Я невольно рассмеялся.
– Да нет, не я.
Мне хотелось выпить еще коньяку, но я никак не мог решиться оставить мальчонку.
– А вот я, – заметил он, – люблю самолеты.
В глазах у него горела почти болезненная ненасытность. На некоторое время он совсем позабыл о моем существовании и думал только о самолетах. Потом я увидел, как он возвратился из мира грез, подошел совсем вплотную и снова уставился на меня.
– Это что, правда?
– Ты о чем?
– Ну, что ты живешь на корабле.
– Да, правда. Этот корабль называется «Гибралтар».
– Если ты не капитан, то что ты там делаешь?
– Ничего. Просто пассажир, плаваю, и все.
Прямо передо мной росла цветущая крапива, очень красивая. А время все шло и шло. Внезапно, словно почувствовав какой-то толчок извне, я наклонился, сломал крапиву и скомкал ее в руке. Зачем? Должно быть, чтобы убить это бесконечно тянущееся время. Мне это удалось. Время было у меня в руке и нестерпимо жгло меня. Послышался смех мальчика. Я поднялся. Мальчишка сразу перестал смеяться и убежал.
– Иди сюда, – позвал я.
Он вернулся неторопливо, ждал объяснений.
– Теперь буду знать, – сказал я. И засмеялся. Он внимательно глядел на меня.
– Ты что, не знал, что она кусается?
– Забыл, – ответил я.
Он успокоился. Ему явно хотелось, чтобы я остался еще немножко.
– Я пойду. Мне хотелось бы купить тебе самолет, но уже нет времени. Когда-нибудь вернусь и тогда куплю.
– Он что, уже отплывает, этот твой корабль?
– Да, он уже вот-вот отплывет. Так что мне надо спешить.
– А машина у тебя тоже есть?
– Да, тоже есть. Ты любишь машины?
– Не так, как самолеты.
– Я вернусь. До встречи. Пока.
– Что, правда, что ль, вернешься?
– Да, вернусь и куплю тебе самолет.
– Когда?
– Сам не знаю.
– Неправда, ты никогда не вернешься.
– Ладно, пока.
И я ушел. Обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на мальчонку. Тот уже совсем забыл обо мне. Бегал, описывая широкие круги и выставив вперед, словно крылья, руки – играл в самолет. Малыш по-прежнему спал.
Проезжая мимо семнадцатого километра, я заметил, что там не происходило ровно ничего интересного. Машины не было. А мужчина сидел на табуретке лицом к дороге и в ожидании клиентов почитывал газету. Я остановился чуть подальше и не торопясь выкурил сигарету. Потом очень быстро вернулся к яхте. С тех пор как мы уехали, прошло примерно часа два. Эпаминондас поджидал нас, болтая с Бруно. Он кинулся ко мне. Поскольку нас так долго не было, а она сама до сих пор так и не вернулась, он был исполнен надежды. Как мне показалось, и Бруно тоже.
– Ну что? – крикнул Эпаминондас.
Со всей деликатностью, на какую только был способен, я ответил, что не думаю, чтобы это было именно то, что надо. Бруно пожал плечами и сразу потерял интерес к происходящему. Потом ушел.
– Раз она там так долго задержалась, – предположил Эпаминондас, – наверное, хочет получше убедиться, разве не так?
– Кто знает, – примирительно заметил я, – может, хочет получше убедиться, что это и вправду не он.
– Что-то я никак не пойму, – возразил Эпаминондас. – Ведь такие вещи сразу видно, знал ты этого человека или нет. Одна минута – и все ясно.
– Вот и я тоже так думал.
Уж не знаю, какая у меня при этом была физиономия. Эпаминондас налил мне коньяку. Воспользовавшись случаем, и себе тоже.
– И все-таки, что ни говори, – заметил он, – это уж она чересчур. Не может быть, чтобы два человека были так похожи друг на друга, чтобы их нельзя было различить, перекинувшись парой слов. Такого просто не бывает.
Я не ответил. Эпаминондас долго размышлял.
– Разве что, – продолжил он после паузы, – есть такие люди, которые настолько похожи, что при желании могут заменить друг дружку. Я хочу сказать, если сам решишь не приглядываться слишком внимательно.
Должно быть, поджидая нас, он успел немало выпить, и у него было вполне ясное представление обо всей этой истории.
– Заметь, – проговорил он, – если она захочет, этот Пьеро вполне может стать Гибралтарским матросом. Достаточно, чтобы она этого по-настоящему захотела. В конце концов, всему есть конец. Рано или поздно и ей тоже надоест. Она решит, это он и есть, стало быть, так тому и быть, вот и все, интересно, кто тогда сможет ей возразить? Вот ты скажи, кто докажет, будто это не он?
– Что верно, то верно, – согласился я, – никто не сможет доказать, что это не он.
Я предложил ему сигарету.
– Если разобраться, я ведь тоже единственный на свете, другого такого нет, разве не так? В конце концов, всему есть предел.
