Покачивая лежащими на плече удочками, Прошка вышел за околицу деревни и направился к условленному месту — зарослям приречного кустарника.
— Долгонько собирался, пустомеля, — недовольно пробурчал Видов, когда опоздавший третий член ребячьего содружества уселся рядом с ним на сваленное ветром подгнившее дерево. — С маманей обнимался-целовался или подходящих штанов не мог найти?
Вопрос припахивал издевкой, но Сидяков не стал оправдываться или возмущаться — ответил обычной своей улыбкой. Дескать, какая разница воспитывала сына мать или он задержался, копая в огороде червей? Главное — пришел.
— Пошли, а то рыба уплывет, — немедленно смягчила возникшую напряженность миротворица-Клавка. — Она хитрущая, видит, что рыбаки вот-вот пожалуют и — под коряги да в тину… Где ловить станем: в черном омуте или в заводи?
— В заводи, — твердо поставил точку на обсуждении Видов. — В прошлый раз я там огромадного сазана достал.
— Ничто, в омуте побольше водятся, — не выдержал Прошка. — И омут поближе, пока добредешь до твоей заводи — ноги изобьешь.
Не отвечая, Семка поднялся и пошел берегом к излюбленному месту лова. Клавдия дождалась пока его примеру не последовал обозленный очередной своей неудачей Сидяков и двинулась за ним.
— Не злись, Прошка, на злых воду возят, да еще погоняют, — успокоительно щебетала девчушка. — Семка до ужасти обидчив. Подумаешь, где ловить — в омуте либо в заводи, главное — поймать. А ты у нас удачлив, к тебе сазаны сами в сумку лезут… Семка, а, Семка!
— Чего тебе? — не поворачиваясь спросил Видов. — Устала, небось?
— Ничего я не устала, просто котомка тяжелая. У мамани выпросила малость риса, да картохи накопала в огороде. Уху сварим — пальчики оближете… Давай пристроимся здесь, под деревом, а? И дровишки близонько, и травка мягонькая.
Семка снисходительно согласился. Клавка — единственный человек, которого он слушался. Злился, ерщился, но поступал так, как ему подсказывала остроносенькая девка.
Прошка, по привычке, промолчал. Выскажешь свое мнение — учителев сынок либо на смех подымет, либо наградит каким-нибудь обидным прозвищем. Лучше помолчать.
Клавдия разослала на траве чистую тряпицу, разложила на ней принесенную еду — репчатый лук, сальце, заранее почищенную морковь. Принялась готовить костерок. Мальчишки насадила на крючки жирных червей, поплевали на них и закинули поближе к прибрежным зарослям.
Первым вытащил извивающегося гольяна Прошка. Невелика добыча, но важен почин. Семка одобрительно кивнул — молодчага парень, давай тащи еще. И тут же «достал» большого сазана. Деловито поплевал на него и бросил в заполненное водой ведерко. Это тебе не верткий, крохотный гольян — настоящая добыча! Ну, почему ему вечно везет, с досадой подумал Сидякин, стискивая пальцы в кулаки.
Клавка поставила на огонь посудину для ухи, принялась чистить не гольяна — сазана. Будто насмехалась над неудачливым рыболовом. Одновременно полушепотом сообщала самые свежие деревенские новости. Тихо — чтобы, не дай Бог, не спугнуть хитрую рыбу.
Через час весело затрещал огонь, закипело-забулькало ароматное варево, и рыбаки, глотая голодные слюни, уселись около костра. Дочь продавщицы принесла невиданное в деревне лакомство — целый круг вкуснейшей свиной колбасы, сын учителей — банку варенья, а скотников сын — всего-навсего большую луковицу и горбушку черного, зачерствелого хлеба. Сравнил Прошка скромный свой дар с богатыми припасами друзей и снова взыграла в нем, ставшая уже привычной, зависть.
— Закончу школу, — задумчиво мечтал вслух Семка, — пойду учиться в военное училище. Это тебе не кобыле хвост крутить, — запустил он в Прохора тонкую отравленную стрелу. — Стану красным командиром. Гимнастерка с петлицами, галифе, сапоги — шик!
— А я подамся в доктора, — подхватила Клавка. — Маманя говорит: самая, что ни на есть, нужная профессия. Вот подранят красного командира, кто станет перевязывать?
Прошка по прежнему отмалчивался, мечтать было не о чем. Оценки у него не Бог весть какие — Семкиным родителям, наверно, не по нраву пришелся сынок бывшего батрака, вот и сыпят на него двойки да тройки. А с ними не только в военную, в земледельческую школу не примут. Так и придется неучем ходить за плугом.
Стараясь не показать грызущую душу зависть, он поднялся и пошел в лесок, якобы, за очередной порцией щепок. На самом деле — скрыть текущие из глаз злые слезы.
