Их, наверное, было не меньше миллиона – живая, копошащаяся, агрессивная плоть. Существо, раздробленное на миллион частиц, обладающих общим разумом.
– Это опасно, сынок, пойдем отсюда, – сказала тогда бабка.
Он вылил это белое в готовую ямку и засыпал свежей землей. Это была пятая выигрышная цифра.
То, что осталось после шестой, он принес сейчас Черному Ор-койоту.
Когда с прибрежных гор спустился утренний ветер, разгоняя остатки облаков, цепляющихся за плоские вершины, где еще бродили сновидения, когда он пронесся по лощинам, создавая в районе экспедиционного лагеря что-то вроде ежедневной микрокатастрофы, когда его рев в горах заставил действительно поверить, что это дыхание грозного божества Акуджа, пробуждающего таким образом озеро и превращающего дымную густоту глубин в зеркальную радостную гладь воды, Камил Коленкур почувствовал первый укол в сердце. Вряд ли это встревожило или озадачило его. От отца Камил унаследовал великолепное здоровье, и если он и имел какие-либо болячки, то все они были результатами прошлых травм, телесных повреждений, но вовсе не свидетельствовали о том, что в безупречном организме Камила произошли какие-то сбои. Так продолжалось семьдесят пять лет. О существовании понятия «забота о здоровье» Камил узнал лишь в тридцатилетнем возрасте. Ему пришлось достаточно долго лечить запущенные во время войны зубы. А так, кроме детских простуд, ссадин, растяжений и переломов, Камил не сталкивался ни с какими болезнями.
Поэтому он совершенно не представлял, что может значить укол в сердце, и мгновенный страх сменился ощущением какой-то необъяснимой грусти.
Было еще совсем рано, и Камил Коленкур раскладывал параплан на плоской вершине невысокого холма, имеющего с одной стороны довольно крутой обрыв. Солнце уже поднялось полностью, но до наступления настоящей жары оставалось еще часа два. Камил периодически использовал эти утренние часы для полетов на параплане. Сирата Сабук – шквальный ветер, разбудивший озеро, – уже успокоился, и Камил знал, что сюрпризов быть не должно. Был хороший, достаточно свежий встречный поток. Как раз то, что надо. Он подтащил руками стропы и начал разбегаться. Высокое круглое облако, в принципе сулившее неприятности, если под ним оказаться, было далеко в стороне, слева, но Камил вовсе не собирался выполнять левый вираж. Он почувствовал, как параплан за спиной ожил, потянул на себя, значит, сейчас он поднимется. Камил подтянул ноги, давая возможность куполу раскрыться самостоятельно, еще раз коснулся ногами земли и оказался над обрывом. Расстояние между ним и поверхностью холма начало быстро увеличиваться – три метра, семь, десять… Камил выполнил небольшой правый вираж и поймал ветер. Холм резко оборвался. Камил потянул стропы на себя – великолепный встречный поток, – ив следующую секунду расстояние между ним и землей было уже не меньше сорока метров.
В небе раскрылось яркое крыло Камила Коленкура.
А несколько ранее Черный Op-койот начал свое заклинание…
В это же время три полосатых «лендровера» находились не более чем в семи часах перехода от экспедиционного лагеря на берегу озера Рудольф.
Когда последовал второй укол в сердце, Камил Коленкур находился высоко в небе. Он думал о том, насколько же красив и пьяняще-загадочен мир, простирающийся под ним, и наслаждался тишиной. Обычно параплан, серфинг или горные лыжи полностью отключали ту вечно не спящую часть мозга, где рождались мысли о работе. В такие минуты Камил отдыхал, думая лишь о том, как правильно выполнить вираж или уколоться палкой, разгружая лыжи, и довести до конца дугу поворота. Но сейчас отключиться не удавалось. Его преследовала мысль об этой точке. О точке, где сходятся все линии.
Если верить великолепной британской карте, то там могли находиться пещеры или пещера. Обычно эта карта не ошибалась. В ней не был учтен только временной фактор, когда высохшие и пригодные для передвижения на автомобиле русла рек оказывались заваленными или прошедшие дожди изменяли местность до неузнаваемости. В случае с пещерой временной фактор не играл роли. Однако карта ничего не утверждала. Эти внутренние районы Эфиопского нагорья были плохо исследованы, и пещеры там только могли быть.
Камил смотрел, как по земле в сторону озера двигалась его тень. Потом тень заскользила по ровной глади воды. Там, за северным берегом озера, за горизонтом, в туманных горах, находилась точка, где пересекались все линии.
