Всем прочим — главбуху, Ленке, Марии и водителю Семену — платили: главбуху — пятьсот, Ленке и Марии — по четыреста, Семену — триста пятьдесят. Остальные водители явно рассчитывали на большее. Двести рублей, получаемые в Доме культуры, их не устраивали, равно как и ненормальный режим. И через некоторое время шоферская бригада устроила забастовку.
— Муса Самсонович, — сказал единственный штатный инфокаровский водитель Семен. — Ребята бузят. За такие бабки по четырнадцать часов не вылезать из-за баранки… Надо добавить за сверхурочные. И за работу в выходные — двойную оплату.
— Обсудим, — туманно пообещал Муса, окидывая взглядом три папки с бумагами, которые еще вчера притащил к нему Марк.
— Только не тяните, Муса Самсонович, — вроде бы попросил Семен, но в голосе его чувствовалась угроза. — Главное, меня поймите — я против ребят пойти не могу. И еще они интересуются, почему оформлены у вас, а работают здесь.
— Хорошо, — сказал Муса. — Вернется Платон Михайлович, на следующей неделе решим.
— Так они не будут ждать, — продолжал настаивать Семен. — Ребята твердо говорят, что сегодня в шесть, если не решится вопрос, разворачиваются и уходят.
Вы уж, пожалуйста, Муса Самсонович, поговорите с ними еще до вечера.
— Ты тоже, что ли, развернешься? — Муса посмотрел на Семена в упор.
Семен красноречиво пожал плечами.
— Сколько они хотят? — спросил Муса после минутного раздумья. До сих пор стоявший Семен сел на продавленный стул и стал загибать пальцы.
— Ежели считать по рабочим дням, у них выходит по восемь рублей грязными.
Значит, по рублю в час. Ежели переработка, то надо накинуть еще по полтора. Уже выходит под триста пятьдесят в месяц. В выходные двойная ставка. Получается пятьсот. Ну и мне, раз я над ними командую, надо столько же, да еще сотенку накинуть за беспокойство.
Муса, уже три дня ломавший голову над тем, как заплатить очередную зарплату, рассвирепел, но постарался сдержаться.
— Приводи их ко мне к пяти. А сейчас катись, у меня дел много. Зайди к Марии, она скажет, что сегодня делать.
Семен вышел из кабинета Мусы. Тот подумал и набрал номер. Объяснив Платону ситуацию и выслушав в ответ полуистерическую инвективу в адрес пролетариата, Муса сказал:
— Ну чего ты кричишь? Это я и сам умею. Я Семена чуть не придавил, когда он мне тут рассказывал, как они числятся в одном месте, а работают в другом.
Лучше скажи, что делать. А то мы сейчас наживем себе геморрой и профсоюз в придачу. И останемся к тому же без колес. Я думаю — может, Ахмету позвонить?
Пусть разберется.
— Ни в коем случае! — категорично сказал Платон. — Только этого не хватало. Здесь нужно что-то другое.
— Что?
— Откуда я знаю? Думать надо. Платон немного помолчал.
— Вот что, — сказал он наконец, — у нас сколько машин? Ага… Сколько мы в месяц за бензин платим?.. Сколько?.. Это точно?.. Слушай, будь на месте, я тебе сейчас перезвоню.
Через десять минут Платон вышел на связь в исключительно свирепом расположении духа. По его словам получалось, что никто ничего не контролирует и деньги просто утекают сквозь пальцы. Он поделил что-то на что-то, и оказалось, что инфокаровские машины проходят до трех тысяч километров в месяц.
— Ты понимаешь, что происходит? — спросил он, наоравшись. — Они на наших машинах халтурят после работы.
— А когда им халтурить? Они же заканчивают хрен знают во сколько.
— Значит, находят когда. Вот что Вызови этого придурка Семена и скажи ему, что с сегодняшнего дня все водители заканчивают ровно в шесть. Понял? В шесть вечера все ключи от машин сдаются тебе. А сами пусть домой на метро едут. Мы тут разберемся сами, кто из нас и как добираться будет. Ты рулить не разучился?
Нет? Вот так и сделай. А потом отзвони мне и скажи, чем кончилось.
Муса объявил Семену волю руководства. Тот посмотрел в потолок, после чего вышел, не прощаясь. Через час вернулся с виноватым лицом.
