Вконец ошалев от радости, я невозмутимо внимал шоферу.
Вскоре после выезда из Пизы – мы еще даже не успели добраться до Кашины – из-под брезентового верха стали раздаваться какие-то приглушенные вскрики. Я узнал голос Жаклин. Видно, ухаживания работяг становились все настойчивей и настойчивей. Мне были слишком хорошо знакомы эти смешливые звуки. Услыхал их и шофер.
– Если хотите, – смущенно предложил он, – ваша жена, она может сесть рядом со мной.
– Да нет, не стоит.
Он удивленно посмотрел на меня, потом улыбнулся.
– Мы здесь народ ревнивый. У вас-то там, во Франции, все иначе, правда?
– Да, так оно и есть.
– Они все перед отъездом пропустили по стаканчику. Сегодня день получки. Вот в чем дело. Вам что, правда, все равно?
Ситуация явно его забавляла.
– Это же вполне естественно, – ответил я, – когда женщина одна среди мужчин, тем более они выпили.
– Хорошо, когда не ревнуешь. Вот я, к примеру, я бы так не смог.
Рабочие смеялись. Вскрикивания Жаклин сделались несколько тревожней. Он бросил на меня взгляд, исполненный все того же глубокого изумления.
– Живем мы с ней совсем одни, – пояснил я, – никогда ни с кем не видимся, так что мне даже приятно, когда другие… В общем, сами понимаете.
– Теперь понял, видно, просто вы давно женаты, вот в чем дело, угадал?
– Мы давно знакомы, это так, но мы не женаты. Собираемся пожениться. Ей очень хочется, она не будет счастлива, пока мы не поженимся.
Мы оба дружно рассмеялись.
– Многие женщины такие, им обязательно нужно, чтобы замуж.
Обычно я с трудом переносил людей, довольных своей участью или, во всяком случае, беспечных, что ли, их общество всегда причиняло мне какую-то боль. А вот с ним – как ни странно, – с ним мне было очень хорошо.
– Любовь, – заметил он, – как и все на свете, не может длиться долго.
– Она славная, – возразил я.
– Понятно, – рассмеялся он.
Мы уже проехали Кашину. Дорога стала намного свободней. Он был явно в настроении поболтать. И принялся задавать мне вопросы, какие задают обычно всем туристам.
– В первый раз в Италии?
– В первый.
– И давно вы здесь?
– Две недели.
– Ну и как вам итальянцы, нравятся, нет?
Он задал мне этот вопрос с каким-то вызовом и даже с чуть детским задором. Потом стал ждать, что я отвечу, сразу как бы замкнувшись в себе, делая вид, будто полностью поглощен управлением своим грузовичком.
– Да пока что трудно сказать, – замялся я, – я ведь их еще совсем не знаю. Но похоже, их вряд ли можно не полюбить.
Он улыбнулся.
– Не любить итальянцев, – проговорил он, – это все равно что вообще не любить людей.
И сразу как-то расслабился.
– Пока шла эта свинская война, – он назвал ее по-итальянски, «porcheria di guerra», – чего только о них не говорили.
– Да, во что только не заставляют верить людей, – заметил я, – когда идет война.
Я чувствовал себя совсем разбитым. Он не сразу об этом догадался.
– А как вам Пиза, красивая, да?
– Ничего не скажешь, – согласился я, – очень красивая.
– Это просто счастье, что площадь совсем не пострадала от бомбардировок.
– Да, действительно счастье.
Он повернулся и посмотрел мне в лицо. Я сделал над собой усилие, чтобы ответить на его взгляд, и он это заметил.
– У вас усталый вид, – заметил он.
– Немного.
– Ясное дело, такая жара, – проговорил он, – и потом, путешествие.
– Да, так оно и есть, – согласился я.
Но ему все равно хотелось поболтать. Он говорил о себе, и минут двадцать мне даже не приходилось ему отвечать. Он рассказал, что заинтересовался политикой после Освобождения, да, особенно с тех пор, как стал членом заводского комитета в Пьемонте. Это была самая счастливая пора в его жизни. Когда комитеты распустили, ему все сразу опротивело, и он вернулся в Тоскану. Но тоскует по Милану, «потому что Милан, он живой». Он долго говорил об этих заводских комитетах, о том, что натворили англичане.
– Это же просто безобразие, что они здесь творили, разве не так?
Чувствовалось, что для него это очень важно. Я подтвердил, да, правда, просто безобразие. И он снова заговорил о себе. Теперь вот он каменщик в Пизе. Там сейчас много строят, восстанавливают. Грузовичок этот его. Он попал к нему после Освобождения, так и оставил его себе. Продолжая говорить, он слегка сбавлял скорость, когда мы проезжали какие-нибудь городки, чтобы дать мне возможность получше рассмотреть церкви, памятники и надписи на стенах: «Viva il partito communista» и перевернутое «L» перед словом «Король». Всякий раз я смотрел с таким вниманием, что он не пропустил ни одной достопримечательности.