Их не трогали животные.
Жертвоприношения?! Кому? Кого это безумие должно пробудить?
И тогда Камил Коленкур что-то увидел. Но еще прежде укол повторился, и его сердце, сначала достаточно нежно, обхватили мощные металлические тиски. Мир перед глазами Камила задрожал и начал расплываться, он зажмурился и тряхнул головой. Потом открыл глаза. И то ли это был оптический обман, то ли предобморочное видение, только к его тени, скользящей по зеркальной поверхности озера в направлении берега, что-то приближалось. Камил еще раз покачал головой и обернулся – ничего не было. Да и кто может гнаться за ним в небе? Он посмотрел вниз: расстояние между двумя тенями сократилось. Он попытался сделать глубокий вдох и схватился руками за сердце. Тиски начали сжиматься.
Маккенрою надо было забрать свою зеркальную табличку и перстень мистера Норберта. Он прекрасно понял, что имел в виду Черный Ор-койот, когда говорил о дне, когда Маккенрою следует быть уже далеко. Как можно дальше от этой маньяты. Сейчас наступил именно такой день. Черный Op-койот выполнит свое обещание, и их отношения с мистером Норбертом закончатся, и поэтому ему уже давно пора убираться. Он не знал, почему мораны должны были идти умирать и почему должны были приносить первых убитых. Но он и не собирался этого узнавать. Это не его дело. Маккенрой лишь выполнил поручение. Доставил перстень и то… что стало с водой после шестой выигрышной цифры. А сколь опасными могут быть его вчерашние друзья, Маккенрой уже убедился. И сейчас ему только надо было забрать перстень и зеркальную табличку. Он должен думать об этом, потому что его, как и моранов, гипнотизировало заклинание Черного Op-койота. Он тоже периодически впадал в транс и прыгал на одном месте под аккомпанемент этой гипнотической, волнующе-страстной и восхитительной песни. Быть может, она и была темным заклинанием, но иногда становилась тихой, сокровенной молитвой. И Маккенрой находил в себе силы, чтобы услышать эту трепетную просьбу защиты, просьбу, исполненную печали и сострадания. Это была странная песня, и никакой другой колдун в Африке ее бы не исполнил. Род Маккенроя был христианским уже достаточно давно благодаря стараниям миссионеров конца прошлого века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
– Это опасно, сынок, пойдем отсюда, – сказала тогда бабка.
Он вылил это белое в готовую ямку и засыпал свежей землей. Это была пятая выигрышная цифра.
То, что осталось после шестой, он принес сейчас Черному Ор-койоту.
Когда с прибрежных гор спустился утренний ветер, разгоняя остатки облаков, цепляющихся за плоские вершины, где еще бродили сновидения, когда он пронесся по лощинам, создавая в районе экспедиционного лагеря что-то вроде ежедневной микрокатастрофы, когда его рев в горах заставил действительно поверить, что это дыхание грозного божества Акуджа, пробуждающего таким образом озеро и превращающего дымную густоту глубин в зеркальную радостную гладь воды, Камил Коленкур почувствовал первый укол в сердце. Вряд ли это встревожило или озадачило его. От отца Камил унаследовал великолепное здоровье, и если он и имел какие-либо болячки, то все они были результатами прошлых травм, телесных повреждений, но вовсе не свидетельствовали о том, что в безупречном организме Камила произошли какие-то сбои. Так продолжалось семьдесят пять лет. О существовании понятия «забота о здоровье» Камил узнал лишь в тридцатилетнем возрасте. Ему пришлось достаточно долго лечить запущенные во время войны зубы. А так, кроме детских простуд, ссадин, растяжений и переломов, Камил не сталкивался ни с какими болезнями.
Поэтому он совершенно не представлял, что может значить укол в сердце, и мгновенный страх сменился ощущением какой-то необъяснимой грусти.
