А если считать по семьям, то каждая вторая семья так или иначе кормилась вокруг Завода. Но как ни крути, а три четверти денег, уплаченных в Пенсионный фонд, из города уходили в область, но и там не задерживались — прямиком перекачивались в Москву. И так уж повелось, что четверть положенного Завод более или менее исправно отстегивал, а остальное — извини-подвинься. Неизвестно кого кормить — дураков нет. Одно время инстанции пытались наезжать, но белые телефоны исправно отрабатывали свое. Десяток-другой машин отгрузишь, куда скажут, — и все путем. Местный налоговый босс уже перестал трястись за свое кресло — удрученно вздыхая, он лишь сочинял и ежеквартально подписывал с заводским начальством сводку взаиморасчетов, в которой суммы долгов росли выше неба, да составлял очередной график погашения, зная, что он никогда не исполнится, как ни разу не исполнились все предыдущие.
Пожалуйста, заплатите налоги
…На банкете после ежегодного собрания трудового коллектива налоговый босс, приглашенный наравне с иным начальством, дождался, когда произнесут официальные тосты, когда наступит долгожданная расслабуха, и затем, скромно подойдя к директору, промямлил:
— Тут дело такое… Задолженность… Поговорить бы надо…
— Господи, — расстроился директор. — Нашел время! Завтра приходи.
— У меня есть одна идея, — не отставал налоговик. — Я тут в газете прочел.
Можно весь долг погасить сразу. Или частями. Как скажете. Главное, что без денег…
— Без денег? — директор заинтересовался. — Это как же?
— Выдайте мне векселя. Хотите — на всю сумму. Хотите — на часть. Я их приму в оплату долга. И пусть лежат. Вам это не будет ничего стоить, а у меня… ну, дыра-то… она и прикроется…
— Ага! — иронично сказал директор. — А больше ты ничего не хочешь? Я тебе векселя, ты их завтра продашь, а послезавтра ко мне судебный исполнитель придет. Умнее ничего не мог придумать?
— Да кто ж к вам придет? — налоговик даже расхохотался. — Кто же к вам сунется? А и попадет этот вексель к кому-нибудь, так что? Учтете его за десять процентов, да с выплатой в рублях, да без интереса, да в течение пяти лет.
Впрочем, что я вам рассказываю? Вы же с поставщиками так и рассчитываетесь.
Разве нет?
Директор призадумался. Налоговик говорил правду. И хотя на Пенсионный фонд директор давно махнул рукой, но что-то все-таки внутри поднывало: не может ведь эта лафа длиться вечно, когда-нибудь да обломится. Может, и вправду лучше рассчитаться одним махом? Здесь все же не шутка — бюджет! налоговое законодательство! — а с векселями свой брат производственник или коммерсант придет, с ними понятно, как разговаривать.
И директор принял решение.
— Заходи завтра. В десять, — сказал он. — Потолкуем. Назавтра договорились так. Заводские финансисты подсказали директору, что долго держать векселя в Пенсионном фонде негоже — долг он и в Африке долг. Правильно будет, если налоговик от этих векселей избавится-и чем быстрее, тем лучше. Хотелось бы, конечно, знать, кому он их будет продавать.
— А у меня есть еще одна идея, — неожиданно сказал налоговик. — Я векселя вообще продавать не буду. Я их вложу.
— Куда ты их вложишь, дурья башка? — ласково поинтересовался директор. — Это тебе ваучер, что ли?
— Найду куда, — загадочно сказал налоговик. — В прибыльные предприятия. В уставный капитал. А дивидендами потом долг покрою. Вот так. Вот таким вот мягким шанкром.
— Ну-ну! А потом твои предприятия ко мне с векселями припрутся?
— А я не в любое вкладывать буду, — не сдавался налоговик. — Я буду только в такое вкладывать, где ваше участие есть. Где у вас доля. Списочек дадите?
Директор только руками развел.
— Ну шельма! Ну здоров ты, братец! Эй! Дайте ему полный перечень наших «дочек»! Пусть работает. Но смотри, ежели хоть один вексель на сторону уйдет, отвезу в лес — и голым задом на муравейник! Когда налоговик уже уходил, директор окликнул его:
— Закончишь эту историю, бросай все, иди к нам на Завод. Хватит тебе в мытарях маяться. Найду тебе место. И с зарплатой не обижу. Будешь доволен.
Сделка века
— Так, — сказал Платон, не дослушав до конца, — все это никуда не годится, ни к черту не годится…
— Почему? — обиделся Ларри.
— Потому что очень медленно. Ты не понимаешь… У нас осталось тридцать два дня. Ты это понимаешь?
— Успеем.
— Ни хрена не успеем! Мы уже опаздываем. Ты письма разослал? Ларри начал злиться.
— Я только что вернулся. Меня неделю не было. Когда я их должен был рассылать?
— Не знаю! Мне плевать! Все, хватит с меня! Сегодня же вылетаю…
— Погоди, — закричал Ларри в трубку, окончательно рассвирепев. — Ты что, совсем рехнулся? Заболел, что ли? Куда ты собрался вылетать? Забыл уже, как мы тебя вытаскивали? Говори быстро, что надо делать, и не зли меня. Идиот!
— Сам идиот! Кретин!
В трубке наступило молчание. Оба тяжело дышали.
— Ладно, — миролюбиво сказал Ларри. — Покричали — и будет. Говори, что делать.
— Значит, так. — Платон тоже сбавил тон. — Прости, пожалуйста. Я тут весь на нервах. Не знаю даже… В общем, слушай. Срочно рассылай всем нашим акционерам письма. Надо бы, конечно, по-другому, но сейчас уже не успеем. У тебя сколько процентов в «Инфокаре»?
— Два.
— Так. И у меня шесть. Два да шесть… Класс! Сделай письмо только от меня. Мария изобразит подпись. Письмо такое будет — я хочу продать все свои акции, все шесть процентов. И предлагаю акционерам купить. Цену такую поставь…
— Шестьдесят миллионов?
— Да ты что! Они сразу сообразят! Поставь так: один процент — сто тысяч.
Всего шестьсот тысяч. Этого должно хватить. Ну как?
— Здорово, — искренне сказал Ларри. — Здорово. Знаешь что?
— Что?
— Давай по сто пятьдесят поставим. Всего будет девятьсот штук. Мне шестерки в итоговой сумме не нравятся. Могут связать с нашим долгом.
— Все! Договорились! По сто пятьдесят. Ладно Теперь расскажи. Что там у нас?
А у нас в квартире газ. Как Платон и предсказывал, началась кампания в прессе.
Она стартовала в заводской многотиражке с письма, как водится, рабочего малярного цеха, потом была подхвачена местной прессой, дружно, как лесной пожар, прошла по области и перекинулась в центральную печать. «Инфокар»! Приют бандитов и мошенников! Фотографии роскошных иномарок и интерьеров клуба.
Фотографии Платона. Анфас и в профиль. С подсветкой снизу, отчего его лицо приобретало зловеще-потусторонний вид. Австрийский полицейский с автоматом наперевес на фоне разбитой машины Терьяна. Разнесенная очередями стеклянная дверь «Балчуга» и скорчившаяся фигура Пети Кирсанова. Снимок танка, расстрелявшего полковника Беленького. Сгоревший дом на Оке. Обведенный мелом абрис на асфальте во дворе дома на Кутузовском. Лицо Марка Цейтлина, белое, вытянувшееся, с черной дыркой точно в центре залитого кровью лба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211