— вместе с отравленным воздухом выдохнул старик.
Он хоть и был изрядно пьяным, но характерную вонь растекающегося по комнатам газа мог отличить от тысячи других запахов.
Табуретом Карен Акопович вышиб оконное стекло.
Босиком, полуголый, стремглав кинулся к дверям, открыл их ударом ноги, и только оказавшись на улице, профессор утер холодную испарину со лба.
— Допился, хроник. Газ оставил открытым! — выругался Арутюнян, влепив себе пощечину.
Куры, разбуженные грохотом в доме, испуганно закудахтали в пристроенном у веранды низеньком курятнике с крышей из кусков шифера и рубероида.
— Спите, пернатые! Ситуация под контролем! — К профессору вернулась хмельная удаль. — Сквознячком протянет за секунду… — успокоил он себя и несушек.
Хохлушки тем не менее надрывались, словно к ним в гости пожаловал хорек.
— Дуры в перьях! — выпалил старик, раздраженный птичьим гомоном.
От кудахтанья Карена Акоповича мутило. Вдобавок к этим неприятностям изжога терзала пищевод профессору, посадившему желудок в годы суровой молодости, когда пайки хватало ровно настолько, чтобы дойти из барака в лабораторию, не зарывшись носом в сугроб или не плюхнувшись в лужу.
«У меня же пивко очаковское в холодильнике… — вспомнил о заначке Арутюнян. — Возьму — и на свежий воздух. Баллон перекрыть тоже надо».
Шаркающей походкой утомленного жизнью пожилого человека, прикрывая нос ладонью, Карен Акопович прошел на кухню. Безошибочно ориентируясь в темноте, он нащупал вентиль газового баллона.
— Заржавел ты, что ли? — тужился старик, пыхтя над застопоренным вентилем.
Дышать становилось все труднее. Газ разъедал глаза, вызывая потоки слез. На антресолях дома был ящик с инструментами, в том числе имелся и разводной ключ.
Подставив табурет, Арутюнян встал на него, открыл антресоли, расположенные над входом в кухню.
Сунув руку в ящик, он напоролся на что-то острое…
— Черт подери.., темнотища.
Рукой профессор нашарил выключатель, перевел его в положение «включено». Связанные концы проводки заискрились, став детонатором для газа, скопившегося в духовке.
Этот взрыв профессор Арутюнян успел услышать и даже увидеть. Но второй, гораздо более мощный, огненным смерчем подхватил старика, метнул его тело, уже иссеченное осколками взорвавшегося баллона, на вздыбившийся пол.
Адский огонь длинными языками вырвался в ночь через открытые двери и окна с повылетавшими стеклами и вернулся назад, словно какой-то гигантский насос закачал его обратно в дом — довершить начатое.
Глава 3
Весной хорошеют женщины, набухают почки, худеют от любовной истомы коты, вопящие на крышах серенады хвостатым подругам. Природа обновляется, отогреваясь под лучами встающего все выше над горизонтом солнца.
Только свалка, клоака города, в благословенную пору года становится еще безобразнее.
Сошедший снег обнажает скрытые язвы. Миазмы гниения пеленой висят над курганами отбросов. Вода с радужной пленкой на поверхности разливается безбрежным морем, по которому, надев пластиковые мешки на ноги, бродят бомжи со своими посохами-царапками.
Рогожин, вытягивая ноги из раскисшей глины, шел к берлоге Степаныча. В пакете он нес продуктовый набор, чтобы отставной майор мог подкрепиться человеческой едой, а не ассорти из объедков.
У развилки тропы, где почва была посуше, на маленьком, не залитом водой островке стоял знакомый Рогожину автомобиль с растрескавшимся лобовым стеклом. Рядом в приветственном полупоклоне согнулся Пыжик.
— Здрасте! — Его лицо, залепленное лейкопластырем, выражало глубочайшее почтение и подобострастие.
В багажник машины бомжи из его бригады загружали собранную «пушнину», то есть стеклотару, рассортированную по картонным коробкам.
— Дань собираешь? — с металлом в голосе спросил Дмитрий, выбирая, куда ступить, чтобы не увязнуть в болоте.
Пыжик заискивающе улыбнулся:
— Способствую, так сказать, утилизации отходов.
На верхней челюсти предводителя мафии мусорокопателей недоставало двух передних зубов. В прореху, когда он говорил, высовывался розовый кончик языка, отчего Пыжик был похож на преданного пса, подбежавшего к хозяину.
— Вы к Степанычу? — навязчиво-любезно спросил он, и его улыбка стала еще приторнее.
— К нему.
— Может, проводить? — услужливость Пыжика не знала границ.
— Сам доберусь…
Раскатанная машинами дорога превратилась в речушку кашицеобразной грязи. Рогожин огляделся, высматривая подходящее место для переправы.
— Подождите, я передачу Степанычу приготовил!
