И он согласился.
Ему даже захотелось провести такой торжественный вечер в школе, со своими ребятами.
И все было бы хорошо, если бы не досадная осечка в самом начале.
Придя на вечер, Антон решил блеснуть и пригласить на танцы самую шикарную девушку в классе – Римму Саакьянц. Это была красивая, рослая девушка, армянка, с большими, немного навыкате глазами. В глазах этих больше всего выделялись белки – ослепительно белые, точно фарфоровые. И сама она была точно фарфоровая, нарисованная, исполненная кукольной красоты, которая выделяла ее среди других девочек. При такой красоте нужен большой ум, способный противостоять соблазнам и опасностям, которые она песет, особенно если у тебя папа полковник, пальто с черно-бурой лисой и золотые часы на руке. Римме такого ума не хватало. Поэтому она жила с сознанием своей красоты, ощущением своей красоты и мыслями о том, какое впечатление она производит на окружающих. И интересовалась она поэтому больше лейтенантами, студентами и, главным образом, конечно, блестящими молодыми людьми в зеленых велюровых шляпах…
Но Антон ни о чем этом не думал. Немного наивно, немного развязно он подошел к Римме и пригласил ее танцевать и даже улыбнулся. Римма тоже улыбнулась ему своими фарфоровыми глазами, но сказала, что у нее болит голова. А через пять минут она уже танцевала с десятиклассником, сверкающим шикарными серовато-голубыми ботинками.
Антон скрипнул зубами и никого больше приглашать не стал. Кстати, в танцах скоро наступил перерыв, и около елки началось «новогоднее действо», как Антон назвал про себя литературно-музыкальный монтаж о мечте, поставленный десятыми классами. «Мечта – огонек, без мечты как без крыльев», «из мечты родилось все – и наука, и поэзия, и музыка, и высшая идея человечества – коммунизм»… Антон на все смотрел уже с иронической улыбкой, и ничего в нем не находило отклика: ни огонек, ни крылья, ни высшая идея человечества…
А когда опять начались танцы, он сел в угол, в компанию нетанцующих или робких ребят, не решающихся показать свое незатейливое мастерство на таком большом школьном балу. Сначала эта компания сидела спокойно, с сознанием собственного ничтожества, но потом скука или зависть постепенно стали вызывать в ней озорное брожение. Здесь же оказались и Сережка Пронин и Толик Кипчак, бывшие друзья-«мушкетеры». Размолвка между ними на этот вечер была забыта, начались шутки, смех, возня, подтрунивание над танцующими, попытки передразнить кого-то из них и выкинуть залихватское коленце: мы, мол, тоже не лыком, шиты, мы только не хотим, а то бы показали класс но хуже прочих!
К расшумевшейся компании подошел Степа Орлов с красной повязкой на руке – дежурный – и попробовал ее утихомирить. Тут Антон и вспомнил все его уговоры и обещания. Ждут! Жаждут видеть его, Антона Шелестова, на вечере! Ах! Ах! А вместо этого ломака-барышня с фарфоровыми глазами на виду у всех наставила ему нос.
– А твое какое собачье дело? – с назревающим гневом сказал он Степе.
Степа увидел вдруг его расширившиеся, ставшие совершенно черными зрачки и возбужденно вздрагивающие ноздри.
– Шелестов! Ну что ты! Ну подожди! Ну подожди!..
– Катись отсюда колбаской! Пока цел. Слышишь? – становясь лицом к лицу со Степой, почти кричал на него Антон.
И вдруг совершенно неожиданно перед ним оказалась Марина Зорина. Перед этим он видел ее в стайке девчат, о чем-то щебетавшей посреди зала, и вдруг ни с того ни с сего она тут и смотрит на него своим прямым взглядом.
– Ты что ж не танцуешь? Пойдем.
А у Антона не прошел пыл, и он грубовато и не очень приветливо ответил:
– С какой это стати? Я не танцую.
– Неправда! – ответила Марина. – Да ведь неправда же!.. Ну, пойдем, пойдем, не ломайся. Попробуем!
И тут Марина улыбнулась и потянула его за руку, а уже неловко, никак невозможно было отказаться и почему-то уже не хотелось отказываться. Бросив на Степу последний, уничтожающий взгляд, Антон пошел танцевать, и тогда обнаружилось, что все замечательно.
– Ну вот! А ты говорил! – похвалила его Марина. – Ты, наоборот, очень хорошо танцуешь. Другие просто ногами передвигают, а у тебя чувство ритма есть.
Антону это было приятно, и, когда музыка заиграла танго, он опять пригласил Марину.
– Гимн умирающего капитализма! – проговорил он в том же пренебрежительно-насмешливом тоне, как Вадик.
– А мне нравится этот танец! – ответила Марина. – Спокойный!
Потом она подняла глаза и очень внимательно посмотрела на Антона.
– А ты это сам сказал?
– А кто же? – удивился Антон.