Было еще совсем рано, и Камил Коленкур раскладывал параплан на плоской вершине невысокого холма, имеющего с одной стороны довольно крутой обрыв. Солнце уже поднялось полностью, но до наступления настоящей жары оставалось еще часа два. Камил периодически использовал эти утренние часы для полетов на параплане. Сирата Сабук – шквальный ветер, разбудивший озеро, – уже успокоился, и Камил знал, что сюрпризов быть не должно. Был хороший, достаточно свежий встречный поток. Как раз то, что надо. Он подтащил руками стропы и начал разбегаться. Высокое круглое облако, в принципе сулившее неприятности, если под ним оказаться, было далеко в стороне, слева, но Камил вовсе не собирался выполнять левый вираж. Он почувствовал, как параплан за спиной ожил, потянул на себя, значит, сейчас он поднимется. Камил подтянул ноги, давая возможность куполу раскрыться самостоятельно, еще раз коснулся ногами земли и оказался над обрывом. Расстояние между ним и поверхностью холма начало быстро увеличиваться – три метра, семь, десять… Камил выполнил небольшой правый вираж и поймал ветер. Холм резко оборвался. Камил потянул стропы на себя – великолепный встречный поток, – ив следующую секунду расстояние между ним и землей было уже не меньше сорока метров.
В небе раскрылось яркое крыло Камила Коленкура.
А несколько ранее Черный Op-койот начал свое заклинание…
В это же время три полосатых «лендровера» находились не более чем в семи часах перехода от экспедиционного лагеря на берегу озера Рудольф.
Когда последовал второй укол в сердце, Камил Коленкур находился высоко в небе. Он думал о том, насколько же красив и пьяняще-загадочен мир, простирающийся под ним, и наслаждался тишиной. Обычно параплан, серфинг или горные лыжи полностью отключали ту вечно не спящую часть мозга, где рождались мысли о работе. В такие минуты Камил отдыхал, думая лишь о том, как правильно выполнить вираж или уколоться палкой, разгружая лыжи, и довести до конца дугу поворота. Но сейчас отключиться не удавалось. Его преследовала мысль об этой точке. О точке, где сходятся все линии.
Если верить великолепной британской карте, то там могли находиться пещеры или пещера. Обычно эта карта не ошибалась. В ней не был учтен только временной фактор, когда высохшие и пригодные для передвижения на автомобиле русла рек оказывались заваленными или прошедшие дожди изменяли местность до неузнаваемости. В случае с пещерой временной фактор не играл роли. Однако карта ничего не утверждала. Эти внутренние районы Эфиопского нагорья были плохо исследованы, и пещеры там только могли быть.
Камил смотрел, как по земле в сторону озера двигалась его тень. Потом тень заскользила по ровной глади воды. Там, за северным берегом озера, за горизонтом, в туманных горах, находилась точка, где пересекались все линии.
Их не трогали животные.
Жертвоприношения?! Кому? Кого это безумие должно пробудить?
И тогда Камил Коленкур что-то увидел. Но еще прежде укол повторился, и его сердце, сначала достаточно нежно, обхватили мощные металлические тиски. Мир перед глазами Камила задрожал и начал расплываться, он зажмурился и тряхнул головой. Потом открыл глаза. И то ли это был оптический обман, то ли предобморочное видение, только к его тени, скользящей по зеркальной поверхности озера в направлении берега, что-то приближалось. Камил еще раз покачал головой и обернулся – ничего не было. Да и кто может гнаться за ним в небе? Он посмотрел вниз: расстояние между двумя тенями сократилось. Он попытался сделать глубокий вдох и схватился руками за сердце. Тиски начали сжиматься.
Маккенрою надо было забрать свою зеркальную табличку и перстень мистера Норберта. Он прекрасно понял, что имел в виду Черный Ор-койот, когда говорил о дне, когда Маккенрою следует быть уже далеко. Как можно дальше от этой маньяты. Сейчас наступил именно такой день. Черный Op-койот выполнит свое обещание, и их отношения с мистером Норбертом закончатся, и поэтому ему уже давно пора убираться. Он не знал, почему мораны должны были идти умирать и почему должны были приносить первых убитых. Но он и не собирался этого узнавать. Это не его дело. Маккенрой лишь выполнил поручение. Доставил перстень и то… что стало с водой после шестой выигрышной цифры. А сколь опасными могут быть его вчерашние друзья, Маккенрой уже убедился. И сейчас ему только надо было забрать перстень и зеркальную табличку. Он должен думать об этом, потому что его, как и моранов, гипнотизировало заклинание Черного Op-койота. Он тоже периодически впадал в транс и прыгал на одном месте под аккомпанемент этой гипнотической, волнующе-страстной и восхитительной песни. Быть может, она и была темным заклинанием, но иногда становилась тихой, сокровенной молитвой. И Маккенрой находил в себе силы, чтобы услышать эту трепетную просьбу защиты, просьбу, исполненную печали и сострадания. Это была странная песня, и никакой другой колдун в Африке ее бы не исполнил. Род Маккенроя был христианским уже достаточно давно благодаря стараниям миссионеров конца прошлого века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131