Пыжик вернулся с коробкой, на боковой стенке которой красовались штриховой код и надпись: «Сникерс».
— Вот, передайте, пожалуйста, если вас не затруднит.
— Шоколадками ветерана подкармливаешь? — Дмитрий отогнул картонный клапан.
Содержимое коробки состояло из каких-то радиодеталей, клубков проводов, трансформаторов и плат.
— Мне ваш друг заказ дал! — торопливо объяснял Пыжик. — Собирать все, что связано с радиотехникой, и к нему на фазенду сгружать. Вот я и расстарался.
Интерьер землянки изменился. Рогожин приметил это, спускаясь по лестнице. Она словно стала чище и просторнее.
— Степаныч, ты генеральную весеннюю уборку сделал? — вместо приветствия воскликнул Рогожин, отдав честь отставному майору.
Тот сидел на топчане, фасуя по пакетикам какую-то дребедень.
— Руку к пустой голове не прикладывают! — буркнул Степаныч, пододвигаясь. — Лампочку я присобачил. От керосинки глаз замыливается. Аккумулятор Хвалько притарабанил подзаряженный, — он указал на стоявший у изголовья топчана источник питания.
— Цивилизация добралась до пещеры отшельника… — пошутил Дмитрий, выкладывая из пакета продукты. — Расщедрился вождь бомжатника.
— Морду ты ему набил, вот и расщедрился. Он теперь тише воды ниже травы.
Носик чайника без ручки запыхтел паром. Степаныч обхватил его тряпкой, снял с «буржуйки» и разлил кипяток по банкам, предварительно насыпав туда заварки.
— Пей, Дима. Настоящий цейлонский. С пенсии купил… Сегодня четвертинку хлобыстнуть полагалось бы, но я в глухой завязке. С бухалом покончено, — он был угрюм и сосредоточен.
— От Ветрова приходили? — Рогожин внимательно осмотрел старика.
— Придут и по мою душу! Куда они денутся? — с затаенной ненавистью произнес Степаныч.
Он разорвал бумажную упаковку сахара, слипшегося от сырости в монолитный кирпич. Ударом кулака раскрошил его.
— — Подсолоди чаек, — ладонью он сгреб крошево в кучу. Помолчал, собираясь с мыслями, и глухо сказал:
— Юрчик преставился. Кровью под себя дней десять ходил…
Рогожин знал: юродивого поместили в психиатрическую больницу по распоряжению начальника УВД.
Свидетель из умственно отсталого человечка был никудышный, его показания не приняли бы в суде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Он хоть и был изрядно пьяным, но характерную вонь растекающегося по комнатам газа мог отличить от тысячи других запахов.
Табуретом Карен Акопович вышиб оконное стекло.
Босиком, полуголый, стремглав кинулся к дверям, открыл их ударом ноги, и только оказавшись на улице, профессор утер холодную испарину со лба.
— Допился, хроник. Газ оставил открытым! — выругался Арутюнян, влепив себе пощечину.
Куры, разбуженные грохотом в доме, испуганно закудахтали в пристроенном у веранды низеньком курятнике с крышей из кусков шифера и рубероида.
— Спите, пернатые! Ситуация под контролем! — К профессору вернулась хмельная удаль. — Сквознячком протянет за секунду… — успокоил он себя и несушек.
Хохлушки тем не менее надрывались, словно к ним в гости пожаловал хорек.
— Дуры в перьях! — выпалил старик, раздраженный птичьим гомоном.
От кудахтанья Карена Акоповича мутило. Вдобавок к этим неприятностям изжога терзала пищевод профессору, посадившему желудок в годы суровой молодости, когда пайки хватало ровно настолько, чтобы дойти из барака в лабораторию, не зарывшись носом в сугроб или не плюхнувшись в лужу.
«У меня же пивко очаковское в холодильнике… — вспомнил о заначке Арутюнян. — Возьму — и на свежий воздух. Баллон перекрыть тоже надо».
Шаркающей походкой утомленного жизнью пожилого человека, прикрывая нос ладонью, Карен Акопович прошел на кухню. Безошибочно ориентируясь в темноте, он нащупал вентиль газового баллона.
— Заржавел ты, что ли? — тужился старик, пыхтя над застопоренным вентилем.
Дышать становилось все труднее. Газ разъедал глаза, вызывая потоки слез. На антресолях дома был ящик с инструментами, в том числе имелся и разводной ключ.
Подставив табурет, Арутюнян встал на него, открыл антресоли, расположенные над входом в кухню.
Сунув руку в ящик, он напоролся на что-то острое…
— Черт подери.., темнотища.
Рукой профессор нашарил выключатель, перевел его в положение «включено». Связанные концы проводки заискрились, став детонатором для газа, скопившегося в духовке.
Этот взрыв профессор Арутюнян успел услышать и даже увидеть. Но второй, гораздо более мощный, огненным смерчем подхватил старика, метнул его тело, уже иссеченное осколками взорвавшегося баллона, на вздыбившийся пол.
