Будто он стоит в картинной галлерее.
— Что случилось?
Сухой, недовольный голос будто спугнул заманчивое видение, прикрыл розовым туманом женскую фигуру. Ему дали понять — появление ночью в квартире бизнесменши может быть оправдано только извержением вулкана, пожаром, сожравшим полмосквы или подобными же катаклизмами на территории России, так или иначе затрагивающие интересы ее бизнеса.
— Ничего… То-есть, действительно случилось… Я хочу сказать… — запинаясь, невнятно забормотал отставник. — Нам нужно окончательно определиться…
Сотова про себя удовлетворенно усмехнулась. Подействовало на мужика сочетание фактической наготы и сухого тона. Вон как растерялся, двух слов связать не может! Но особенно пугать нельзя — пуганные птицы улетают, собаки прячутся в конуру — Федоров может попрощаться и уйти.
Красуля раздвинула розовые губки в приветливой улыбке. Легкий приглашающий жест — садитесь. Сама удобно устроилась в кресле, подобрав под себя голые ноги. Так умело, что обтянувший тело халатик вообще потерялся, а округлые колени так и притягивали к себе жадные мужские взоры.
— Успокойся, дорогой компаньон. Извини меня за появление в таком виде, — подергала она за воротничек халата, от чего декольте сделалось еще глубже и выразительней. — Ты поднял меня с постели… В чем нам предстоит определяться? Что тебя не устраивает в нашем содружестве?
Неожиданное обращение на «ты» создало обстановку слегка завуалированной интимности. Каждое слово получило второй смысл, каждый взгляд откровенен, как голое тело. И эта двухсмысленность вызывает у Федорова приятное головокружение.
В начале сбивчиво, потом — более выразительно он рассказал о слежке, которая, судя по признанию топтуна, организована Красулей. Поведал о разгроме офиса фирмы, организованным, якобы, тоже по ее распоряжению.
— Честно говоря, не знаю что и подумать. Непонятно, зачем давать нам деньги на организацию фирмы и, одновременно, громить ее? Почему ты правой рукой подписываешь договор о сотрудничестве, а левой подталкиваешь топтуна? Нам нужно определиться, поговорить откровенно. Я ничего не понимаю.
Лицо Красули изменилось — пропала приветливость, скулы обострились, в глазах появился какие-то мрачные огоньки. Пальцы, сжимающие подлокотники кресла, напряглись, побелели.
— Зато мне все ясно. Проделки Жетона. Завтра же со всем этим будет покончено.
— Как это — покончено? — не понял Федоров, вернее, сделал вид, что не понял. — Разборка?
Легкая улыбка раздвинула пухлые губы женщины. В глаза возвратилось кокетство, замешанное на сожалении и доброте. Вот, дескать, какой же малыш этот почти сорокалетний мужик, самые простые реалии нынешней жизни до него не доходят.
— Разборка? Зечем? Обычное выяснение отношений. Как торгуются на рынке: цену называет продавец, оспаривает покупатель. И так далее. До тех пор, пока не соглашаются… Хочешь поприсутствовать?
Федоров заколебался, но ласковый, требовательный вгляд Сотовой, будто подстегнул решение.
— Любопытно.
— Вот и порешили. Только переночевать тебе придется в моей квартире. Ехать домой не стоит — опасно. Позвони жене, предупреди, пусть не волнуется.
Не женщина — колдунья! Федоров будто лишился воли, поступал бездумно, автоматически. Поднял трубку, набрал номер домашнего телефона. Ответили сразу, словно жена сидела рядом с аппаратом, ожидала звонка загулявшего мужа. А может быть и сидела, и ожидала, виновато подумал Михаил. Какой же он, все-таки, мерзавец, какая скотина!
Красуля думала о своем. Странно, ранее она так скоропалительно не меняла уже принятых решений, а сейчас… Никаких сыскарей, которых смутно пообещал подобрать ей Купцов — только разборка. Ибо толстый боров посягнул не только на ее дочь, но и на любовь, на Мишеньку. Такое не прощается, нанесенной оскорбление можно смыть только кровью.
— Оля, ночевать не прийду. Не волнуйся — дела.
— Какие могут быть дела ночью? Что ты выдумываешь? Бери такси и приезжай!
Действительно, о каких делах он говорит? Права Оленька — вызвать такси и помчаться домой. Но стерегущий взгляд Сотовой давил, подсказывал ответы, заставлял изворачиваться… Колдунья, настоящая колдунья!
— Не могу… Бизнес заставляет работать и днем, и ночью… Приеду завтра к обеду.
Теперь положи трубку, приказали глаза Надежды Савельевны. Федоров все так же автоматически выполнил. Мало того, вопросительно поглядел на «колдунью» — так ли он поступил?