– Я, может быть, не так выразилась, – поправилась Марина. – Твои это слова или ты их слышал от кого-нибудь?
– А чьи же? Конечно, мои! – ответил Антон, но ответил уже не так смело и уверенно, и по глазам, которые Марина опять подняла на него, он не понял, поверила она ему или нет…
Об этом Антон думал и потом, в перерыве между танцами: поверила или не поверила? И почему спросила? Это все он и решил выпытать во время следующего танца. Но как-то так получилось, что он опоздал, и венгерку Марина танцевала с другим. Антон никого больше приглашать не стал и весь танец просидел, следя за голубым платьем, мелькающим в зале. Но зато, как только заиграли вальс, он был уже около Марины.
На деле все оказалось, однако, гораздо труднее, чем в намерениях: как выпытать и как заговорить? Время шло, а Антон не знал, с чего начать.
Так ничего и не придумав, он сказал прямо:
– А почему ты так спросила меня насчет танго? Разве я похож на попугая?
– Не знаю, – пожала плечами Марина. – Вообще ведь интересно отличить настоящего человека от кажущегося. А тебя я совсем не знаю. Давай сядем?
Антон испугался, что Марина не хочет больше танцевать с ним, но она, найдя свободные места, села, указала ему на стул рядом с собою и, решительно повернувшись к Антону, сказала:
– Ну скажи! Я тебя опять спрашиваю: почему ты такой грубый? Вот ты опять чуть не поссорился со Степой. Почему?
Антон молчал, не зная, что ответить, а Марина ждала и смотрела на него в упор.
– А по-моему, – не дождавшись ответа, продолжала она, – по-моему, ты просто под кого-то подделываешься.
– Я? Почему?.. Ни под кого я не подделываюсь! – пробормотал Антон.
– Нет, подделываешься! – стояла на своем Марина. – Под то плохое, что есть у некоторых ребят. А мне кажется… мне кажется, на самом деле ты совсем не такой!
– А ты почему знаешь? – спросил Антон. – Такой – не такой… А может, я хуже этих «некоторых»!
– А ты что, хвалиться этим думаешь? Это, знаешь ли, не велика честь! – усмехнулась Марина.
– Я за честью не гонюсь. Какой есть!
– Да?.. Но ты бы посмотрел на себя, когда затевал эту ссору, – не сдавалась Марина. – Еще минута, и ты бы драться полез.
– Ну и что ж! – отозвался Антон, – Может, и полез бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Ему даже захотелось провести такой торжественный вечер в школе, со своими ребятами.
И все было бы хорошо, если бы не досадная осечка в самом начале.
Придя на вечер, Антон решил блеснуть и пригласить на танцы самую шикарную девушку в классе – Римму Саакьянц. Это была красивая, рослая девушка, армянка, с большими, немного навыкате глазами. В глазах этих больше всего выделялись белки – ослепительно белые, точно фарфоровые. И сама она была точно фарфоровая, нарисованная, исполненная кукольной красоты, которая выделяла ее среди других девочек. При такой красоте нужен большой ум, способный противостоять соблазнам и опасностям, которые она песет, особенно если у тебя папа полковник, пальто с черно-бурой лисой и золотые часы на руке. Римме такого ума не хватало. Поэтому она жила с сознанием своей красоты, ощущением своей красоты и мыслями о том, какое впечатление она производит на окружающих. И интересовалась она поэтому больше лейтенантами, студентами и, главным образом, конечно, блестящими молодыми людьми в зеленых велюровых шляпах…
Но Антон ни о чем этом не думал. Немного наивно, немного развязно он подошел к Римме и пригласил ее танцевать и даже улыбнулся. Римма тоже улыбнулась ему своими фарфоровыми глазами, но сказала, что у нее болит голова. А через пять минут она уже танцевала с десятиклассником, сверкающим шикарными серовато-голубыми ботинками.
Антон скрипнул зубами и никого больше приглашать не стал. Кстати, в танцах скоро наступил перерыв, и около елки началось «новогоднее действо», как Антон назвал про себя литературно-музыкальный монтаж о мечте, поставленный десятыми классами. «Мечта – огонек, без мечты как без крыльев», «из мечты родилось все – и наука, и поэзия, и музыка, и высшая идея человечества – коммунизм»… Антон на все смотрел уже с иронической улыбкой, и ничего в нем не находило отклика: ни огонек, ни крылья, ни высшая идея человечества…
А когда опять начались танцы, он сел в угол, в компанию нетанцующих или робких ребят, не решающихся показать свое незатейливое мастерство на таком большом школьном балу. Сначала эта компания сидела спокойно, с сознанием собственного ничтожества, но потом скука или зависть постепенно стали вызывать в ней озорное брожение. Здесь же оказались и Сережка Пронин и Толик Кипчак, бывшие друзья-«мушкетеры». Размолвка между ними на этот вечер была забыта, начались шутки, смех, возня, подтрунивание над танцующими, попытки передразнить кого-то из них и выкинуть залихватское коленце: мы, мол, тоже не лыком, шиты, мы только не хотим, а то бы показали класс но хуже прочих!