Мечты постепенно сбывались. После окончания начальной школы Семка, не без помощи родителей, поступил в среднюю, которая находилась в соседней деревне. Лавочник туда же определил свою дочь. Сидякин остался в одиночестве — под самыми благовидными предлогами средняя школа отказалась от троечника-двоечника. Это вызвало у него очередной приступ завистливой злости.
С месяц поработав с отцом, Прохор решился на крайнюю меру — обратился в райком комсомола. Его доводы — невышибаемые и вполне современные: сына батрака, ставшего теперь передовиком производства, черные силы не допускают до среднего образования. Настоящая контрреволюция, открытый саботаж основ социализма! Дескать, не всем быть учеными, кому-то нужно и навоз из-под скотины убирать, и коров пасти, так пусть этим и занимается глупец, у которого в свидетельстве об окончании начальной школы — одни трояки.
В райкоме, естественно, тоже возмутились. Второй секретарь связался по телефону с директором школы, первый побежал в райком партии. Разгорелся скандал, в результате которого восторжествовала социальная справедливость и несчастная жертва произвола был торжественно принят в пятый класс нового, недавно отстроенного здания.
— Прошка? Ты? Молодчина, парень, добился все-таки своего! — откровенно радовалась Клавка, теребя приятеля. — Сызнова вместе… Хошь леденец, маманя утром одарила? Или — хлеба с колбасой?
Сидякин отказался и от бутерброда и от леденцов. Он с чувством удовлетворенной гордости смотрел на кислую физиономию поверженного друга-врага.
Учительский сын изо всех сил старался показать равнодушие. Ну, приняли несмышленыша в среднюю школу, что из этого: ума прибавится или оценки улучшатся? Как бы батрацкий сынок не вылетел после первой же четверти! На вполне законных основаниях.
— Ничего удивительного, — изобразил он понимающую улыбочку. — Власть принадлежит пролетариям, а наш Прошка — один из них. Вчера на уроке политграмоты говорили, что кухарка должна управлять государством! Значит, Прошка наберется в школе ума-разума и займет место какого-нибудь наркома. Хотя бы — сельскохозяйственного.
Внешне — заботливо и ободряюще, но чуткое ухо завистника распознало в семкиных славословиях издевательские нотки. Захотелось развернуться и трахнуть кулаком, но, во первых, Видов намного сильней, во вторых, есть более болезненные способы отплаты за скрытые оскорбления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
— Долгонько собирался, пустомеля, — недовольно пробурчал Видов, когда опоздавший третий член ребячьего содружества уселся рядом с ним на сваленное ветром подгнившее дерево. — С маманей обнимался-целовался или подходящих штанов не мог найти?
Вопрос припахивал издевкой, но Сидяков не стал оправдываться или возмущаться — ответил обычной своей улыбкой. Дескать, какая разница воспитывала сына мать или он задержался, копая в огороде червей? Главное — пришел.
— Пошли, а то рыба уплывет, — немедленно смягчила возникшую напряженность миротворица-Клавка. — Она хитрущая, видит, что рыбаки вот-вот пожалуют и — под коряги да в тину… Где ловить станем: в черном омуте или в заводи?
— В заводи, — твердо поставил точку на обсуждении Видов. — В прошлый раз я там огромадного сазана достал.
— Ничто, в омуте побольше водятся, — не выдержал Прошка. — И омут поближе, пока добредешь до твоей заводи — ноги изобьешь.
Не отвечая, Семка поднялся и пошел берегом к излюбленному месту лова. Клавдия дождалась пока его примеру не последовал обозленный очередной своей неудачей Сидяков и двинулась за ним.
— Не злись, Прошка, на злых воду возят, да еще погоняют, — успокоительно щебетала девчушка. — Семка до ужасти обидчив. Подумаешь, где ловить — в омуте либо в заводи, главное — поймать. А ты у нас удачлив, к тебе сазаны сами в сумку лезут… Семка, а, Семка!
— Чего тебе? — не поворачиваясь спросил Видов. — Устала, небось?
— Ничего я не устала, просто котомка тяжелая. У мамани выпросила малость риса, да картохи накопала в огороде. Уху сварим — пальчики оближете… Давай пристроимся здесь, под деревом, а? И дровишки близонько, и травка мягонькая.
Семка снисходительно согласился. Клавка — единственный человек, которого он слушался. Злился, ерщился, но поступал так, как ему подсказывала остроносенькая девка.
Прошка, по привычке, промолчал. Выскажешь свое мнение — учителев сынок либо на смех подымет, либо наградит каким-нибудь обидным прозвищем. Лучше помолчать.