– Вообще-то, – заметил я, – все мы единственные и неповторимые. В том-то и сложность, что каждый ни на кого не похож.
Мысли его приняли совсем другой оборот.
– А если, – проговорил вдруг он, – она спросит у него насчет Нельсона Нельсона?
– Вот я и говорю, – сказал я, – что все это очень сложно.
– Поживем – увидим, – с ухмылкой отозвался он. – Если этот Пьеро совсем не Пьеро, то так и скажет, что знать не знает никакого Нельсона Нельсона.
По моему взгляду он понял, что я не слежу за ходом его мыслей. Но какая разница.
– И все же, – продолжил он, – такая женщина, почему бы, спрашивается, и не признать такую женщину?
– Ну, не надо преувеличивать, – возразил я.
– Из-за бензоколонки! – ответил самому себе Эпаминондас. – Предположим, это он и есть. Владелец такой модерновой бензоколонки, зарабатывает деньги, легавые к нему не пристают, вполне доволен жизнью. И вот является она и говорит ему: бросай все, иди за мной!
– Да, так оно есть, – согласился я. – Честно говоря, мне это и в голову не приходило.
– Он ведь может и отказаться, как ты считаешь? Кто знает, – немного помолчав, добавил он, – может, они об этом и спорят вот уже битых два часа, а?
– Кто знает, – повторил я.
– И стыд-то какой, – заметил он, – бросить, как говорится, всю эту бродячую жизнь, море и все такое прочее, чтобы в конце концов врасти в землю, как эти его бензонасосы, каково, а?
– Да, – согласился я, – наверное, ты отчасти прав.
Разговаривая, мы то и дело поглядывали на пристань. Она все не появлялась.
– Правда, – признался он, – я и сам в свое время променял море на дорогу. Да только я-то что, кому до меня какое дело. Я гол как сокол. Даже грузовик и тот не мой. Так что могу в любой момент все бросить – и в путь.
На какое-то время он перестал говорить и задумался, должно быть, о своей собственной участи.
– Ты уж поверь, – помолчав, продолжил он, – только если Пьеро на самом деле никакой не Пьеро, только в этом случае он признается во всем, в чем она захочет, насчет Нельсона и все такое прочее. Смекаешь, зачем?
– Догадываюсь, – ответил я.
Однако у него все-таки еще оставались какие-то сомнения. Он то и дело с нетерпением поглядывал на пристань и явно волновался, что она все не появлялась и не появлялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Да нет, не я.
Мне хотелось выпить еще коньяку, но я никак не мог решиться оставить мальчонку.
– А вот я, – заметил он, – люблю самолеты.
В глазах у него горела почти болезненная ненасытность. На некоторое время он совсем позабыл о моем существовании и думал только о самолетах. Потом я увидел, как он возвратился из мира грез, подошел совсем вплотную и снова уставился на меня.
– Это что, правда?
– Ты о чем?
– Ну, что ты живешь на корабле.
– Да, правда. Этот корабль называется «Гибралтар».
– Если ты не капитан, то что ты там делаешь?
– Ничего. Просто пассажир, плаваю, и все.
Прямо передо мной росла цветущая крапива, очень красивая. А время все шло и шло. Внезапно, словно почувствовав какой-то толчок извне, я наклонился, сломал крапиву и скомкал ее в руке. Зачем? Должно быть, чтобы убить это бесконечно тянущееся время. Мне это удалось. Время было у меня в руке и нестерпимо жгло меня. Послышался смех мальчика. Я поднялся. Мальчишка сразу перестал смеяться и убежал.
– Иди сюда, – позвал я.
Он вернулся неторопливо, ждал объяснений.
– Теперь буду знать, – сказал я. И засмеялся. Он внимательно глядел на меня.
– Ты что, не знал, что она кусается?
– Забыл, – ответил я.
Он успокоился. Ему явно хотелось, чтобы я остался еще немножко.
– Я пойду. Мне хотелось бы купить тебе самолет, но уже нет времени. Когда-нибудь вернусь и тогда куплю.
– Он что, уже отплывает, этот твой корабль?
– Да, он уже вот-вот отплывет. Так что мне надо спешить.
– А машина у тебя тоже есть?
– Да, тоже есть. Ты любишь машины?
– Не так, как самолеты.
– Я вернусь. До встречи. Пока.
– Что, правда, что ль, вернешься?
– Да, вернусь и куплю тебе самолет.
– Когда?
– Сам не знаю.
– Неправда, ты никогда не вернешься.
– Ладно, пока.
И я ушел. Обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на мальчонку. Тот уже совсем забыл обо мне. Бегал, описывая широкие круги и выставив вперед, словно крылья, руки – играл в самолет. Малыш по-прежнему спал.
