Только… и Большие Истории… ну, как в зеркале – это отражение сознания.
Артур покачал головой, затем улыбнулся и перевел взгляд на Профессора Кима:
– Для этого Ким и вооружился папуасским копьем?
– Копьем африканских шаманов, – уточнила Дора, – а настоящие шаманы часто бывают в Больших Историях.
– Хорошо. – Артур кивнул. – Но все-таки ответьте на мой вопрос: то молоко в миске у дверей – это тоже Большие Истории?
– Молоко, которое мы налили в миску, – проговорила Дора, исподлобья глядя на Артура, – в отличие от некоторых взрослых, помнит Большие Истории. И нам остается только надеяться, что оно не успеет повзрослеть и не подведет нас…
Вот так. Ни больше ни меньше.
И сейчас Артур громко спросил:
– Ну как там у вас?
– Пока порядок, – отозвался Олежа. – А у вас?
– Все тихо.
«У вас! – подумал Артур. – По большому счету – я здесь один. С Кимом не особо пообщаешься».
Артур снова потянулся за сигаретой. Что-то он стал слишком много курить. Курить и пить кофе. И вообще надо заняться этим. Прямо с понедельника. Нет, совсем бросать курить он не собирается, но, скажем, ограничиться пятью – семью сигаретами в день вполне возможно. И тремя чашками кофе. Вот прямо с понедельника и начнем.
– А что делает ребенок? – поинтересовался Артур.
– Ничего, – как-то странно проговорил Олежа. – Стоит. Стоит посреди холла.
Холл в квартире Профессора Кима был светлый, просторный.
– Прямо как у нас, – сравнила Дора и подумала, что больше всего на свете ей хочется сейчас домой. Но она отогнала эту мысль.
«Далекая Яблоня-Мама, сделай так, чтобы он нашел ее, – продолжала повторять про себя Дора, – сделай так, чтобы долгий сон отпустил ее… Я не боюсь, но сделай так, чтобы Королева пробудилась, потому что очень скоро они будут здесь».
Дора встала между двумя зеркалами – одно было укреплено на входных дверях, а другое висело напротив, на стене. Бесконечный зеркальный лабиринт… Вроде бы все правильно. Ты что, боишься, Дора? Ну ты же не такая трусиха… Ты же вундеркинд, и память у тебя… феноменаль… Нет, послушай, Дора, память у тебя феноменальная, и ты больше никогда не будешь путать это слово, и ты вовсе не боишься… Хорошо?
Она еще раз провела руками по своему спортивному костюму из флиса и, кивнув, тихо произнесла:
– Хорошо…
Девочка поправила надетую на голову корону, ее корону, сделанную из резинового мяча, и вспомнила себя на приеме у зубного, стоматолога, как любит говорить папа. Стоматолог – это такое длинное запутанное слово, и пока его произносишь, успеваешь забыть, что речь идет о враче. Тогда главное было подготовиться и сказать себе: «Я не боюсь». И действительно, становилось не так страшно.
– Я не боюсь, – сказала девочка. Она встала спиной к входной двери и увидела свое многократно повторившееся изображение, уходящее в бесконечность. Там, с другой стороны этой зеркальной бесконечности, находилась добрая и могущественная Яблоня-Мама, и она всегда помогала Доре. Всегда, когда требовалась помощь. А разве сейчас не такой день?! Даже несмотря на то что он самый короткий в году.
А потом Дора услышала голос Олежи. Она тут же убедила себя, что этот голос вовсе не испуганный, а просто очень удивленный.
– Дора, молоко, – проговорил Олежа. – Оно скисает… Молоко скисает прямо на глазах.
Девочка обернулась, и Олежа вдруг увидел, что она совсем бледная. Большая полая тишина вытеснила из холла все звуки. Птза Доры расширились – эмалированная миска скисшего молока стояла на низком трехногом табурете. Девочка подняла голову, словно соглашаясь с тем, что увидела, и в этой мгновенной тишине, сотворившейся из чего-то липкого, как остывший кисель, повис ее голос. Очень негромкий. Но Олежа все же почувствовал прикосновение этого липкого холодного киселя к своей спине.
– Они за дверью, – прошептала Дора.
Снова вошла Блонди, выглядела она озадаченной.
– Знаешь, я уже несколько раз звонила в эту квартиру… Я не хотела тебя беспокоить, но там никто не отвечает.
Юлик посмотрел на Блонди и подумал, что ее пшеничные локоны иногда кажутся золотыми. В ту пору, когда он еще был скрипачом, Юлик мечтал дружить именно с такой девочкой – златовлаской. И он выдумал ее и даже дал ей имя. И перед сном он рассказывал себе истории про то, как играет ей на скрипке, и даже про то, как он защитил ее от пролетарских детей, бьющих по пальцам. К счастью, все это было давно забыто, и вот всплыло в самый неподходящий момент… Наверное, такое бывает.
– Хорошо, Блонди, я позвоню сейчас сам, – проговорил Юлик и с грустью подумал: «Конечно, Блонди, тебе там и не ответят. Уже слишком поздно… Теперь я должен сделать это сам».