— Муса Самсоныч, — сказал он. — Мы.. это самое… Короче, понимаем, что положение сейчас тяжелое… В общем, так… Ребята не возражают насчет и дальше работать по старой схеме… Пока что… Вы уж потом, когда разбогатеем, не забудьте. Надо будет подбросить рабочему классу на молочишко.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Платон, когда Муса доложил ему о результатах переговоров. — Так — нормально. А то сразу — Ахмет, Ахмет…
Интерлюдия
Ах, девяносто первый, девяносто первый… Помнишь, ты жила тогда на Ленинском, и Нескучный сад, куда мы бегали целоваться, был как раз напротив твоего дома. И ты все время боялась, что кто-нибудь из твоих увидит нас в окно, особенно сын. Почему-то муж беспокоил тебя намного меньше. А помнишь, как наступил этот самый девяносто первый год? Было около десяти вечера, и мы стояли в Нескучном, рядом с заваленной снегом скамейкой, и я грел твои руки, а ты говорила, что надо что-то решать, что ты никак не можешь сделать этот шаг и что впервые тебе не хочется идти домой, к гостям… А потом я проводил тебя до подъезда и встретил Новый, девяносто первый, глядя на твои окна, где горел свет и видна была новогодняя елка. А потом все медленно покатилось под откос, Наташка отказала нам от квартиры, и видеться мы стали все реже и реже. И Нескучный сад зажил своей, не имеющей к нам отношения, жизнью…
Водораздел
Виктор Сысоев довольно быстро понял, что существует определенный предел, за которым его понимание происходящего перестает чему-либо соответствовать.
После истории с кооперативом «Инициатива» он, приобретя отрицательный, но бесценный коммерческий опыт, чувствовал себя в «Инфокаре» как рыба в воде. И начальный период безденежья, и первые заработки, и фиатовская авантюра — все это не выходило за рамки уже знакомой ему деятельности. И пока инфокаровские доходы исчислялись сотнями тысяч долларов, пока в любое время можно было потрепаться с Платоном или Мусой о недавно прочитанной книге, о случайно встреченных старых знакомых, о ситуации в Институте, о бабах, наконец, он чувствовал себя достаточно комфортно Но когда выручка перевалила за десятки миллионов, Виктор стал ощущать невыносимое физическое давление, не пропадавшее ни днем ни ночью. Платон, растянувший свой рабочий день до двадцати часов и умудрявшийся к тому же вклинивать в спрессованное донельзя расписание многочисленные романтические свидания, Муса, тянущий на себе всю инфокаровскую махину, Ларри, назначающий сверку расчетов с Заводом на два часа ночи и распределение машин по стоянкам — на четыре, Марк, в своей борьбе за место под солнцем упорно старающийся пересидеть Ларри, — все они как бы перешли в иную категорию людей. Они были готовы к этому новому вызову, к большой ответственности, к большим деньгам и непростому процессу их приумножения и безудержной экспансии, а он — нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211
— Муса Самсонович, — сказал единственный штатный инфокаровский водитель Семен. — Ребята бузят. За такие бабки по четырнадцать часов не вылезать из-за баранки… Надо добавить за сверхурочные. И за работу в выходные — двойную оплату.
— Обсудим, — туманно пообещал Муса, окидывая взглядом три папки с бумагами, которые еще вчера притащил к нему Марк.
— Только не тяните, Муса Самсонович, — вроде бы попросил Семен, но в голосе его чувствовалась угроза. — Главное, меня поймите — я против ребят пойти не могу. И еще они интересуются, почему оформлены у вас, а работают здесь.
— Хорошо, — сказал Муса. — Вернется Платон Михайлович, на следующей неделе решим.
— Так они не будут ждать, — продолжал настаивать Семен. — Ребята твердо говорят, что сегодня в шесть, если не решится вопрос, разворачиваются и уходят.
Вы уж, пожалуйста, Муса Самсонович, поговорите с ними еще до вечера.
— Ты тоже, что ли, развернешься? — Муса посмотрел на Семена в упор.
Семен красноречиво пожал плечами.
— Сколько они хотят? — спросил Муса после минутного раздумья. До сих пор стоявший Семен сел на продавленный стул и стал загибать пальцы.
— Ежели считать по рабочим дням, у них выходит по восемь рублей грязными.
Значит, по рублю в час. Ежели переработка, то надо накинуть еще по полтора. Уже выходит под триста пятьдесят в месяц. В выходные двойная ставка. Получается пятьсот. Ну и мне, раз я над ними командую, надо столько же, да еще сотенку накинуть за беспокойство.
Муса, уже три дня ломавший голову над тем, как заплатить очередную зарплату, рассвирепел, но постарался сдержаться.
— Приводи их ко мне к пяти. А сейчас катись, у меня дел много. Зайди к Марии, она скажет, что сегодня делать.
Семен вышел из кабинета Мусы. Тот подумал и набрал номер. Объяснив Платону ситуацию и выслушав в ответ полуистерическую инвективу в адрес пролетариата, Муса сказал:
— Ну чего ты кричишь? Это я и сам умею. Я Семена чуть не придавил, когда он мне тут рассказывал, как они числятся в одном месте, а работают в другом.