— Пойдем, покажу твою спальню, — Сотова легко поднялась с кресла. — Как спишь — со снотворным или без него?
— Нормально…
Она шла впереди по коридору обширной квартиры, распахнув халатик и откинув голову. Гордо и покорно. Будто предупреждала: не вздумай диктовать свою волю, будет намного лучше, если приказывать буду я.
Открыла предпоследнюю дверь.
— Вот твоя комната. Моя спальня — рядом, — смущенно потупилась она, впервые за этот вечер покраснев. — Пижама — в шкафу, ванная — по соседству. Спокойной ночи.
Часа полтора Михаил вертелся, пытался уснуть. Ничего не получилось. В голове — распахнутый халатик, рассыпанные по белоснежным плечам волосы. Зажег торшер, выбрал на полке какое-то чтиво, принялся листать страницы. На каждой — Сотова, Красуля. То сооблазнительно улыбается, прикрыв ладошками груди, то сбрасывает халатик, то гневно хмурится, то кокетливо грозит пальчиком.
С раздражением бросил на пол книгу, но выключить торшер не успел.
— Почему не спишь?
В дверях — таинственно улыбающаяся хозяйка. Прозрачный халатик сделался еще прозрачней, вернее — исчез.
— Не могу уснуть, — по детски пожаловался Федоров. — Дурацкие мысли лезут в голову…
— Может быть, убаюкать?
Дрожащий от сдерживаемой страсти голос, румянец покрыл щеки и грудь. Не ожидая согласия либо отказа, Надежда решительно сбросила халатик и, не погасив торшер, скользнула под простынь. Прижав ладонями плечи Михаила, она несколько мгновений всматривалась в его лицо, потом со стоном прильнула губами к его губам.
Федоров — далеко не святой, в его жизни, кроме Оленьки, было много других женщин. Молодых и не очень молодых, красивых и уродливых, умных и глупых. Одни мелькали падающими звездами, исчезали из жизни офицера утром, с тем, чтобы больше не появляться. Другие задерживались на неделю-месяц.
Но таких, как Сотова, он не знал. Настоящий шторм в море, когда многоэтажные волны швыряют огромный корабль, будто легкую лодочку. Разрушительное землетрясение. Извержение камчатского вулкана, которое ему пришлось наблюдать. Все это по сравнению с лавиной обрушивщихся на него ласк — легкое волнение, не угрожающее земной тверди.
Надя стонала, плакала, покрывала тело партнера укусами, царапала ему спину и грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Что случилось?
Сухой, недовольный голос будто спугнул заманчивое видение, прикрыл розовым туманом женскую фигуру. Ему дали понять — появление ночью в квартире бизнесменши может быть оправдано только извержением вулкана, пожаром, сожравшим полмосквы или подобными же катаклизмами на территории России, так или иначе затрагивающие интересы ее бизнеса.
— Ничего… То-есть, действительно случилось… Я хочу сказать… — запинаясь, невнятно забормотал отставник. — Нам нужно окончательно определиться…
Сотова про себя удовлетворенно усмехнулась. Подействовало на мужика сочетание фактической наготы и сухого тона. Вон как растерялся, двух слов связать не может! Но особенно пугать нельзя — пуганные птицы улетают, собаки прячутся в конуру — Федоров может попрощаться и уйти.
Красуля раздвинула розовые губки в приветливой улыбке. Легкий приглашающий жест — садитесь. Сама удобно устроилась в кресле, подобрав под себя голые ноги. Так умело, что обтянувший тело халатик вообще потерялся, а округлые колени так и притягивали к себе жадные мужские взоры.
— Успокойся, дорогой компаньон. Извини меня за появление в таком виде, — подергала она за воротничек халата, от чего декольте сделалось еще глубже и выразительней. — Ты поднял меня с постели… В чем нам предстоит определяться? Что тебя не устраивает в нашем содружестве?
Неожиданное обращение на «ты» создало обстановку слегка завуалированной интимности. Каждое слово получило второй смысл, каждый взгляд откровенен, как голое тело. И эта двухсмысленность вызывает у Федорова приятное головокружение.
В начале сбивчиво, потом — более выразительно он рассказал о слежке, которая, судя по признанию топтуна, организована Красулей. Поведал о разгроме офиса фирмы, организованным, якобы, тоже по ее распоряжению.
— Честно говоря, не знаю что и подумать. Непонятно, зачем давать нам деньги на организацию фирмы и, одновременно, громить ее? Почему ты правой рукой подписываешь договор о сотрудничестве, а левой подталкиваешь топтуна? Нам нужно определиться, поговорить откровенно. Я ничего не понимаю.
Лицо Красули изменилось — пропала приветливость, скулы обострились, в глазах появился какие-то мрачные огоньки. Пальцы, сжимающие подлокотники кресла, напряглись, побелели.
