С горы открывался прекрасный вид на окрестные вершины и на лежавший в долине микроскопический городок, название которого Катя никак не могла запомнить, хотя раз в две недели в обязательном порядке спускалась туда пополнить запасы провианта и горючего для дизельного генератора, обеспечивавшего ее обиталище теплом и светом. На лужайку перед домом иногда приходили олени, а вокруг росли гигантские секвойи, до сих пор поражавшие Катино воображение своими фантастическими размерами. Затворничество не было вынужденным. Хотя Катя и не могла сказать о себе, что купается в деньгах, но на жизнь ей вполне хватало, а потому и не тяготило ее. Жить в окружении этих пестро и безвкусно одетых людей с чересчур громкими голосами и простой до изумления, предельно автоматизированной психологией было труднее. Первое время Катя честно пыталась привыкнуть, но потом сбежала в горы. Одно время она носилась с идеей купить себе “хиппи-хаус” — переделанный под жилье старый автобус — и жить на колесах, но эту идею ей пришлось с сожалением отвергнуть: водить автобус она все-таки побаивалась, а какой смысл жить в автобусе, если никуда не ездишь?
Она опустила руку под стойку и нащупала выпуклость на кармане джинсов. Кольцо лежало на месте, как ему и полагалось. Первое время Катя немного нервничала — то, что говорил Прудников Банкиру об этом кольце, никак не шло из головы. Она купила два пистолета: один, тяжелый и смертоубойный “кольт” сорок пятого калибра, хранился у нее в доме, а тупоносый “бульдог” всегда лежал в бардачке машины под охраной бдительного Студента. Кроме того, она всегда очень осторожно водила автомобиль и до сегодняшнего дня никогда не пила за рулем. Со временем, однако, все эти предосторожности стали все больше казаться ей смешными, и она начала склоняться к точке зрения покойного Банкира: не надо заговаривать мне зубы и пудрить мозги бабьими сказками...
Правда, она перевернула вверх дном все публичные библиотеки города и тщательно проштудировала все, что смогла найти там по поводу семьи Борджиа вообще и легендарного кольца, принадлежавшего якобы этой семье, в частности. Прочитанное убедило ее в том, что кольцо, похоже, и впрямь то самое, и что всем его обладателям на протяжении веков фатально не везло. Впрочем, она не сомневалась в том, что история — наука очень относительная, и имена владельцев кольца, мирно умерших в своих постелях от банальнейшей старости, в ней попросту не сохранились. Что же касается последних связанных с кольцом событий, то куда более кровавые истории случались и продолжают случаться по гораздо более ничтожным поводам. Так что она продолжала носить кольцо в кармане скорее по привычке, постепенно начав считать его едва ли не своим талисманом.
Подумав о талисмане, она ощутила острый укол сожаления — на днях, бродя по лесу, она ухитрилась где-то потерять заветный Алешин компас. Вероятно, старый кожаный ремешок постепенно истлел от пота, понемногу перетерся и незаметно свалился с руки. Как водится, момент для этого был выбран самый подходящий — Катя как раз забрела в густую заросль ядовитого плюща и не чаяла выбраться, так что было ей в тот момент не до компаса. Пропажи она хватилась только на следующий день, и, отправившись на место, где предположительно случилась пропажа, конечно же, ничего не нашла. Возможно, она потеряла его в другом месте, или он завалился в щель между камнями, а может быть, его нашла и унесла в свое гнездо какая-нибудь охочая до блестящих предметов вороватая сорока — кто знает? Так или иначе, компас пропал, и его Кате было по-настоящему жаль, хотя он неизменно вызывал недоумевающие взгляды везде, где появлялась Катя.
Она одним глотком допила содержимое бокала, раздавила в пепельнице окурок и бросила на стойку мятую кредитку, достав ее из заднего кармана джинсов, совсем как какой-нибудь водитель грузовика. Сползая с высокого табурета, она бросила случайный взгляд на экран телевизора и застыла в неудобной позе, как больной радикулитом, на полушаге схваченный жестоким приступом.