Лучше скажи, что делать. А то мы сейчас наживем себе геморрой и профсоюз в придачу. И останемся к тому же без колес. Я думаю — может, Ахмету позвонить?
Пусть разберется.
— Ни в коем случае! — категорично сказал Платон. — Только этого не хватало. Здесь нужно что-то другое.
— Что?
— Откуда я знаю? Думать надо. Платон немного помолчал.
— Вот что, — сказал он наконец, — у нас сколько машин? Ага… Сколько мы в месяц за бензин платим?.. Сколько?.. Это точно?.. Слушай, будь на месте, я тебе сейчас перезвоню.
Через десять минут Платон вышел на связь в исключительно свирепом расположении духа. По его словам получалось, что никто ничего не контролирует и деньги просто утекают сквозь пальцы. Он поделил что-то на что-то, и оказалось, что инфокаровские машины проходят до трех тысяч километров в месяц.
— Ты понимаешь, что происходит? — спросил он, наоравшись. — Они на наших машинах халтурят после работы.
— А когда им халтурить? Они же заканчивают хрен знают во сколько.
— Значит, находят когда. Вот что Вызови этого придурка Семена и скажи ему, что с сегодняшнего дня все водители заканчивают ровно в шесть. Понял? В шесть вечера все ключи от машин сдаются тебе. А сами пусть домой на метро едут. Мы тут разберемся сами, кто из нас и как добираться будет. Ты рулить не разучился?
Нет? Вот так и сделай. А потом отзвони мне и скажи, чем кончилось.
Муса объявил Семену волю руководства. Тот посмотрел в потолок, после чего вышел, не прощаясь. Через час вернулся с виноватым лицом.
— Муса Самсоныч, — сказал он. — Мы.. это самое… Короче, понимаем, что положение сейчас тяжелое… В общем, так… Ребята не возражают насчет и дальше работать по старой схеме… Пока что… Вы уж потом, когда разбогатеем, не забудьте. Надо будет подбросить рабочему классу на молочишко.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Платон, когда Муса доложил ему о результатах переговоров. — Так — нормально. А то сразу — Ахмет, Ахмет…
Интерлюдия
Ах, девяносто первый, девяносто первый… Помнишь, ты жила тогда на Ленинском, и Нескучный сад, куда мы бегали целоваться, был как раз напротив твоего дома. И ты все время боялась, что кто-нибудь из твоих увидит нас в окно, особенно сын. Почему-то муж беспокоил тебя намного меньше. А помнишь, как наступил этот самый девяносто первый год? Было около десяти вечера, и мы стояли в Нескучном, рядом с заваленной снегом скамейкой, и я грел твои руки, а ты говорила, что надо что-то решать, что ты никак не можешь сделать этот шаг и что впервые тебе не хочется идти домой, к гостям… А потом я проводил тебя до подъезда и встретил Новый, девяносто первый, глядя на твои окна, где горел свет и видна была новогодняя елка. А потом все медленно покатилось под откос, Наташка отказала нам от квартиры, и видеться мы стали все реже и реже. И Нескучный сад зажил своей, не имеющей к нам отношения, жизнью…
Водораздел
Виктор Сысоев довольно быстро понял, что существует определенный предел, за которым его понимание происходящего перестает чему-либо соответствовать.
После истории с кооперативом «Инициатива» он, приобретя отрицательный, но бесценный коммерческий опыт, чувствовал себя в «Инфокаре» как рыба в воде. И начальный период безденежья, и первые заработки, и фиатовская авантюра — все это не выходило за рамки уже знакомой ему деятельности. И пока инфокаровские доходы исчислялись сотнями тысяч долларов, пока в любое время можно было потрепаться с Платоном или Мусой о недавно прочитанной книге, о случайно встреченных старых знакомых, о ситуации в Институте, о бабах, наконец, он чувствовал себя достаточно комфортно Но когда выручка перевалила за десятки миллионов, Виктор стал ощущать невыносимое физическое давление, не пропадавшее ни днем ни ночью. Платон, растянувший свой рабочий день до двадцати часов и умудрявшийся к тому же вклинивать в спрессованное донельзя расписание многочисленные романтические свидания, Муса, тянущий на себе всю инфокаровскую махину, Ларри, назначающий сверку расчетов с Заводом на два часа ночи и распределение машин по стоянкам — на четыре, Марк, в своей борьбе за место под солнцем упорно старающийся пересидеть Ларри, — все они как бы перешли в иную категорию людей. Они были готовы к этому новому вызову, к большой ответственности, к большим деньгам и непростому процессу их приумножения и безудержной экспансии, а он — нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211