Появляется теща и причитает: зачем она выдала свою дочь за Форезе, а не за одного из графов Гвиди (вероятно, Гвидо Новелло, умершего в 1293 году). Графы Гвиди были мощные феодалы, у которых были замки и владения в верхней долине Арно. На самом деле, конечно, еще не старая жена Форезе вовсе не страдала так от бедности, и весьма возможно, что у Форезе в кармане водилось больше денег, чем у Данте. Но таков был стиль поэтического препирательства, допускавший всякие преувеличения в целях усиления комического.
Форезе Биччи делает вид, обращаясь к Данте в ответном сонете, что он действительно беден. Если он ни свет ни заря убежал из дому, то лишь потому, что ему было нечем укрыться. Пошел он не зря, а стремясь что-либо промыслить. Он очутился на кладбище, где думал найти клад, но вместо денег нашел покойного Алигьери, отца Данте, связанного Соломоновым узлом. Тут Форезе испугался и перекрестился, тень старичка стала молить, чтобы он развязал ее и спас от узла. Форезе не справился с этой задачей и побрел домой. Метафорически узел Соломона мог означать те обязательства по ростовщичьим делам, от которых и после смерти не мог освободиться старый Алигьери. В испуге Форезе побрел домой.
Средь ночи кашель на меня нашел,
Укрыться было нечем — вот причина,
И я не выспался, но все едино
Чуть свет уже на промысел пошел.
Понять нетрудно, до чего я зол:
Ведь вместо клада — что за чертовщина! —
Или хотя бы одного флорина
Я Алигьеро средь могил нашел.
Он связан был, и узел был мудреный,
Не знаю — Соломонов иль другой,
И тут я на восток перекрестился.
«Из дружбы к Данте, — старикан взмолился, —
Освободи от пут!» Но узел оный
Не одолел я и побрел домой.
Обозленный Данте ответил своему насмешливому приятелю, что за обжорство ему придется подписывать на пергаменте векселя и что в конце концов он очутится в долговой тюрьме. Тогда Форезе предлагает Данте вернуть в Сан Галло все, что он оттуда взял, это лучше, чем глумиться над собственной бедностью. Сан Галло, известная во Флоренции больница для бедняков, и богадельня Санта Мария помещались в пригороде Сан Галло, за городскими стенами. Форезе задели нападки Данте, и он бросает гневно своему родственнику: «Мы нищие, зачем же, объясни, у нас ты деньги клянчил?» Здесь неясный намек на то, что у брата и сестры Данте — Франческо и Таны (Гаэтаны) больше средств, чем у самого Данте, и что он хочет, чтоб они его содержали. Форезе предрекает Данте печальный конец в богадельне около Порте Пинти. Насмешка Форезе особенно зла и полна пренебрежения к семье Алигьери, так как этот приют для нищих был основан в XI веке семьей Донати, которая оказывала ему помощь и в XIII веке. Сонет кончается: «Я вижу в Пинти божий дом, где трое из одной тарелки жрут, а третий Данте — в одежонке драной». Тогда Данте окончательно разъярился и написал сонет, в котором подвергается сомнению даже супружеская верность матери его адресата, Монны Тессы:
О Биччи Новый, сын — не знаю чей
(Все ждем, чтоб Монна Тесса нам сказала!),
Ты, отправляя в глотку что попало,
Небось ограбил множество людей.
За кошельки хватается скорей
Народ, завидев издали нахала,
И говорит: «Теперь пиши пропало!
Уродец этот — жуткий лиходей!»
И тот, который для злодея — то же,
Что для Христа Иосиф, сна лишен,
Боясь, что влипнет сын его пригожий.
Порочны братья, Биччи развращен:
Разбойничая, лезут вон из кожи
И жен законных держат не за жен.
В ответе Форезе много неясностей, но суть выражена в стихе:
Известно мне, ты — Алигьери сын.
Затем говорится о каких-то неудачных операциях старого Алигьеро Алигьери, который менял золотой (аквилин); далее Данте упрекается в трусости и в том, что он бесчестно заигрывает со своими врагами.
Конечно, портрет, нарисованный Форезе, не соответствовал гордому характеру Данте, и в этом поэтическом диалоге была крайняя сатирическая гиперболизация, оскорбляющая и унижающая.
Но через несколько лет, в 1296 году, Форезе умер. Данте, злейший враг его брата Корсо, поместил их сестру Пикарду Донати в рай. По-видимому, Данте любил своего беспутного и острого на язык родственника и собутыльника, дружба с которым была скорее постыдной, чем почетной. В чистилище (а не в адских рвах!), где наказываются чревоугодники, Данте встречает Форезе и говорит ему:
«Если ты окинешь взглядом,
Как ты со мной и я с тобой живал,
Воспоминанье будет горьким ядом».