Клавдия разослала на траве чистую тряпицу, разложила на ней принесенную еду — репчатый лук, сальце, заранее почищенную морковь. Принялась готовить костерок. Мальчишки насадила на крючки жирных червей, поплевали на них и закинули поближе к прибрежным зарослям.
Первым вытащил извивающегося гольяна Прошка. Невелика добыча, но важен почин. Семка одобрительно кивнул — молодчага парень, давай тащи еще. И тут же «достал» большого сазана. Деловито поплевал на него и бросил в заполненное водой ведерко. Это тебе не верткий, крохотный гольян — настоящая добыча! Ну, почему ему вечно везет, с досадой подумал Сидякин, стискивая пальцы в кулаки.
Клавка поставила на огонь посудину для ухи, принялась чистить не гольяна — сазана. Будто насмехалась над неудачливым рыболовом. Одновременно полушепотом сообщала самые свежие деревенские новости. Тихо — чтобы, не дай Бог, не спугнуть хитрую рыбу.
Через час весело затрещал огонь, закипело-забулькало ароматное варево, и рыбаки, глотая голодные слюни, уселись около костра. Дочь продавщицы принесла невиданное в деревне лакомство — целый круг вкуснейшей свиной колбасы, сын учителей — банку варенья, а скотников сын — всего-навсего большую луковицу и горбушку черного, зачерствелого хлеба. Сравнил Прошка скромный свой дар с богатыми припасами друзей и снова взыграла в нем, ставшая уже привычной, зависть.
— Закончу школу, — задумчиво мечтал вслух Семка, — пойду учиться в военное училище. Это тебе не кобыле хвост крутить, — запустил он в Прохора тонкую отравленную стрелу. — Стану красным командиром. Гимнастерка с петлицами, галифе, сапоги — шик!
— А я подамся в доктора, — подхватила Клавка. — Маманя говорит: самая, что ни на есть, нужная профессия. Вот подранят красного командира, кто станет перевязывать?
Прошка по прежнему отмалчивался, мечтать было не о чем. Оценки у него не Бог весть какие — Семкиным родителям, наверно, не по нраву пришелся сынок бывшего батрака, вот и сыпят на него двойки да тройки. А с ними не только в военную, в земледельческую школу не примут. Так и придется неучем ходить за плугом.
Стараясь не показать грызущую душу зависть, он поднялся и пошел в лесок, якобы, за очередной порцией щепок. На самом деле — скрыть текущие из глаз злые слезы.
Мечты постепенно сбывались. После окончания начальной школы Семка, не без помощи родителей, поступил в среднюю, которая находилась в соседней деревне. Лавочник туда же определил свою дочь. Сидякин остался в одиночестве — под самыми благовидными предлогами средняя школа отказалась от троечника-двоечника. Это вызвало у него очередной приступ завистливой злости.
С месяц поработав с отцом, Прохор решился на крайнюю меру — обратился в райком комсомола. Его доводы — невышибаемые и вполне современные: сына батрака, ставшего теперь передовиком производства, черные силы не допускают до среднего образования. Настоящая контрреволюция, открытый саботаж основ социализма! Дескать, не всем быть учеными, кому-то нужно и навоз из-под скотины убирать, и коров пасти, так пусть этим и занимается глупец, у которого в свидетельстве об окончании начальной школы — одни трояки.
В райкоме, естественно, тоже возмутились. Второй секретарь связался по телефону с директором школы, первый побежал в райком партии. Разгорелся скандал, в результате которого восторжествовала социальная справедливость и несчастная жертва произвола был торжественно принят в пятый класс нового, недавно отстроенного здания.
— Прошка? Ты? Молодчина, парень, добился все-таки своего! — откровенно радовалась Клавка, теребя приятеля. — Сызнова вместе… Хошь леденец, маманя утром одарила? Или — хлеба с колбасой?
Сидякин отказался и от бутерброда и от леденцов. Он с чувством удовлетворенной гордости смотрел на кислую физиономию поверженного друга-врага.
Учительский сын изо всех сил старался показать равнодушие. Ну, приняли несмышленыша в среднюю школу, что из этого: ума прибавится или оценки улучшатся? Как бы батрацкий сынок не вылетел после первой же четверти! На вполне законных основаниях.
— Ничего удивительного, — изобразил он понимающую улыбочку. — Власть принадлежит пролетариям, а наш Прошка — один из них. Вчера на уроке политграмоты говорили, что кухарка должна управлять государством! Значит, Прошка наберется в школе ума-разума и займет место какого-нибудь наркома. Хотя бы — сельскохозяйственного.
Внешне — заботливо и ободряюще, но чуткое ухо завистника распознало в семкиных славословиях издевательские нотки. Захотелось развернуться и трахнуть кулаком, но, во первых, Видов намного сильней, во вторых, есть более болезненные способы отплаты за скрытые оскорбления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126