К этому времени звук телевизора убрали совсем, в углу интимно хрипел и курлыкал музыкальный автомат, и специальный корреспондент Си-Эн-Эн беззвучно шевелил губами, стоя на фоне каких-то развалин, среди которых криво торчал завалившийся на бок, выгоревший дотла бронетранспортер. Судя по очертаниям развалин и привычному виду броневика, репортаж велся оттуда. Позади корреспондента стоял, отдавая распоряжения суетящимся солдатам, очень крупный, широкоплечий мужчина в разрисованном камуфляжными пятнами комбинезоне без знаков различия, с головы до ног увешанный какими-то подсумками и обоймами. Его русоволосая голова была непокрыта, рот открывался и закрывался, отдавая неслышные команды, а в опущенной руке был зажат казавшийся игрушечным автомат с двумя магазинами, связанными неуместно яркой синей изолентой. Катя с удовлетворением отметила, что на торс гиганта был напялен бронежилет.
— Умнеешь, Колокольчиков, — одними губами прошептала она по-русски.
— С вами все в порядке, мисс? — участливо спросил бармен, неслышно возникая рядом, и Катя поняла, что выкинула-таки что-то дикое, а если еще и не выкинула, то вот-вот выкинет, и это, наверное, видно по ее лицу.
— Спасибо, все в порядке, — ответила она кодовой фразой и сползла с табурета.
Бармен отошел и занялся своими делами. На экране сменился кадр, теперь там что-то весело и дымно горело, били толстые струи из пожарных водометов и бегали люди в термоизоляционных костюмах и касках с прозрачными лицевыми пластинами. Катя бездумно закурила еще одну сигарету и, толкнув затянутую частой проволочной сеткой раму, закрывавшую выход, вынырнула из кондиционированной прохлады в удушливый зной.
Увидев ее, Студент заметался на переднем сиденье, оглашая стоянку радостным лаем, который Катя едва ли слышала, с головой уйдя в свои мысли. Дамба в ее мозгу рухнула с оглушительным грохотом, и в образовавшуюся брешь с ревом устремилась грязная вода ее воспоминаний, в которой, подобно оглушенным рыбинам, мелькали, крутясь в мутных водоворотах, залитые кровью лица убитых ею либо по ее вине людей.
“В плотине было слабое место, — отрешенно подумала Катя, — и я знаю, что это за место. Это слово — “никогда”. Нет ничего глупее этого слова, когда его употребляют в будущем времени: никогда не увижу... никогда не встречу... никогда не буду вспоминать. Никогда — это, черт возьми, очень долгий срок. Тот парень, который вырубал из камня голову Сфинкса, тоже, видимо, думал, что с его творением никогда ничего не случится, а вот, поди ж ты, носа-то и нет... Вот бы он удивился, увидев, что его Сфинкс теперь напоминает запущенного сифилитика, а фараонов повыколупывали из их гробниц и разложили по стеклянным витринам, снабдив табличками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Она опустила руку под стойку и нащупала выпуклость на кармане джинсов. Кольцо лежало на месте, как ему и полагалось. Первое время Катя немного нервничала — то, что говорил Прудников Банкиру об этом кольце, никак не шло из головы. Она купила два пистолета: один, тяжелый и смертоубойный “кольт” сорок пятого калибра, хранился у нее в доме, а тупоносый “бульдог” всегда лежал в бардачке машины под охраной бдительного Студента. Кроме того, она всегда очень осторожно водила автомобиль и до сегодняшнего дня никогда не пила за рулем. Со временем, однако, все эти предосторожности стали все больше казаться ей смешными, и она начала склоняться к точке зрения покойного Банкира: не надо заговаривать мне зубы и пудрить мозги бабьими сказками...
Правда, она перевернула вверх дном все публичные библиотеки города и тщательно проштудировала все, что смогла найти там по поводу семьи Борджиа вообще и легендарного кольца, принадлежавшего якобы этой семье, в частности. Прочитанное убедило ее в том, что кольцо, похоже, и впрямь то самое, и что всем его обладателям на протяжении веков фатально не везло. Впрочем, она не сомневалась в том, что история — наука очень относительная, и имена владельцев кольца, мирно умерших в своих постелях от банальнейшей старости, в ней попросту не сохранились. Что же касается последних связанных с кольцом событий, то куда более кровавые истории случались и продолжают случаться по гораздо более ничтожным поводам. Так что она продолжала носить кольцо в кармане скорее по привычке, постепенно начав считать его едва ли не своим талисманом.