Форезе со слезами вспоминает свою жену Неллу, ту самую, которую Данте осмеял в первом своем сатирическом сонете. И все-таки Форезе остается тем же, кем он был на земле при жизни. Речь его в «Чистилище» Данте выдерживает в манере их былой перебранки:
Уже я вижу тот грядущий час,
Которого недолго дожидаться,
Когда с амвона огласят указ,
Чтоб воспретить бесстыжим флорентинкам
Разгуливать с сосцами напоказ.
Каким дикаркам или сарацинкам
Духовный или светский нужен бич,
Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?
Данте, успокоенный, идет дальше, зная, что его другу будут в конце концов прощены и обжорство и злоязычие.
В те дни, когда Данте и Форезе обменивались язвительными сонетами, Гвидо Кавальканти стоял несколько в стороне от Данте и вряд ли мог еще называться его первым другом. По-видимому, до него дошли грубоватые и даже местами непристойные сонеты, достоинства которых Гвидо оценить не мог. Он возмутился и после долгого молчания послал Данте сонет, полный укоров, горечи и разочарования, звучащий прощальным реквиемом былой дружбе:
Тебя не раз я в мыслях посещал,
И низость чувств я видел, удивленный.
Мне больно — где твой разум просвещенный,
Иль добродетели ты утерял?
Докучных лиц ты ранее встречал
Презреньем. Обо мне, к Амору склонный,
Сердечно говорил. Твой стих влюбленный
Не я ли, принимая, привечал?
Смотрю на жизнь твою, — увы не смею
Сказать, что речь твоя ласкает слух.
Мой взор тебя уже не потревожит.
Прочти сонет, и он тебе поможет,
И пусть расстанется докучный дух
С униженной тобой душой твоею.
Высокий поэт и строгий моралист был не прав. Со своих высот он не понял, что Данте может все и что ему нужно все . Он должен был соединить в себе и тонкую прелесть сладостного нового стиля и политическое негодование провансальских тенцон в боевых и политических песнях провансальских трубадуров, и шутку уличных гаеров, и логическую размеренную речь болонских юристов. И он не мог ограничить себя одним стилем, высоким, средним или низким, он научился еще неведомому искусству эти стили мешать, нарушать традиции жанров, чтобы ладья его свободно плыла, повинуясь лишь его творческому гению. Посмотрите, как в «Божественной Комедии» говорит Форезе Донати о бесстыжих флорентинках. Это голос комического поэта-горожанина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Форезе Биччи делает вид, обращаясь к Данте в ответном сонете, что он действительно беден. Если он ни свет ни заря убежал из дому, то лишь потому, что ему было нечем укрыться. Пошел он не зря, а стремясь что-либо промыслить. Он очутился на кладбище, где думал найти клад, но вместо денег нашел покойного Алигьери, отца Данте, связанного Соломоновым узлом. Тут Форезе испугался и перекрестился, тень старичка стала молить, чтобы он развязал ее и спас от узла. Форезе не справился с этой задачей и побрел домой. Метафорически узел Соломона мог означать те обязательства по ростовщичьим делам, от которых и после смерти не мог освободиться старый Алигьери. В испуге Форезе побрел домой.
Средь ночи кашель на меня нашел,
Укрыться было нечем — вот причина,
И я не выспался, но все едино
Чуть свет уже на промысел пошел.
Понять нетрудно, до чего я зол:
Ведь вместо клада — что за чертовщина! —
Или хотя бы одного флорина
Я Алигьеро средь могил нашел.
Он связан был, и узел был мудреный,
Не знаю — Соломонов иль другой,
И тут я на восток перекрестился.
«Из дружбы к Данте, — старикан взмолился, —
Освободи от пут!» Но узел оный
Не одолел я и побрел домой.
Обозленный Данте ответил своему насмешливому приятелю, что за обжорство ему придется подписывать на пергаменте векселя и что в конце концов он очутится в долговой тюрьме. Тогда Форезе предлагает Данте вернуть в Сан Галло все, что он оттуда взял, это лучше, чем глумиться над собственной бедностью. Сан Галло, известная во Флоренции больница для бедняков, и богадельня Санта Мария помещались в пригороде Сан Галло, за городскими стенами. Форезе задели нападки Данте, и он бросает гневно своему родственнику: «Мы нищие, зачем же, объясни, у нас ты деньги клянчил?» Здесь неясный намек на то, что у брата и сестры Данте — Франческо и Таны (Гаэтаны) больше средств, чем у самого Данте, и что он хочет, чтоб они его содержали. Форезе предрекает Данте печальный конец в богадельне около Порте Пинти. Насмешка Форезе особенно зла и полна пренебрежения к семье Алигьери, так как этот приют для нищих был основан в XI веке семьей Донати, которая оказывала ему помощь и в XIII веке. Сонет кончается: «Я вижу в Пинти божий дом, где трое из одной тарелки жрут, а третий Данте — в одежонке драной». Тогда Данте окончательно разъярился и написал сонет, в котором подвергается сомнению даже супружеская верность матери его адресата, Монны Тессы:
О Биччи Новый, сын — не знаю чей
(Все ждем, чтоб Монна Тесса нам сказала!),
Ты, отправляя в глотку что попало,
Небось ограбил множество людей.