Адский огонь длинными языками вырвался в ночь через открытые двери и окна с повылетавшими стеклами и вернулся назад, словно какой-то гигантский насос закачал его обратно в дом — довершить начатое.
Глава 3
Весной хорошеют женщины, набухают почки, худеют от любовной истомы коты, вопящие на крышах серенады хвостатым подругам. Природа обновляется, отогреваясь под лучами встающего все выше над горизонтом солнца.
Только свалка, клоака города, в благословенную пору года становится еще безобразнее.
Сошедший снег обнажает скрытые язвы. Миазмы гниения пеленой висят над курганами отбросов. Вода с радужной пленкой на поверхности разливается безбрежным морем, по которому, надев пластиковые мешки на ноги, бродят бомжи со своими посохами-царапками.
Рогожин, вытягивая ноги из раскисшей глины, шел к берлоге Степаныча. В пакете он нес продуктовый набор, чтобы отставной майор мог подкрепиться человеческой едой, а не ассорти из объедков.
У развилки тропы, где почва была посуше, на маленьком, не залитом водой островке стоял знакомый Рогожину автомобиль с растрескавшимся лобовым стеклом. Рядом в приветственном полупоклоне согнулся Пыжик.
— Здрасте! — Его лицо, залепленное лейкопластырем, выражало глубочайшее почтение и подобострастие.
В багажник машины бомжи из его бригады загружали собранную «пушнину», то есть стеклотару, рассортированную по картонным коробкам.
— Дань собираешь? — с металлом в голосе спросил Дмитрий, выбирая, куда ступить, чтобы не увязнуть в болоте.
Пыжик заискивающе улыбнулся:
— Способствую, так сказать, утилизации отходов.
На верхней челюсти предводителя мафии мусорокопателей недоставало двух передних зубов. В прореху, когда он говорил, высовывался розовый кончик языка, отчего Пыжик был похож на преданного пса, подбежавшего к хозяину.
— Вы к Степанычу? — навязчиво-любезно спросил он, и его улыбка стала еще приторнее.
— К нему.
— Может, проводить? — услужливость Пыжика не знала границ.
— Сам доберусь…
Раскатанная машинами дорога превратилась в речушку кашицеобразной грязи. Рогожин огляделся, высматривая подходящее место для переправы.
— Подождите, я передачу Степанычу приготовил!
Пыжик вернулся с коробкой, на боковой стенке которой красовались штриховой код и надпись: «Сникерс».
— Вот, передайте, пожалуйста, если вас не затруднит.
— Шоколадками ветерана подкармливаешь? — Дмитрий отогнул картонный клапан.
Содержимое коробки состояло из каких-то радиодеталей, клубков проводов, трансформаторов и плат.
— Мне ваш друг заказ дал! — торопливо объяснял Пыжик. — Собирать все, что связано с радиотехникой, и к нему на фазенду сгружать. Вот я и расстарался.
Интерьер землянки изменился. Рогожин приметил это, спускаясь по лестнице. Она словно стала чище и просторнее.
— Степаныч, ты генеральную весеннюю уборку сделал? — вместо приветствия воскликнул Рогожин, отдав честь отставному майору.
Тот сидел на топчане, фасуя по пакетикам какую-то дребедень.
— Руку к пустой голове не прикладывают! — буркнул Степаныч, пододвигаясь. — Лампочку я присобачил. От керосинки глаз замыливается. Аккумулятор Хвалько притарабанил подзаряженный, — он указал на стоявший у изголовья топчана источник питания.
— Цивилизация добралась до пещеры отшельника… — пошутил Дмитрий, выкладывая из пакета продукты. — Расщедрился вождь бомжатника.
— Морду ты ему набил, вот и расщедрился. Он теперь тише воды ниже травы.
Носик чайника без ручки запыхтел паром. Степаныч обхватил его тряпкой, снял с «буржуйки» и разлил кипяток по банкам, предварительно насыпав туда заварки.
— Пей, Дима. Настоящий цейлонский. С пенсии купил… Сегодня четвертинку хлобыстнуть полагалось бы, но я в глухой завязке. С бухалом покончено, — он был угрюм и сосредоточен.
— От Ветрова приходили? — Рогожин внимательно осмотрел старика.
— Придут и по мою душу! Куда они денутся? — с затаенной ненавистью произнес Степаныч.
Он разорвал бумажную упаковку сахара, слипшегося от сырости в монолитный кирпич. Ударом кулака раскрошил его.
— — Подсолоди чаек, — ладонью он сгреб крошево в кучу. Помолчал, собираясь с мыслями, и глухо сказал:
— Юрчик преставился. Кровью под себя дней десять ходил…
Рогожин знал: юродивого поместили в психиатрическую больницу по распоряжению начальника УВД.
Свидетель из умственно отсталого человечка был никудышный, его показания не приняли бы в суде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74