Мы прибыли в Понтедеру. Он снова заговорил о своем грузовичке. То, как он завладел им, явно немного его беспокоило.
– Что говорить, конечно, я должен был бы вернуть его товарищам по комитету, а я взял и оставил себе.
Он сразу понял, что это ни капельки меня не возмутило.
– Должен бы, да вот не смог. Я водил этот грузовичок уже два месяца, разве можно было с ним расстаться…
– Многие поступили бы точно так же, – успокоил я.
– Я говорил себе, у тебя в жизни не будет другого, бывают такие вещи, просто не можешь поступить иначе, иной раз даже украдешь. Эту машину, можно сказать, я ее украл. Но чтоб я жалел об этом, сказать по правде, нет.
Он добавил, сами видите, из этой колымаги больше шестидесяти никак не выжмешь, но он все равно чертовски доволен, что она у него есть. Эх, признался он, до чего же люблю я эти машины. Вообще-то заняться ею как следует, клапана привести в порядок, она бы могла делать и все восемьдесят. Но ничего не поделаешь, никогда не хватает времени. Да она и так ему неплохо служит. Благодаря ей, когда погода подходящая, он может даже иногда ездить на выходные в небольшой рыбачий поселок на берегу Средиземного моря и брать с собой друзей. Стоит вполовину дешевле, чем на поезде.
– А где это? – поинтересовался я.
– В Рокке, – пояснил он.
У него там родственники. Это недалеко. Ему трудно ездить туда каждую неделю, бензин-то нормирован, только пару раз в месяц. Он как раз был там на прошлой неделе. Да что говорить, порт-то совсем крошечный. Правда, в последний раз там была одна богатая американка, интересно, каким это ветром ее занесло в такую глушь. Да-да, американка, так, во всяком случае, люди говорят. У нее такая красивая яхта, стоит на якоре прямо напротив пляжа. Он видел, как она купалась. Просто загляденье, а не женщина. Вот потому он и говорит, никогда не стоит обобщать, даже в мелочах. Раньше-то он и сам верил тому, что говорят: будто американки не такие красивые, как наши итальянки. Но вот та, ничего не скажешь, та была по-настоящему красивая, он не припомнит, чтобы ему доводилось когда-нибудь видеть такую прекрасную женщину. Он не говорил, что она была хорошенькая или уж очень ему приглянулась, нет, именно прекрасная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Вскоре после выезда из Пизы – мы еще даже не успели добраться до Кашины – из-под брезентового верха стали раздаваться какие-то приглушенные вскрики. Я узнал голос Жаклин. Видно, ухаживания работяг становились все настойчивей и настойчивей. Мне были слишком хорошо знакомы эти смешливые звуки. Услыхал их и шофер.
– Если хотите, – смущенно предложил он, – ваша жена, она может сесть рядом со мной.
– Да нет, не стоит.
Он удивленно посмотрел на меня, потом улыбнулся.
– Мы здесь народ ревнивый. У вас-то там, во Франции, все иначе, правда?
– Да, так оно и есть.
– Они все перед отъездом пропустили по стаканчику. Сегодня день получки. Вот в чем дело. Вам что, правда, все равно?
Ситуация явно его забавляла.
– Это же вполне естественно, – ответил я, – когда женщина одна среди мужчин, тем более они выпили.
– Хорошо, когда не ревнуешь. Вот я, к примеру, я бы так не смог.
Рабочие смеялись. Вскрикивания Жаклин сделались несколько тревожней. Он бросил на меня взгляд, исполненный все того же глубокого изумления.
– Живем мы с ней совсем одни, – пояснил я, – никогда ни с кем не видимся, так что мне даже приятно, когда другие… В общем, сами понимаете.
– Теперь понял, видно, просто вы давно женаты, вот в чем дело, угадал?
– Мы давно знакомы, это так, но мы не женаты. Собираемся пожениться. Ей очень хочется, она не будет счастлива, пока мы не поженимся.
Мы оба дружно рассмеялись.
– Многие женщины такие, им обязательно нужно, чтобы замуж.
Обычно я с трудом переносил людей, довольных своей участью или, во всяком случае, беспечных, что ли, их общество всегда причиняло мне какую-то боль. А вот с ним – как ни странно, – с ним мне было очень хорошо.
– Любовь, – заметил он, – как и все на свете, не может длиться долго.
– Она славная, – возразил я.
– Понятно, – рассмеялся он.
Мы уже проехали Кашину. Дорога стала намного свободней. Он был явно в настроении поболтать. И принялся задавать мне вопросы, какие задают обычно всем туристам.
– В первый раз в Италии?
– В первый.
– И давно вы здесь?
– Две недели.
– Ну и как вам итальянцы, нравятся, нет?
