И вообще, мама, осудить человека легко, а понять трудно!
Так они ни до чего и не договорились.
И все равно! Пусть она не договорилась с мамой, но Марина пригласила к себе Антона и угостила его чаем. Но Антон чувствовал себя неловко и старался к ней не заходить – куда приятнее пройтись по милым переулочкам и посидеть опять у памятника Павлику Морозову.
Марина недавно окончила краткосрочные курсы крановщиков и была на седьмом небе.
– По устройству крана – пять, по технике безопасности – пять, по электрооборудованию – пять! – хвалилась она Антону. – В блеске! Нас только двое так сдали из двадцати трех. Здорово, а?
Теперь ее перевели на другое, крупноблочное строительство. Работать там было хорошо и весело – сидя в кабине своего крана, она могла наблюдать всю картину большой стройки и потом делилась с Антоном.
– Ты знаешь, я на одном блоке написала… Ну, одним словом, мраморной доски не нашлось, так я прямо по бетону: «Здесь работала Марина Зорина». Чернильным карандашом написала. Как, по-твоему, смоет дождем или нет?
Особенно ее восхищали монтажники.
– Если бы ты видел, как они работают, – говорила она. – Легко, красиво! Мне иногда даже самой хочется к ним. Дело трудное. Блоки эти бетонные огромные, а они с ними так управляются! И ребята хорошие, только ругаются очень. Шик, что ли, видят в этом? А шика никакого нет, просто стыдно! А главное – понимают: заметят нас, девушек, извиняются, а потом – опять. А ведь этим не нас – они себя унижают!
Рассказывал и Антон о себе – он тоже постепенно осваивался с делом, но у него все было труднее, сложнее и не так весело. Уже первые дни на заводе – история с пружинами, с промывкой деталей – настроили его на невеселый лад: ему хотелось сразу показать себя, а вместо этого – конфуз и строгая отповедь дяди Васи за «кипятильный характер».
А дядя Вася, отчитав Антона и заставив его как следует изучить «чертежики», приметил, как он во время обеденного перерыва сидит один, на отлете, и сосредоточенно что-то жует.
– А ну! Что ты там, комар-одиночка? Садись в «козла» играть! Садись, садись!
В «козла» играть Антон не любил, но для компании сел и проиграл.
– Плохо ты фишки в голове держишь, – сказал дядя Вася. – Ты ж видел, что я на четверках играю!
После перерыва дядя Вася стал на свое рабочее место и подозвал Антона:
– Вот теперь смотри!
Дядя Вася взял блестящий, отполированный цилиндр и повертел его перед Антоном.
Шаг за шагом дядя Вася показывал Антону все операции и попутно объяснял и предостерегал, что будет, если он плохо закрепит втулку стопорным винтом ила неточно поставит распорное кольцо. Закончив объяснение, бригадир поставил Антона рядом с собой и велел самостоятельно, от начала до конца, собрать шпиндель.
Антон долго возился, то подсматривая за тем, как работает дядя Вася, то заглядывая в висящий на стене чертеж, и в конце концов собрал. А тогда подошел дядя Вася и, покрутив головку шпинделя, коротко бросил:
– Перебрать придется. Видишь – бьет!
Антон ничего не видел, но уже знал, что проверка «биения» производится на особых, микронных часах, индикаторе, а дядя Вася определил это на глаз! Пришлось начинать все сначала.
Постепенно Антон овладевал своим делом. Вместе с огорчениями это приносило радости и растущую уверенность в своих силах. В этом очень помогала ему и дружба с Валей Печенеговым. Антон переставал чувствовать себя оторванным от всех, «комаром-одиночкой», и постепенно втягивался в жизнь цеха – участвовал в лыжном походе, написал заметку в стенгазету и даже выступил на собрании. Этим он с гордостью поделился с писателем Шанским, когда тот приехал его навестить и расспросить о его теперешнем житье-бытье.
Но были случаи, которые, наоборот, воскрешали готовые было совсем исчезнуть настроения настороженности и отчужденности.
Однажды дядя Вася послал Антона в инструментальную кладовую за напильниками, но кладовщица не выдала инструментов и, как показалось Антону, подозрительно на него поглядела.
Другой раз подсобная рабочая, тетя Паша, при всех обругала Антона жуликом. Дядя Вася прикрикнул на нее и объяснил Антону, что у тети Паши такой характер: если дома с мужем поссорится, то на первом встречном готова зло сорвать, весь завод перевернет. А все-таки Антону было очень неприятно.
И, наконец, третий раз обида была так велика, что дурное настроение Антона заметила Марина.
– Что у тебя?
– Ничего.
– Ну зачем ты врешь, Антон? Как тебе не стыдно? Ведь я все вижу.
И Антон вынужден был рассказать, что у них в цехе стали пропадать то деньги у рабочих, то вещи, то инструменты.
– Ну и что? – спросила Марина.
– Как «что»? Ты же понимаешь!.. Ведь люди-то думают…
– Кто?.. Тебе это сказали?
– Нет.
– Так почему же ты сам думаешь? Я сердиться буду, Антон!
Но сердиться она не могла – Антон каждый раз приходил все более удрученным. Правда, он старался делать вид, будто все хорошо, но Марина чувствовала, что он притворяется.
Так продолжалось больше недели. А потом вдруг он приходит совсем другой, сияющий.
– Ты знаешь? Нашли!
– Что нашли?
– Того! Гада! Эх, мне не дали, я бы его сразу выучил. А то теперь товарищеский суд, видишь ли, хотят устраивать.
– Так на тебя-то, значит, не думали?
– Оказывается, и не думали. Он давно на подозрении был.
– Так почему же ты себя мучаешь? Дай уши!