Блонди еще какое-то время с тревогой смотрела на Юлика, затем спросила:
– Ты уверен, что все в порядке?
О чем это она?
– Да, Блонди, иди к себе. Знаешь, принеси что-нибудь выпить… Крепкого и холодного. И сделай две порции… Ну, в смысле, себе чего захочешь – там вроде бы оставался «Бали». Но мне – крепкого. Хорошо?
– Я сейчас все сделаю… Слушай, если хочешь, я еще попробую дозвониться?
– Нет, спасибо. Будет лучше, если ты принесешь мне водки. Или «Блэк лейбл».
– О'кей… Ты знаешь, может, он просто уехал?
О чем это она опять?
А ты не знаешь? Она– баба, а бабы все чувствуют спиной, как кошки. Вот о чем она опять…
– Возможно, если ты имеешь в виду Хотаба…
Юлик снял трубку и подождал, пока за Блонди затворилась дверь. Еще не поздно послать все к черту! Не лезть в это темное дерьмо. Отстраниться, сделать вид, что ты ничего не понимаешь. Взять Блонди и уехать с ней на недельку. Если проблема не решается, надо просто выйти за рамки проблемы. Просто уехать. Сделать Блонди подарок.
«Нуда, – Юлик усмехнулся, – купить, например, шубу… Изобразить парочку влюбленных где-нибудь на солнечных курортных островах… Ладно, плевать на это слащавое дерьмо… Потом всю жизнь не расплатишься».
Юлик набрал номер Дяди-Витиной квартиры и некоторое время слушал длинные гудки. Не отвечали. Затем он положил трубку на место. Хотаб не мог оттуда уехать. Просто так не мог. Тут же зазвонил телефон. Юлик быстро снял трубку.
– Чего, соскучился? – услышал он шальной, насмешливый голос, но все страхи, загнанные в темные углы давнего прошлого, запертые в бесконечно далеких комнатах, начали оживать, еще чуть-чуть – плотины прорвутся и от бананов не останется и следа. – Я сейчас приду… Тебя же предупреждали, что бананы могут начать гнить. Не поверил?! А зря!
Юлик вдруг почувствовал, что телефонная трубка стала липкой, как внутренняя сторона банановой кожуры, а линия уже разъединилась. Но вместо коротких сигналов конца связи снова пошли длинные гудки вызова абонента. Казалось, они звучали бесконечно далеко, в чужих пространствах, откуда нет возврата и где уже никогда не будет ничего, кроме холода абсолютного непререкаемого одиночества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Артур покачал головой, затем улыбнулся и перевел взгляд на Профессора Кима:
– Для этого Ким и вооружился папуасским копьем?
– Копьем африканских шаманов, – уточнила Дора, – а настоящие шаманы часто бывают в Больших Историях.
– Хорошо. – Артур кивнул. – Но все-таки ответьте на мой вопрос: то молоко в миске у дверей – это тоже Большие Истории?
– Молоко, которое мы налили в миску, – проговорила Дора, исподлобья глядя на Артура, – в отличие от некоторых взрослых, помнит Большие Истории. И нам остается только надеяться, что оно не успеет повзрослеть и не подведет нас…
Вот так. Ни больше ни меньше.
И сейчас Артур громко спросил:
– Ну как там у вас?
– Пока порядок, – отозвался Олежа. – А у вас?
– Все тихо.
«У вас! – подумал Артур. – По большому счету – я здесь один. С Кимом не особо пообщаешься».
Артур снова потянулся за сигаретой. Что-то он стал слишком много курить. Курить и пить кофе. И вообще надо заняться этим. Прямо с понедельника. Нет, совсем бросать курить он не собирается, но, скажем, ограничиться пятью – семью сигаретами в день вполне возможно. И тремя чашками кофе. Вот прямо с понедельника и начнем.
– А что делает ребенок? – поинтересовался Артур.
– Ничего, – как-то странно проговорил Олежа. – Стоит. Стоит посреди холла.
Холл в квартире Профессора Кима был светлый, просторный.
– Прямо как у нас, – сравнила Дора и подумала, что больше всего на свете ей хочется сейчас домой. Но она отогнала эту мысль.
«Далекая Яблоня-Мама, сделай так, чтобы он нашел ее, – продолжала повторять про себя Дора, – сделай так, чтобы долгий сон отпустил ее… Я не боюсь, но сделай так, чтобы Королева пробудилась, потому что очень скоро они будут здесь».
Дора встала между двумя зеркалами – одно было укреплено на входных дверях, а другое висело напротив, на стене. Бесконечный зеркальный лабиринт… Вроде бы все правильно. Ты что, боишься, Дора? Ну ты же не такая трусиха… Ты же вундеркинд, и память у тебя… феноменаль… Нет, послушай, Дора, память у тебя феноменальная, и ты больше никогда не будешь путать это слово, и ты вовсе не боишься… Хорошо?