Подумав о талисмане, она ощутила острый укол сожаления — на днях, бродя по лесу, она ухитрилась где-то потерять заветный Алешин компас. Вероятно, старый кожаный ремешок постепенно истлел от пота, понемногу перетерся и незаметно свалился с руки. Как водится, момент для этого был выбран самый подходящий — Катя как раз забрела в густую заросль ядовитого плюща и не чаяла выбраться, так что было ей в тот момент не до компаса. Пропажи она хватилась только на следующий день, и, отправившись на место, где предположительно случилась пропажа, конечно же, ничего не нашла. Возможно, она потеряла его в другом месте, или он завалился в щель между камнями, а может быть, его нашла и унесла в свое гнездо какая-нибудь охочая до блестящих предметов вороватая сорока — кто знает? Так или иначе, компас пропал, и его Кате было по-настоящему жаль, хотя он неизменно вызывал недоумевающие взгляды везде, где появлялась Катя.
Она одним глотком допила содержимое бокала, раздавила в пепельнице окурок и бросила на стойку мятую кредитку, достав ее из заднего кармана джинсов, совсем как какой-нибудь водитель грузовика. Сползая с высокого табурета, она бросила случайный взгляд на экран телевизора и застыла в неудобной позе, как больной радикулитом, на полушаге схваченный жестоким приступом.
К этому времени звук телевизора убрали совсем, в углу интимно хрипел и курлыкал музыкальный автомат, и специальный корреспондент Си-Эн-Эн беззвучно шевелил губами, стоя на фоне каких-то развалин, среди которых криво торчал завалившийся на бок, выгоревший дотла бронетранспортер. Судя по очертаниям развалин и привычному виду броневика, репортаж велся оттуда. Позади корреспондента стоял, отдавая распоряжения суетящимся солдатам, очень крупный, широкоплечий мужчина в разрисованном камуфляжными пятнами комбинезоне без знаков различия, с головы до ног увешанный какими-то подсумками и обоймами. Его русоволосая голова была непокрыта, рот открывался и закрывался, отдавая неслышные команды, а в опущенной руке был зажат казавшийся игрушечным автомат с двумя магазинами, связанными неуместно яркой синей изолентой. Катя с удовлетворением отметила, что на торс гиганта был напялен бронежилет.
— Умнеешь, Колокольчиков, — одними губами прошептала она по-русски.
— С вами все в порядке, мисс? — участливо спросил бармен, неслышно возникая рядом, и Катя поняла, что выкинула-таки что-то дикое, а если еще и не выкинула, то вот-вот выкинет, и это, наверное, видно по ее лицу.
— Спасибо, все в порядке, — ответила она кодовой фразой и сползла с табурета.
Бармен отошел и занялся своими делами. На экране сменился кадр, теперь там что-то весело и дымно горело, били толстые струи из пожарных водометов и бегали люди в термоизоляционных костюмах и касках с прозрачными лицевыми пластинами. Катя бездумно закурила еще одну сигарету и, толкнув затянутую частой проволочной сеткой раму, закрывавшую выход, вынырнула из кондиционированной прохлады в удушливый зной.
Увидев ее, Студент заметался на переднем сиденье, оглашая стоянку радостным лаем, который Катя едва ли слышала, с головой уйдя в свои мысли. Дамба в ее мозгу рухнула с оглушительным грохотом, и в образовавшуюся брешь с ревом устремилась грязная вода ее воспоминаний, в которой, подобно оглушенным рыбинам, мелькали, крутясь в мутных водоворотах, залитые кровью лица убитых ею либо по ее вине людей.
“В плотине было слабое место, — отрешенно подумала Катя, — и я знаю, что это за место. Это слово — “никогда”. Нет ничего глупее этого слова, когда его употребляют в будущем времени: никогда не увижу... никогда не встречу... никогда не буду вспоминать. Никогда — это, черт возьми, очень долгий срок. Тот парень, который вырубал из камня голову Сфинкса, тоже, видимо, думал, что с его творением никогда ничего не случится, а вот, поди ж ты, носа-то и нет... Вот бы он удивился, увидев, что его Сфинкс теперь напоминает запущенного сифилитика, а фараонов повыколупывали из их гробниц и разложили по стеклянным витринам, снабдив табличками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94