– Ваша честь, речь идет о субъективном восприятии происходящего. Это не возбраняется.
– Протест отклонен.
Интересно, хотя бы один мой протест будет принят на протяжении того времени, что Остин разглагольствует. Или судья задался целью огородить подозреваемого ото всех неожиданностей, памятуя об обязанностях перед друзьями Остина.
– Какое впечатление о Томми у вас сложилось, мистер Пейли?
– Он показался мне очень одиноким. Я не заметил, чтобы он общался с кем-то из детей.
– Вы разговаривали с ним?
Остин задумался.
– Пожалуй, наравне с остальными, хотя нет. Наше с ним общение было достаточно интенсивным, ведь он постоянно подходил к дому. Разговоры не выходили за рамки общепринятых.
– Вы когда-нибудь приглашали его в дом?
– Нет. В этом не было необходимости. Я боялся, что дети могут что-нибудь испортить.
– Вы брали Томми куда-нибудь с собой?
– Никогда.
Остин одарил каждого из присяжных самым прямодушным взглядом. Я поражался его изворотливости. Он умел казаться убедительным. Остается дождаться, поверят ли в его искренность люди, которые впервые увидели его в зале суда? Кому, как не мне, было знать умение Остина приврать. Эту модель поведения он выработал много лет назад. Ему ничего не стоило подстраивать встречи с Томми без свидетелей. Я вспомнил рассказ мальчика, как они вдвоем притаились за дверью и хихикали, что другие дети не попадут в дом. Гнусность с ребенком Остин совершил в чужом доме, потом незаметно доставил его на место. Кто мог опровергнуть показания Остина, кроме Томми? А тут еще этот Мартин Риз с его разоблачениями! Мне стало страшно от хладнокровия, с которым держался Остин.
Элиот сурово посмотрел на своего клиента.
– Остин, ты когда-нибудь дотрагивался до Томми в сексуальных целях?
– Я вообще не помню, чтобы я дотрагивался до него. Нет. Я никогда не чувствовал сексуального влечения к Томми.
– А у тебя была такая возможность? – настаивал Элиот.
Остин покачал головой.
– Мы никогда не оставались наедине. На улице мы беседовали на глазах у всего квартала. Этим ограничивались любые контакты.
Элиот удовлетворенно кивнул.
– Почему он вдруг решил обвинить тебя в этом?
– Протестую, ваша честь. Свидетель утверждает, что совсем не знает Томми. Как он может утверждать, что было у мальчика в голове?
– Он свидетельствует о своих впечатлениях. Ваша честь, в компетенции присяжных делать выводы.
Судья Хернандес, как мне показалось, был благодарен Элиоту за явную подсказку, ему не приходилось напрягаться, чтобы придумать, как отклонить мой протест.
Элиот видоизменил вопрос.
– Как вы думаете, почему Томми решил обвинить вас в том, чего вы не совершали?
Остин, казалось, задумался над вопросом.
– Я уже говорил, мне он показался одиноким мальчиком, которому не хватает родительского тепла. Я думаю, он пытался привлечь к себе внимание.
Элиот вполне удовлетворился ответом – он выдержал паузу и произнес столь долгожданные для обвинения слова:
– Я передаю свидетеля.
Прокурор может блеснуть, допрашивая обвиняемого. Разоблачить его наглую ложь. Раскопать какую-нибудь криминальную деталь из прошлого. Прокурору доступно выявить некоторые противоречия в показаниях при слабой защите.
Остина трудно было назвать заурядным обвиняемым, а его адвокат был едва ли не лучшим в своей области.
Они не допустили промашки в показаниях. Выступали как по одним нотам. Мне просто не за что было уцепиться. Блокнот был пуст.
– Привет, Остин, – начал я.
Он вежливо кивнул.
– Привет, Марк.
– Мы с тобой давно знакомы, не так ли?
– Да. Несколько лет.
– Можно сказать, мы были друзьями. Ведь так?
Элиот спросил:
– Нельзя ли перейти к делу, ваша честь?
Слова судьи, принявшего протест, заглушили ответ на мой вопрос.
– Давай поговорим о твоем прошлом, – продолжил я. – Ты женат?
– Нет.
– А состоял когда-либо в браке?
– Не вижу смысла в таком вопросе, – вставил Элиот.
– Вы правда не понимаете, почему это может быть интересно присяжным? спросил я его.
Элиот не потрудился ответить мне. Он вопросительно смотрел на судью.
– Протест принят, – согласился судья.
– У тебя были серьезные отношения с женщинами? – поспешил я задать вопрос Остину.
– Протестую.
– Я отвечу, – сказал Остин. Он обращался только ко мне. – Без всякого сомнения, у меня были серьезные отношения с женщинами. Но я не собираюсь выставлять их на всеобщее обозрение. Я не хочу причинять беспокойства.
– Как благородно. – Я был предельно искренен.
– Протестую, – ввернул Элиот.
– Протест принят. Держите свои замечания при себе, – приказал мне судья Хернандес. Я даже не посмотрел в его сторону.
– Ты не отрицаешь, что знал Томми Олгрена? – спросил я Остина.
– Не слишком хорошо, – осторожно начал Остин. – Мы мало общались. Я никогда не насиловал его.
– Довольно основательное знакомство в данных обстоятельствах. Ты задерживался в пустующем доме, не так ли? Сколько дней подряд ты там появлялся?
Остин пожал плечами.
– Может, раз семь. Или восемь.
– Сколько времени ты проводил в доме?
– Я думаю, не больше часа, двух. Я очень внимательно отношусь к своим капиталовложениям. Их у меня немного. Я стараюсь избегать ошибок.
– Ты не задумывался, почему тебя так хорошо запомнили дети, хотя, по твоим словам, ты появлялся там всего несколько раз и ненадолго, к тому же минуло два года с тех пор?
– Меня запомнили трое, – холодно возразил Остин, – и то, я уверен, их умело настроили. Их могли предупредить, насколько это важно.
– Они тебе тоже запали в память. По крайней мере, Томми.
Остин задумался, то ли обдумывая ответ, то ли прикидывая, как можно вывернуться.
– У меня хорошая память на лица, – наконец сказал он. – Это профессиональное.
Я сделал паузу, чтобы присяжные могли оценить ответ и задуматься: можно ли запомнить ребенка, которого видел пару раз два года назад?
– Надо полагать, детей потянуло к пустующему дому, когда там появился ты?
– Детей привлекают пустые дома сами по себе, а не новые соседи, отмахнулся Остин.
– Справедливо, но они сторонятся незнакомых людей.
– Я не… – Остин запнулся. Вероятно, он хотел сказать, "я не замечал этого", но добавил: – Не всегда.
– Но дети приходили к этому дому и помнят, как ты играл с ними. – Я зашел с другого конца.
– Мне кажется, этого никто не утверждал, – возразил Остин. Было заметно, как он пытается сохранять спокойствие. – Я осматривал дом. Выходил во двор, но не предавался детским забавам.
– С какой стати детям играть у чужого дома?
– Дети тянутся ко мне, – слегка смутился Остин. – Так было всегда. Я преподаю в воскресной школе в приходе Святого Михаила…
– Протестую, ваша честь, – резко сказал я. – Эта деталь не имеет отношения к процессу, а является положительной характеристикой самого обвиняемого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104