаться с ним, выгнать его вон была не в состоянии… Так и тянулась эта позорнейшая связь, прожирались и отцовские денежки, и зарабатываемые ею… А ей было уже под пятьдесят… Эдик был лет на двадцать моложе её, чего ожидать? Все в порядке вещей… И Михаила это не касалось, его заботили свои проблемы…
… — Мне только двадцать один год! Я не могу обременять себя ребёнком! — злобно кричал Михаил той, которой ещё два месяца назад клялся в вечной любви и с которой проводил такие сладкие часы. — Ну потом, потом у нас обязательно будет ребёнок, только не сейчас, я ещё не кончил институт, ты вот кончила, а я нет… Ну сделай аборт, дорогая, я тебя прошу, — менял он тональность этого мучительного разговора.
— Будь ты проклят! — сказала наконец она и хлопнула дверью его квартиры.
Михаил почувствовал, что на сей раз она ушла навсегда, и вздохнул с облегчением… Жизнь начиналась сначала… А по ней можно было погрустить, попереживать в одиночестве… Куда лучше, чем недосыпать от детского плача и тратиться на всякие там коляски-кроватки-распашонки… Бр-р-р… Кошмар какой… Какой бы это был кошмар! Разве о такой жизни он мечтал?.. Ну ладно, кажется, проехало…
Потом он понял, что ему не хватает её, что он не может без неё существовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101