Он задал мне этот вопрос с каким-то вызовом и даже с чуть детским задором. Потом стал ждать, что я отвечу, сразу как бы замкнувшись в себе, делая вид, будто полностью поглощен управлением своим грузовичком.
– Да пока что трудно сказать, – замялся я, – я ведь их еще совсем не знаю. Но похоже, их вряд ли можно не полюбить.
Он улыбнулся.
– Не любить итальянцев, – проговорил он, – это все равно что вообще не любить людей.
И сразу как-то расслабился.
– Пока шла эта свинская война, – он назвал ее по-итальянски, «porcheria di guerra», – чего только о них не говорили.
– Да, во что только не заставляют верить людей, – заметил я, – когда идет война.
Я чувствовал себя совсем разбитым. Он не сразу об этом догадался.
– А как вам Пиза, красивая, да?
– Ничего не скажешь, – согласился я, – очень красивая.
– Это просто счастье, что площадь совсем не пострадала от бомбардировок.
– Да, действительно счастье.
Он повернулся и посмотрел мне в лицо. Я сделал над собой усилие, чтобы ответить на его взгляд, и он это заметил.
– У вас усталый вид, – заметил он.
– Немного.
– Ясное дело, такая жара, – проговорил он, – и потом, путешествие.
– Да, так оно и есть, – согласился я.
Но ему все равно хотелось поболтать. Он говорил о себе, и минут двадцать мне даже не приходилось ему отвечать. Он рассказал, что заинтересовался политикой после Освобождения, да, особенно с тех пор, как стал членом заводского комитета в Пьемонте. Это была самая счастливая пора в его жизни. Когда комитеты распустили, ему все сразу опротивело, и он вернулся в Тоскану. Но тоскует по Милану, «потому что Милан, он живой». Он долго говорил об этих заводских комитетах, о том, что натворили англичане.
– Это же просто безобразие, что они здесь творили, разве не так?
Чувствовалось, что для него это очень важно. Я подтвердил, да, правда, просто безобразие. И он снова заговорил о себе. Теперь вот он каменщик в Пизе. Там сейчас много строят, восстанавливают. Грузовичок этот его. Он попал к нему после Освобождения, так и оставил его себе. Продолжая говорить, он слегка сбавлял скорость, когда мы проезжали какие-нибудь городки, чтобы дать мне возможность получше рассмотреть церкви, памятники и надписи на стенах: «Viva il partito communista» и перевернутое «L» перед словом «Король». Всякий раз я смотрел с таким вниманием, что он не пропустил ни одной достопримечательности.
Мы прибыли в Понтедеру. Он снова заговорил о своем грузовичке. То, как он завладел им, явно немного его беспокоило.
– Что говорить, конечно, я должен был бы вернуть его товарищам по комитету, а я взял и оставил себе.
Он сразу понял, что это ни капельки меня не возмутило.
– Должен бы, да вот не смог. Я водил этот грузовичок уже два месяца, разве можно было с ним расстаться…
– Многие поступили бы точно так же, – успокоил я.
– Я говорил себе, у тебя в жизни не будет другого, бывают такие вещи, просто не можешь поступить иначе, иной раз даже украдешь. Эту машину, можно сказать, я ее украл. Но чтоб я жалел об этом, сказать по правде, нет.
Он добавил, сами видите, из этой колымаги больше шестидесяти никак не выжмешь, но он все равно чертовски доволен, что она у него есть. Эх, признался он, до чего же люблю я эти машины. Вообще-то заняться ею как следует, клапана привести в порядок, она бы могла делать и все восемьдесят. Но ничего не поделаешь, никогда не хватает времени. Да она и так ему неплохо служит. Благодаря ей, когда погода подходящая, он может даже иногда ездить на выходные в небольшой рыбачий поселок на берегу Средиземного моря и брать с собой друзей. Стоит вполовину дешевле, чем на поезде.
– А где это? – поинтересовался я.
– В Рокке, – пояснил он.
У него там родственники. Это недалеко. Ему трудно ездить туда каждую неделю, бензин-то нормирован, только пару раз в месяц. Он как раз был там на прошлой неделе. Да что говорить, порт-то совсем крошечный. Правда, в последний раз там была одна богатая американка, интересно, каким это ветром ее занесло в такую глушь. Да-да, американка, так, во всяком случае, люди говорят. У нее такая красивая яхта, стоит на якоре прямо напротив пляжа. Он видел, как она купалась. Просто загляденье, а не женщина. Вот потому он и говорит, никогда не стоит обобщать, даже в мелочах. Раньше-то он и сам верил тому, что говорят: будто американки не такие красивые, как наши итальянки. Но вот та, ничего не скажешь, та была по-настоящему красивая, он не припомнит, чтобы ему доводилось когда-нибудь видеть такую прекрасную женщину. Он не говорил, что она была хорошенькая или уж очень ему приглянулась, нет, именно прекрасная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97