К расшумевшейся компании подошел Степа Орлов с красной повязкой на руке – дежурный – и попробовал ее утихомирить. Тут Антон и вспомнил все его уговоры и обещания. Ждут! Жаждут видеть его, Антона Шелестова, на вечере! Ах! Ах! А вместо этого ломака-барышня с фарфоровыми глазами на виду у всех наставила ему нос.
– А твое какое собачье дело? – с назревающим гневом сказал он Степе.
Степа увидел вдруг его расширившиеся, ставшие совершенно черными зрачки и возбужденно вздрагивающие ноздри.
– Шелестов! Ну что ты! Ну подожди! Ну подожди!..
– Катись отсюда колбаской! Пока цел. Слышишь? – становясь лицом к лицу со Степой, почти кричал на него Антон.
И вдруг совершенно неожиданно перед ним оказалась Марина Зорина. Перед этим он видел ее в стайке девчат, о чем-то щебетавшей посреди зала, и вдруг ни с того ни с сего она тут и смотрит на него своим прямым взглядом.
– Ты что ж не танцуешь? Пойдем.
А у Антона не прошел пыл, и он грубовато и не очень приветливо ответил:
– С какой это стати? Я не танцую.
– Неправда! – ответила Марина. – Да ведь неправда же!.. Ну, пойдем, пойдем, не ломайся. Попробуем!
И тут Марина улыбнулась и потянула его за руку, а уже неловко, никак невозможно было отказаться и почему-то уже не хотелось отказываться. Бросив на Степу последний, уничтожающий взгляд, Антон пошел танцевать, и тогда обнаружилось, что все замечательно.
– Ну вот! А ты говорил! – похвалила его Марина. – Ты, наоборот, очень хорошо танцуешь. Другие просто ногами передвигают, а у тебя чувство ритма есть.
Антону это было приятно, и, когда музыка заиграла танго, он опять пригласил Марину.
– Гимн умирающего капитализма! – проговорил он в том же пренебрежительно-насмешливом тоне, как Вадик.
– А мне нравится этот танец! – ответила Марина. – Спокойный!
Потом она подняла глаза и очень внимательно посмотрела на Антона.
– А ты это сам сказал?
– А кто же? – удивился Антон.
– Я, может быть, не так выразилась, – поправилась Марина. – Твои это слова или ты их слышал от кого-нибудь?
– А чьи же? Конечно, мои! – ответил Антон, но ответил уже не так смело и уверенно, и по глазам, которые Марина опять подняла на него, он не понял, поверила она ему или нет…
Об этом Антон думал и потом, в перерыве между танцами: поверила или не поверила? И почему спросила? Это все он и решил выпытать во время следующего танца. Но как-то так получилось, что он опоздал, и венгерку Марина танцевала с другим. Антон никого больше приглашать не стал и весь танец просидел, следя за голубым платьем, мелькающим в зале. Но зато, как только заиграли вальс, он был уже около Марины.
На деле все оказалось, однако, гораздо труднее, чем в намерениях: как выпытать и как заговорить? Время шло, а Антон не знал, с чего начать.
Так ничего и не придумав, он сказал прямо:
– А почему ты так спросила меня насчет танго? Разве я похож на попугая?
– Не знаю, – пожала плечами Марина. – Вообще ведь интересно отличить настоящего человека от кажущегося. А тебя я совсем не знаю. Давай сядем?
Антон испугался, что Марина не хочет больше танцевать с ним, но она, найдя свободные места, села, указала ему на стул рядом с собою и, решительно повернувшись к Антону, сказала:
– Ну скажи! Я тебя опять спрашиваю: почему ты такой грубый? Вот ты опять чуть не поссорился со Степой. Почему?
Антон молчал, не зная, что ответить, а Марина ждала и смотрела на него в упор.
– А по-моему, – не дождавшись ответа, продолжала она, – по-моему, ты просто под кого-то подделываешься.
– Я? Почему?.. Ни под кого я не подделываюсь! – пробормотал Антон.
– Нет, подделываешься! – стояла на своем Марина. – Под то плохое, что есть у некоторых ребят. А мне кажется… мне кажется, на самом деле ты совсем не такой!
– А ты почему знаешь? – спросил Антон. – Такой – не такой… А может, я хуже этих «некоторых»!
– А ты что, хвалиться этим думаешь? Это, знаешь ли, не велика честь! – усмехнулась Марина.
– Я за честью не гонюсь. Какой есть!
– Да?.. Но ты бы посмотрел на себя, когда затевал эту ссору, – не сдавалась Марина. – Еще минута, и ты бы драться полез.
– Ну и что ж! – отозвался Антон, – Может, и полез бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127