За кошельки хватается скорей
Народ, завидев издали нахала,
И говорит: «Теперь пиши пропало!
Уродец этот — жуткий лиходей!»
И тот, который для злодея — то же,
Что для Христа Иосиф, сна лишен,
Боясь, что влипнет сын его пригожий.
Порочны братья, Биччи развращен:
Разбойничая, лезут вон из кожи
И жен законных держат не за жен.
В ответе Форезе много неясностей, но суть выражена в стихе:
Известно мне, ты — Алигьери сын.
Затем говорится о каких-то неудачных операциях старого Алигьеро Алигьери, который менял золотой (аквилин); далее Данте упрекается в трусости и в том, что он бесчестно заигрывает со своими врагами.
Конечно, портрет, нарисованный Форезе, не соответствовал гордому характеру Данте, и в этом поэтическом диалоге была крайняя сатирическая гиперболизация, оскорбляющая и унижающая.
Но через несколько лет, в 1296 году, Форезе умер. Данте, злейший враг его брата Корсо, поместил их сестру Пикарду Донати в рай. По-видимому, Данте любил своего беспутного и острого на язык родственника и собутыльника, дружба с которым была скорее постыдной, чем почетной. В чистилище (а не в адских рвах!), где наказываются чревоугодники, Данте встречает Форезе и говорит ему:
«Если ты окинешь взглядом,
Как ты со мной и я с тобой живал,
Воспоминанье будет горьким ядом».
Форезе со слезами вспоминает свою жену Неллу, ту самую, которую Данте осмеял в первом своем сатирическом сонете. И все-таки Форезе остается тем же, кем он был на земле при жизни. Речь его в «Чистилище» Данте выдерживает в манере их былой перебранки:
Уже я вижу тот грядущий час,
Которого недолго дожидаться,
Когда с амвона огласят указ,
Чтоб воспретить бесстыжим флорентинкам
Разгуливать с сосцами напоказ.
Каким дикаркам или сарацинкам
Духовный или светский нужен бич,
Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?
Данте, успокоенный, идет дальше, зная, что его другу будут в конце концов прощены и обжорство и злоязычие.
В те дни, когда Данте и Форезе обменивались язвительными сонетами, Гвидо Кавальканти стоял несколько в стороне от Данте и вряд ли мог еще называться его первым другом. По-видимому, до него дошли грубоватые и даже местами непристойные сонеты, достоинства которых Гвидо оценить не мог. Он возмутился и после долгого молчания послал Данте сонет, полный укоров, горечи и разочарования, звучащий прощальным реквиемом былой дружбе:
Тебя не раз я в мыслях посещал,
И низость чувств я видел, удивленный.
Мне больно — где твой разум просвещенный,
Иль добродетели ты утерял?
Докучных лиц ты ранее встречал
Презреньем. Обо мне, к Амору склонный,
Сердечно говорил. Твой стих влюбленный
Не я ли, принимая, привечал?
Смотрю на жизнь твою, — увы не смею
Сказать, что речь твоя ласкает слух.
Мой взор тебя уже не потревожит.
Прочти сонет, и он тебе поможет,
И пусть расстанется докучный дух
С униженной тобой душой твоею.
Высокий поэт и строгий моралист был не прав. Со своих высот он не понял, что Данте может все и что ему нужно все . Он должен был соединить в себе и тонкую прелесть сладостного нового стиля и политическое негодование провансальских тенцон в боевых и политических песнях провансальских трубадуров, и шутку уличных гаеров, и логическую размеренную речь болонских юристов. И он не мог ограничить себя одним стилем, высоким, средним или низким, он научился еще неведомому искусству эти стили мешать, нарушать традиции жанров, чтобы ладья его свободно плыла, повинуясь лишь его творческому гению. Посмотрите, как в «Божественной Комедии» говорит Форезе Донати о бесстыжих флорентинках. Это голос комического поэта-горожанина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94