— Слюшай, ты чем недоволен?.. А?.. Мне что, Лаврентию Павловичу докладывать?.. Дегтярев устал?.. А?..
Дегтярева то ли от страха, то ли от боли осенило.
Он вспомнил о зэковском врачевателе, выходившем Моню Жидка.
— Грыжу вправлять умеешь? — спросил подполковник, спуская штаны, когда подталкиваемый вертухаями Ульча приоткрыл дверь.
— Коняшек в колхозе холостил, бычкам яйца резал… — не без ехидства отвечал пообтертый лагерной житухой бурят, — грыжу вправлю!
— Ну ты, поосторожнее! — покрываясь испариной, пробормотал начальник, путаясь в завязках кальсон дрожащими пальцами.
Выхода у него не было. В плане мероприятий значились банкет, охота, попойка на природе. С вывалившейся грыжей его хватило бы только на скромное чаепитие.
Ульча задачу выполнил блестяще. Утром подполковник подошел к председателю комиссии строевым шагом…
Отец Дмитрия дружбу со старым бурятом осуждал.
Сын целыми днями пропадал в степи. Учитель истории жаловался на непонятные высказывания Рогожина-младшего, попахивающие антисоветчиной.
— Он меня ставит в тупик своими вопросами! — сетовал недавний выпускник пединститута, не выходивший из запоя, вызванного неудачным распределением в сельскую школу. — Прицепился с каким-то восстанием монголов и бурят двадцать восьмого года против Советской власти. Я вашему сыну втолковываю — мы принесли цивилизацию полудиким кочевникам, а он ерничает: «Не дороговато ли они заплатили?» Мне непонятно его увлечение историей Гражданской войны, ведь есть темы поинтереснее! — молодой человек пыжился, пытаясь подыскать подходящий пример, но его мозг был занят планами побега в город. — Рекомендую, товарищ Рогожин, приглядеться к окружению сына. На него кто-то дурно влияет, — отворачиваясь в сторону, чтобы не дышать перегаром, советовал начинающий педагог.
— Дима, прекрати встречаться со стариком! — просил отец, горбясь над обеденным столом.
— Ты мне запрещаешь видеться с Ульчой? — тихим, дрожащим от обиды голосом спрашивал сын.
— Я служу на режимном объекте. Рядом граница.
Надо быть бдительным, — произносил трафаретные фразы Рогожин-старший, мешая ложкой густой суп из концентратов, заправленный говяжьей тушенкой. — Старик — подозрительная личность. Вертится вокруг части. Он сидел?
— При Сталине полстраны сидело! — угрюмо насупившись, твердил рано повзрослевший подросток.
— Откуда ты это взял, щенок? — взрывался отец. — Собрался в Суворовское училище поступать! На, выкуси! — скрученная дуля оказывалась под носом Дмитрия. — Диссидент сопливый! Тебя в пэтэушники не примут! Учитель истории выше тройки в аттестат не поставит! Задолбал его идиотскими вопросами!
Сережка, младший братишка, заливался плачем, вымазывая кашей, падающей изо рта, подвязанный слюнявчик.
Масла в огонь подливала вторая жена отца, мать ревущего карапуза, мачеха Дмитрия:
— Ты карьеру папину ломаешь. С таким сыном нам вовек из этой дыры не выбраться. Его однокашники по училищу полковничьи звезды носят, в Германии служат, а мы… — Она сгребала в охапку младенца, мусоля его рожицу полотенцем.
Дмитрий выбегал прочь. Вслед ему неслось:
— Волчонок!
Раздосадованный собственной невыдержанностью, отец доставал бутылку настоянного на спирте прополиса, наливал половину двухсотграммового граненого стакана и залпом выпивал терпкую, пьянящую жидкость. Уединившись, он разглядывал фотографию покойной супруги, умершей пять лет назад.
Рогожин-старший был из тех служак, на которых держится армия. Лямку тянул исправно, звезд с неба не хватал и никому не завидовал.
Звание капитана Иван Алексеевич получил досрочно. Неся боевое дежурство на командном пункте станции слежения, старлей Рогожин запеленговал пуск с территории Китая баллистической ракеты, выводившей на земную орбиту космический спутник «Великий поход-1».
Орден Боевого Красного Знамени вручили начальнику станции, охотившемуся в момент запуска на сайгаков и никакого отношения к пеленгу не имевшему, солдат-срочников отправили в отпуск, а Рогожину, как дополнительное поощрение, подарили наручные часы.
Скачков в его карьере не было. Капитанские погоны стали потолком служебного роста Рогожина-старшего.
Сын пошел дальше — дослужился до майора, но уже в другие времена, на других войнах, в другой армии, бывшей осколком той, которая некогда заставляла ежиться от страха потенциального противника и за океаном, и за Берлинской стеной, и за юго-восточной границей.
— Прощай, Ульча! — Дмитрий, прислонившись плечом к боку низенькой лошадки, держался рукой за стремя. — Уезжаю в училище поступать. Почтальонша вчера вызов принесла.
Древний старик, сидевший в седле как влитой, подставлял степному ветру лицо.
— Я буду скучать по тебе! — сказал подросток, опустив глаза, стыдясь признания.
Ульча мягко улыбнулся:
— Возьми! — на ладони старика лежала маленькая нефритовая фигурка Просветленного. — Помни, Дмитрий, — он погладил вздыбленные летним суховеем мальчишечьи вихры, — главное — не изблевать свою жизнь! — Степной философ, припав губами к лошадиному уху, что-то прошептал, и мохноногая коняшка неспешной иноходью понесла всадника к линии горизонта Великой Степи…
* * *
Стриженные под полубокс курсанты-первогодки Московского суворовского училища, построенные для утреннего осмотра, выворачивали карманы черных мундирчиков с красными погонами, показывая содержимое.
— Курсанту не положено иметь лишних вещей! — старшина второго взвода гоголем прохаживался вдоль строя. — Предупреждаю, салажата, залежей мусора в виде маменькиных писем, недоеденных гостинцев и прочей дребедени в ваших карманах не будет! Зарубите себе это на носу! Уловили?
— Так точно! — нестройными голосами вразнобой отвечали юные кадеты.
— Гражданские привычки остались за воротами училища. Вы в армии! — торжественно провозглашал старшина. — Поблажек никому не будет! Стружку со всех буду снимать одинаково. — Напротив Дмитрия он остановился:
— Курсант Рогожин!
— Я!
— Что за хреновень, товарищ курсант, вы с собой таскаете? — Старшина брезгливо, двумя пальцами, выудил из предметов, лежащих на мальчишечьей ладони, фигурку восточного божества. — Амулет?
— Подарок учителя! — звонко, глядя в глаза старшине, ответил Рогожин.
— Безмозглый наставник вас обучал, товарищ курсант! Дарить предметы религиозного культа будущему офицеру Советской Армии может только законченный болван! — безапелляционно, с полной уверенностью в своих словах сказал старшина. — Сейчас же выбрось эту дрянь! — он бросил под ноги нефритовую фигурку.
Дмитрий подобрал Будду, ладонью смахнул несуществующие пылинки — пол в казарме был надраен до блеска.
— Разрешите оставить, товарищ старшина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74