Ради Бога, сажай. Только, на коленях буду просить, потерпи пару месяцев. Клянусь, сама прийду…
Неожиданно не только для Василий, но и для себя, Надежда Савельевна, волнуясь, спотыкаясь на каждом слове, будто к месту и ни к месту ставила точки с запятыми, поведала обо всем. Призналась во всех своих грехах — вольных и невольных, рассказала историю любви к женатому человеку. Покаялась, прослезилась.
— К нему лечу…Знаю, счастья не будет, не видать мне ни семьи, ни общих наших детишек. Только погляжу ему в глаза, прижмусь в последний раз и — вернусь. Сажай, стреляй, делай, что хочешь…
В исповеди закоренелой преступницы, главаря мафиозной группировки, замаранной кровью и слезами, — такой надрыв, такой сгусток душевной боли, что не поверить — невозможно.
И Клименко поверил. Всячески понося глупую доверчивость, мещанскую наивность. Кому, спрашивается, верит? Женщине, из-за которой вот уже несколько лет не спит уголовный розыск. Совратительнице а потом и палачу Сереги Купцова…
Объявили посадку. Надежда Савельевна подняла чемодан и глянула в лицо сыщику. Куда ей направиться: в самолет или к милицейской «Волге», припаркованной за окном? За ширмой молчаливого вопроса прячется надежда.
Василий отвел глаза.
Знал — совершает служебное преступление, его обязательно покарают, но по другому поступить не смог. Почему-то был уверен — Красуля не возвратится. Ибо на Дальнем Востоке ее удержат два магнита: любимый мужчина и любимая дочь.
И все же отвернулся…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Неожиданно не только для Василий, но и для себя, Надежда Савельевна, волнуясь, спотыкаясь на каждом слове, будто к месту и ни к месту ставила точки с запятыми, поведала обо всем. Призналась во всех своих грехах — вольных и невольных, рассказала историю любви к женатому человеку. Покаялась, прослезилась.
— К нему лечу…Знаю, счастья не будет, не видать мне ни семьи, ни общих наших детишек. Только погляжу ему в глаза, прижмусь в последний раз и — вернусь. Сажай, стреляй, делай, что хочешь…
В исповеди закоренелой преступницы, главаря мафиозной группировки, замаранной кровью и слезами, — такой надрыв, такой сгусток душевной боли, что не поверить — невозможно.
И Клименко поверил. Всячески понося глупую доверчивость, мещанскую наивность. Кому, спрашивается, верит? Женщине, из-за которой вот уже несколько лет не спит уголовный розыск. Совратительнице а потом и палачу Сереги Купцова…
Объявили посадку. Надежда Савельевна подняла чемодан и глянула в лицо сыщику. Куда ей направиться: в самолет или к милицейской «Волге», припаркованной за окном? За ширмой молчаливого вопроса прячется надежда.
Василий отвел глаза.
Знал — совершает служебное преступление, его обязательно покарают, но по другому поступить не смог. Почему-то был уверен — Красуля не возвратится. Ибо на Дальнем Востоке ее удержат два магнита: любимый мужчина и любимая дочь.
И все же отвернулся…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77