Проезжая мимо семнадцатого километра, я заметил, что там не происходило ровно ничего интересного. Машины не было. А мужчина сидел на табуретке лицом к дороге и в ожидании клиентов почитывал газету. Я остановился чуть подальше и не торопясь выкурил сигарету. Потом очень быстро вернулся к яхте. С тех пор как мы уехали, прошло примерно часа два. Эпаминондас поджидал нас, болтая с Бруно. Он кинулся ко мне. Поскольку нас так долго не было, а она сама до сих пор так и не вернулась, он был исполнен надежды. Как мне показалось, и Бруно тоже.
– Ну что? – крикнул Эпаминондас.
Со всей деликатностью, на какую только был способен, я ответил, что не думаю, чтобы это было именно то, что надо. Бруно пожал плечами и сразу потерял интерес к происходящему. Потом ушел.
– Раз она там так долго задержалась, – предположил Эпаминондас, – наверное, хочет получше убедиться, разве не так?
– Кто знает, – примирительно заметил я, – может, хочет получше убедиться, что это и вправду не он.
– Что-то я никак не пойму, – возразил Эпаминондас. – Ведь такие вещи сразу видно, знал ты этого человека или нет. Одна минута – и все ясно.
– Вот и я тоже так думал.
Уж не знаю, какая у меня при этом была физиономия. Эпаминондас налил мне коньяку. Воспользовавшись случаем, и себе тоже.
– И все-таки, что ни говори, – заметил он, – это уж она чересчур. Не может быть, чтобы два человека были так похожи друг на друга, чтобы их нельзя было различить, перекинувшись парой слов. Такого просто не бывает.
Я не ответил. Эпаминондас долго размышлял.
– Разве что, – продолжил он после паузы, – есть такие люди, которые настолько похожи, что при желании могут заменить друг дружку. Я хочу сказать, если сам решишь не приглядываться слишком внимательно.
Должно быть, поджидая нас, он успел немало выпить, и у него было вполне ясное представление обо всей этой истории.
– Заметь, – проговорил он, – если она захочет, этот Пьеро вполне может стать Гибралтарским матросом. Достаточно, чтобы она этого по-настоящему захотела. В конце концов, всему есть конец. Рано или поздно и ей тоже надоест. Она решит, это он и есть, стало быть, так тому и быть, вот и все, интересно, кто тогда сможет ей возразить? Вот ты скажи, кто докажет, будто это не он?
– Что верно, то верно, – согласился я, – никто не сможет доказать, что это не он.
Я предложил ему сигарету.
– Если разобраться, я ведь тоже единственный на свете, другого такого нет, разве не так? В конце концов, всему есть предел.
– Вообще-то, – заметил я, – все мы единственные и неповторимые. В том-то и сложность, что каждый ни на кого не похож.
Мысли его приняли совсем другой оборот.
– А если, – проговорил вдруг он, – она спросит у него насчет Нельсона Нельсона?
– Вот я и говорю, – сказал я, – что все это очень сложно.
– Поживем – увидим, – с ухмылкой отозвался он. – Если этот Пьеро совсем не Пьеро, то так и скажет, что знать не знает никакого Нельсона Нельсона.
По моему взгляду он понял, что я не слежу за ходом его мыслей. Но какая разница.
– И все же, – продолжил он, – такая женщина, почему бы, спрашивается, и не признать такую женщину?
– Ну, не надо преувеличивать, – возразил я.
– Из-за бензоколонки! – ответил самому себе Эпаминондас. – Предположим, это он и есть. Владелец такой модерновой бензоколонки, зарабатывает деньги, легавые к нему не пристают, вполне доволен жизнью. И вот является она и говорит ему: бросай все, иди за мной!
– Да, так оно есть, – согласился я. – Честно говоря, мне это и в голову не приходило.
– Он ведь может и отказаться, как ты считаешь? Кто знает, – немного помолчав, добавил он, – может, они об этом и спорят вот уже битых два часа, а?
– Кто знает, – повторил я.
– И стыд-то какой, – заметил он, – бросить, как говорится, всю эту бродячую жизнь, море и все такое прочее, чтобы в конце концов врасти в землю, как эти его бензонасосы, каково, а?
– Да, – согласился я, – наверное, ты отчасти прав.
Разговаривая, мы то и дело поглядывали на пристань. Она все не появлялась.
– Правда, – признался он, – я и сам в свое время променял море на дорогу. Да только я-то что, кому до меня какое дело. Я гол как сокол. Даже грузовик и тот не мой. Так что могу в любой момент все бросить – и в путь.
На какое-то время он перестал говорить и задумался, должно быть, о своей собственной участи.
– Ты уж поверь, – помолчав, продолжил он, – только если Пьеро на самом деле никакой не Пьеро, только в этом случае он признается во всем, в чем она захочет, насчет Нельсона и все такое прочее. Смекаешь, зачем?
– Догадываюсь, – ответил я.
Однако у него все-таки еще оставались какие-то сомнения. Он то и дело с нетерпением поглядывал на пристань и явно волновался, что она все не появлялась и не появлялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97