— Зато мне все ясно. Проделки Жетона. Завтра же со всем этим будет покончено.
— Как это — покончено? — не понял Федоров, вернее, сделал вид, что не понял. — Разборка?
Легкая улыбка раздвинула пухлые губы женщины. В глаза возвратилось кокетство, замешанное на сожалении и доброте. Вот, дескать, какой же малыш этот почти сорокалетний мужик, самые простые реалии нынешней жизни до него не доходят.
— Разборка? Зечем? Обычное выяснение отношений. Как торгуются на рынке: цену называет продавец, оспаривает покупатель. И так далее. До тех пор, пока не соглашаются… Хочешь поприсутствовать?
Федоров заколебался, но ласковый, требовательный вгляд Сотовой, будто подстегнул решение.
— Любопытно.
— Вот и порешили. Только переночевать тебе придется в моей квартире. Ехать домой не стоит — опасно. Позвони жене, предупреди, пусть не волнуется.
Не женщина — колдунья! Федоров будто лишился воли, поступал бездумно, автоматически. Поднял трубку, набрал номер домашнего телефона. Ответили сразу, словно жена сидела рядом с аппаратом, ожидала звонка загулявшего мужа. А может быть и сидела, и ожидала, виновато подумал Михаил. Какой же он, все-таки, мерзавец, какая скотина!
Красуля думала о своем. Странно, ранее она так скоропалительно не меняла уже принятых решений, а сейчас… Никаких сыскарей, которых смутно пообещал подобрать ей Купцов — только разборка. Ибо толстый боров посягнул не только на ее дочь, но и на любовь, на Мишеньку. Такое не прощается, нанесенной оскорбление можно смыть только кровью.
— Оля, ночевать не прийду. Не волнуйся — дела.
— Какие могут быть дела ночью? Что ты выдумываешь? Бери такси и приезжай!
Действительно, о каких делах он говорит? Права Оленька — вызвать такси и помчаться домой. Но стерегущий взгляд Сотовой давил, подсказывал ответы, заставлял изворачиваться… Колдунья, настоящая колдунья!
— Не могу… Бизнес заставляет работать и днем, и ночью… Приеду завтра к обеду.
Теперь положи трубку, приказали глаза Надежды Савельевны. Федоров все так же автоматически выполнил. Мало того, вопросительно поглядел на «колдунью» — так ли он поступил?
— Пойдем, покажу твою спальню, — Сотова легко поднялась с кресла. — Как спишь — со снотворным или без него?
— Нормально…
Она шла впереди по коридору обширной квартиры, распахнув халатик и откинув голову. Гордо и покорно. Будто предупреждала: не вздумай диктовать свою волю, будет намного лучше, если приказывать буду я.
Открыла предпоследнюю дверь.
— Вот твоя комната. Моя спальня — рядом, — смущенно потупилась она, впервые за этот вечер покраснев. — Пижама — в шкафу, ванная — по соседству. Спокойной ночи.
Часа полтора Михаил вертелся, пытался уснуть. Ничего не получилось. В голове — распахнутый халатик, рассыпанные по белоснежным плечам волосы. Зажег торшер, выбрал на полке какое-то чтиво, принялся листать страницы. На каждой — Сотова, Красуля. То сооблазнительно улыбается, прикрыв ладошками груди, то сбрасывает халатик, то гневно хмурится, то кокетливо грозит пальчиком.
С раздражением бросил на пол книгу, но выключить торшер не успел.
— Почему не спишь?
В дверях — таинственно улыбающаяся хозяйка. Прозрачный халатик сделался еще прозрачней, вернее — исчез.
— Не могу уснуть, — по детски пожаловался Федоров. — Дурацкие мысли лезут в голову…
— Может быть, убаюкать?
Дрожащий от сдерживаемой страсти голос, румянец покрыл щеки и грудь. Не ожидая согласия либо отказа, Надежда решительно сбросила халатик и, не погасив торшер, скользнула под простынь. Прижав ладонями плечи Михаила, она несколько мгновений всматривалась в его лицо, потом со стоном прильнула губами к его губам.
Федоров — далеко не святой, в его жизни, кроме Оленьки, было много других женщин. Молодых и не очень молодых, красивых и уродливых, умных и глупых. Одни мелькали падающими звездами, исчезали из жизни офицера утром, с тем, чтобы больше не появляться. Другие задерживались на неделю-месяц.
Но таких, как Сотова, он не знал. Настоящий шторм в море, когда многоэтажные волны швыряют огромный корабль, будто легкую лодочку. Разрушительное землетрясение. Извержение камчатского вулкана, которое ему пришлось наблюдать. Все это по сравнению с лавиной обрушивщихся на него ласк — легкое волнение, не угрожающее земной тверди.
Надя стонала, плакала, покрывала тело партнера укусами, царапала ему спину и грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77