Однажды, когда огорченный Данте заснул в слезах, «как побитый ребенок», он увидел в своей комнате юношу. Присмотревшись, Данте узнал властителя сердец Амора. Молодой сеньор заговорил важно, мешая латынь с итальянским: «Сын мой, пришло время оставить притворство наше». И вдруг Данте увидел, что Амор заплакал. «Владыка, почему ты плачешь?» — в недоумении спрашивает Данте и слышит в ответ: «Я подобен центру круга, по отношению к которому равно отстоят все точки окружности, ты же — нет». Данте показалось, что юноша говорит очень непонятно. К этому образу, рожденному философскими раздумьями, Данте будет возвращаться неоднократно. В «Пире», толкуя Аристотеля, он напишет: «Каждая вещь более всего совершенна, когда она касается и достигает собственного достоинства; в таком случае она более всего отвечает своей природе, поэтому круг можно назвать совершенным тогда, когда он действительно круг. Это достигается в том случае, когда в нем есть точка, равно отстоящая от окружности». Амор «Новой Жизни» и хотел сказать: «Я центр круга, центр совершенной фигуры. А ты еще на периферии великого искусства любви». В экстатической поэзии неистового францисканца брата Якопоне да Тоди, которого в дни юности Данте знала вся Италия, мы находим тот же образ — Бога любви, пребывающего в центре круга. В последней песне «Рая», написанной великим поэтом незадолго до смерти, бог неизменной любви находится в центре мироздания, управляя Солнцем и другими светилами.
Амор объясняет, что Беатриче, не удостоила Данте приветствия, боясь, что поэт принадлежит к числу докучных, то есть недостойных, некуртуазных людей. Прекрасный юноша советует Данте написать баллату и направить ее Беатриче с заверениями в преданности, обещая, что будет на его стороне, и сам отправится сопровождать стихотворное послание. Форма бал-латы, которую выбрал Данте, уже перестала быть песней, написанной для музыки и танцев (откуда и ее название), и стала поэтической формой с определенным чередованием рифм, обычно на любовную тему:
Баллата, ты любви отыщешь бога,
С Амором вместе к даме ты пойдешь,
Чтоб оправдание, которое поешь,
С ним обсудить — открыта вам дорога…
«Новая Жизнь» непрестанно открывает нам внутренний мир поэта, иногда в терминах несколько непривычных современному читателю. Носящиеся вокруг Данте и других поэтов сладостного нового стиля духи: зрения, слуха, сердца — не что иное, как символические изображения чувств и переживаний героя. Эта система психологических знаков была в значительной степени заимствована у арабских медиков, труды которых стали известны в средневековой Европе благодаря латинским переводам. Разлад между внутренними духами приводит к смятению чувств, способен потрясти человека и довести его до экстаза. Данте был уже тогда мастером «противоречий», именуемых у провансальцев «discors». Нам известен такой образец спора души и сердца у поэта XV века Франсуа Вийона. Современный психолог может составить себе самое точное представление о душевной жизни поэтов сладостного стиля, если он вскроет сущность языка внутренних переживаний, на котором говорили Гвидо Кавальканти и его друзья. Поэт охвачен любовью. Одна его мысль желает власти Амора, другая напоминает о муках, которые надлежит перенести влюбленному; «и каждый помысел столь мне противоречил, — рассказывает Данте, — что я пребывал в неведении, подобно тому, кто не знает, по какой дороге должен он идти; желает отправиться в путь и не знает, куда он стремится».
Лишь о любви все мысли говорят,
И столь они во мне разнообразны,
Что вот одни отвергли все соблазны,
Другие пламенем ее горят.
Окрылены надеждою, парят,
В слезах исходят, горестны и праздны;
Дрожащие, они в одном согласны —
О милости испуганно твердят.
Находясь в таком расстройстве чувств и смятении мыслей, Данте избегал людей. Однажды пришел один из его друзей и пригласил его «в некое место, где много дам являет свою красу», что, по всей вероятности, означает какой-либо большой семейный праздник, скорее всего свадьбу. Данте вместе со своим неизвестным доброжелателем и другими флорентийскими молодыми людьми остался на свадьбе. Вдруг он ощутил чудесный трепет в левой стороне груди, тотчас же распространившийся по всему телу. «Я прислонился к фреске, которая шла вокруг по стенам зала, чтобы скрыть мое волнение, — читаем в „Новой Жизни“. — Боясь, чтобы другие не заметили мое волнение, я поднял глаза на дам и увидел среди них Беатриче. Тогда столь сокрушены были мои духи силою, которую Амор возымел, увидя меня столь близко от благороднейшей госпожи, что в живых остались лишь духи зрения, но и они находились вне своего органа, ибо в нем соизволил пребывать Амор, чтобы видеть чудотворную госпожу… Многие из дам, заметив, как я изменился, начали насмехаться надо мной вместе с благороднейшей госпожой. Тогда друг мой, желавший мне добра и обманутый в своих ожиданиях, взял меня за руку, увел от взоров этих дам и спросил, что случилось со мной. Когда я пришел в себя и возродились мои поверженные духи, а изгнанные вернулись в свои владения, я сказал моему другу: „Если бы дама знала мое состояние, я не думаю, чтобы она так насмехалась надо мной, но сострадание ко мне возникло бы в ее сердце“.
Вернувшись с празднества, Данте написал сонет, в котором слышатся отзвуки поэзии Гвидо Кавальканти — неумолимая жестокость дамы, обреченность влюбленного и покорность роковой судьбе.
Все в памяти смущенной умирает —
Я вижу вас в сиянии зари,
И в этот миг мне бог любви вещает:
«Беги отсель иль в пламени сгори!»
Цвет сердца на лице моем пылает.
Ищу опоры, потрясен внутри;
И опьяненье трепет порождает.
Мне камни, кажется, кричат: «Умри!»
И чья душа в бесчувствии застыла,
Тот не поймет подавленный мой крик.
Он согрешит, но пусть воспламенится
В нем состраданье, что в сердцах убила
Насмешка ваша, видя бледный лик
И этот взор, что к гибели стремится.
В коротких записях прозой Данте выразил свои горькие мысли. Их можно сравнить с размышлениями Гамлета, но еще более близки они некоторым страницам гётевского «Вертера». Это значит, что Данте был зачинателем в Европе психологического романа и что он первый выпустил на европейскую сцену колеблющегося, любящего, приходящего в отчаяние молодого человека. Чтобы защититься от терзаний своего внутреннего мира, он решил написать еще стихи — известно, что музы исцеляют страдания:
Я часто думал, скорбью утомленный,
Что мрачен я не по моей вине.
Себя жалел, пылая, как в огне;
Твердил: «Так не страдал еще влюбленный!»
О, сколько раз, нежданно осажденный
Жестоким богом, в сердца глубине
Я чувствовал, что дух один во мне
Еще живет, любовью озаренный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94