Она еще раз провела руками по своему спортивному костюму из флиса и, кивнув, тихо произнесла:
– Хорошо…
Девочка поправила надетую на голову корону, ее корону, сделанную из резинового мяча, и вспомнила себя на приеме у зубного, стоматолога, как любит говорить папа. Стоматолог – это такое длинное запутанное слово, и пока его произносишь, успеваешь забыть, что речь идет о враче. Тогда главное было подготовиться и сказать себе: «Я не боюсь». И действительно, становилось не так страшно.
– Я не боюсь, – сказала девочка. Она встала спиной к входной двери и увидела свое многократно повторившееся изображение, уходящее в бесконечность. Там, с другой стороны этой зеркальной бесконечности, находилась добрая и могущественная Яблоня-Мама, и она всегда помогала Доре. Всегда, когда требовалась помощь. А разве сейчас не такой день?! Даже несмотря на то что он самый короткий в году.
А потом Дора услышала голос Олежи. Она тут же убедила себя, что этот голос вовсе не испуганный, а просто очень удивленный.
– Дора, молоко, – проговорил Олежа. – Оно скисает… Молоко скисает прямо на глазах.
Девочка обернулась, и Олежа вдруг увидел, что она совсем бледная. Большая полая тишина вытеснила из холла все звуки. Птза Доры расширились – эмалированная миска скисшего молока стояла на низком трехногом табурете. Девочка подняла голову, словно соглашаясь с тем, что увидела, и в этой мгновенной тишине, сотворившейся из чего-то липкого, как остывший кисель, повис ее голос. Очень негромкий. Но Олежа все же почувствовал прикосновение этого липкого холодного киселя к своей спине.
– Они за дверью, – прошептала Дора.
Снова вошла Блонди, выглядела она озадаченной.
– Знаешь, я уже несколько раз звонила в эту квартиру… Я не хотела тебя беспокоить, но там никто не отвечает.
Юлик посмотрел на Блонди и подумал, что ее пшеничные локоны иногда кажутся золотыми. В ту пору, когда он еще был скрипачом, Юлик мечтал дружить именно с такой девочкой – златовлаской. И он выдумал ее и даже дал ей имя. И перед сном он рассказывал себе истории про то, как играет ей на скрипке, и даже про то, как он защитил ее от пролетарских детей, бьющих по пальцам. К счастью, все это было давно забыто, и вот всплыло в самый неподходящий момент… Наверное, такое бывает.
– Хорошо, Блонди, я позвоню сейчас сам, – проговорил Юлик и с грустью подумал: «Конечно, Блонди, тебе там и не ответят. Уже слишком поздно… Теперь я должен сделать это сам».
Блонди еще какое-то время с тревогой смотрела на Юлика, затем спросила:
– Ты уверен, что все в порядке?
О чем это она?
– Да, Блонди, иди к себе. Знаешь, принеси что-нибудь выпить… Крепкого и холодного. И сделай две порции… Ну, в смысле, себе чего захочешь – там вроде бы оставался «Бали». Но мне – крепкого. Хорошо?
– Я сейчас все сделаю… Слушай, если хочешь, я еще попробую дозвониться?
– Нет, спасибо. Будет лучше, если ты принесешь мне водки. Или «Блэк лейбл».
– О'кей… Ты знаешь, может, он просто уехал?
О чем это она опять?
А ты не знаешь? Она– баба, а бабы все чувствуют спиной, как кошки. Вот о чем она опять…
– Возможно, если ты имеешь в виду Хотаба…
Юлик снял трубку и подождал, пока за Блонди затворилась дверь. Еще не поздно послать все к черту! Не лезть в это темное дерьмо. Отстраниться, сделать вид, что ты ничего не понимаешь. Взять Блонди и уехать с ней на недельку. Если проблема не решается, надо просто выйти за рамки проблемы. Просто уехать. Сделать Блонди подарок.
«Нуда, – Юлик усмехнулся, – купить, например, шубу… Изобразить парочку влюбленных где-нибудь на солнечных курортных островах… Ладно, плевать на это слащавое дерьмо… Потом всю жизнь не расплатишься».
Юлик набрал номер Дяди-Витиной квартиры и некоторое время слушал длинные гудки. Не отвечали. Затем он положил трубку на место. Хотаб не мог оттуда уехать. Просто так не мог. Тут же зазвонил телефон. Юлик быстро снял трубку.
– Чего, соскучился? – услышал он шальной, насмешливый голос, но все страхи, загнанные в темные углы давнего прошлого, запертые в бесконечно далеких комнатах, начали оживать, еще чуть-чуть – плотины прорвутся и от бананов не останется и следа. – Я сейчас приду… Тебя же предупреждали, что бананы могут начать гнить. Не поверил?! А зря!
Юлик вдруг почувствовал, что телефонная трубка стала липкой, как внутренняя сторона банановой кожуры, а линия уже разъединилась. Но вместо коротких сигналов конца связи снова пошли длинные гудки вызова абонента. Казалось, они звучали бесконечно далеко, в чужих пространствах, откуда нет возврата и где уже никогда не будет ничего, кроме холода абсолютного непререкаемого одиночества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131