Марина шутливо дерет его за уши, и оба смеются.
Ее главной заботой было снять бремя с души Антона, ей так хотелось, чтобы он обо всем забыл! Она неодобрительно смотрела поэтому на его переписку с друзьями по колонии и недовольно морщилась, когда он что-нибудь рассказывал о ней.
– Не хочу о них ничего слушать. Молчи! – говорила она.
Нехотя, поджав губы, она согласилась прочитать и письмо от Славы Дунаева.
Он писал, как поступил на работу, как отказывал ему в том тот самый начальник, который когда-то «осложнил ему жизнь», и как Слава добился своего и «связал концы» – выговорил начальнику все при всех, прямо глядя в глаза. Дальше Слава писал, что он начал готовиться в школу для воспитателей, о которой мечтал, и вот его встретили старые дружки и стали втягивать опять в свою компанию, а когда он наотрез отказался, напали на него и избили.
«На меня сыпались удар за ударом, но я не думал обороняться. Моя душа настолько перегорела в переживаниях за прошлое, что эти удары я ощущал так, как после знойного дня будто неожиданно пошел дождь, и я наслаждался этим дождем. Теперь с ними все кончено, будем набирать высоту».
– Вот это да! Это парень! – воскликнула вдруг Марина. – И это тебе урок! Да, да! Набирать высоту. И довольно тебе носиться со своими переживаниями!
Вместо ответа Антон продекламировал:
Перед собой я сам теперь в ответе,
Мой приговор указом не сотрут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Так они ни до чего и не договорились.
И все равно! Пусть она не договорилась с мамой, но Марина пригласила к себе Антона и угостила его чаем. Но Антон чувствовал себя неловко и старался к ней не заходить – куда приятнее пройтись по милым переулочкам и посидеть опять у памятника Павлику Морозову.
Марина недавно окончила краткосрочные курсы крановщиков и была на седьмом небе.
– По устройству крана – пять, по технике безопасности – пять, по электрооборудованию – пять! – хвалилась она Антону. – В блеске! Нас только двое так сдали из двадцати трех. Здорово, а?
Теперь ее перевели на другое, крупноблочное строительство. Работать там было хорошо и весело – сидя в кабине своего крана, она могла наблюдать всю картину большой стройки и потом делилась с Антоном.
– Ты знаешь, я на одном блоке написала… Ну, одним словом, мраморной доски не нашлось, так я прямо по бетону: «Здесь работала Марина Зорина». Чернильным карандашом написала. Как, по-твоему, смоет дождем или нет?
Особенно ее восхищали монтажники.
– Если бы ты видел, как они работают, – говорила она. – Легко, красиво! Мне иногда даже самой хочется к ним. Дело трудное. Блоки эти бетонные огромные, а они с ними так управляются! И ребята хорошие, только ругаются очень. Шик, что ли, видят в этом? А шика никакого нет, просто стыдно! А главное – понимают: заметят нас, девушек, извиняются, а потом – опять. А ведь этим не нас – они себя унижают!
Рассказывал и Антон о себе – он тоже постепенно осваивался с делом, но у него все было труднее, сложнее и не так весело. Уже первые дни на заводе – история с пружинами, с промывкой деталей – настроили его на невеселый лад: ему хотелось сразу показать себя, а вместо этого – конфуз и строгая отповедь дяди Васи за «кипятильный характер».
А дядя Вася, отчитав Антона и заставив его как следует изучить «чертежики», приметил, как он во время обеденного перерыва сидит один, на отлете, и сосредоточенно что-то жует.
– А ну! Что ты там, комар-одиночка? Садись в «козла» играть! Садись, садись!
В «козла» играть Антон не любил, но для компании сел и проиграл.
– Плохо ты фишки в голове держишь, – сказал дядя Вася. – Ты ж видел, что я на четверках играю!
После перерыва дядя Вася стал на свое рабочее место и подозвал Антона:
– Вот теперь смотри!
Дядя Вася взял блестящий, отполированный цилиндр и повертел его перед Антоном.
Шаг за шагом дядя Вася показывал Антону все операции и попутно объяснял и предостерегал, что будет, если он плохо закрепит втулку стопорным винтом ила неточно поставит распорное кольцо. Закончив объяснение, бригадир поставил Антона рядом с собой и велел самостоятельно, от начала до конца, собрать шпиндель.
Антон долго возился, то подсматривая за тем, как работает дядя Вася, то заглядывая в висящий на стене чертеж, и в конце концов собрал. А тогда подошел дядя Вася и, покрутив головку шпинделя, коротко бросил:
– Перебрать придется. Видишь – бьет!
Антон ничего не видел, но уже знал, что проверка «биения» производится на особых, микронных часах, индикаторе, а дядя Вася определил это на глаз! Пришлось начинать все сначала.
Постепенно Антон овладевал своим делом. Вместе с огорчениями это приносило радости и растущую уверенность в своих силах. В этом очень помогала ему и дружба с Валей Печенеговым. Антон переставал чувствовать себя оторванным от всех, «комаром-одиночкой», и постепенно втягивался в жизнь цеха – участвовал в лыжном походе, написал заметку в стенгазету и даже выступил на собрании. Этим он с гордостью поделился с писателем Шанским, когда тот приехал его навестить и расспросить о его теперешнем житье-бытье.
Но были случаи, которые, наоборот, воскрешали готовые было совсем исчезнуть настроения настороженности и отчужденности.
Однажды дядя Вася послал Антона в инструментальную кладовую за напильниками, но кладовщица не выдала инструментов и, как показалось Антону, подозрительно на него поглядела.
Другой раз подсобная рабочая, тетя Паша, при всех обругала Антона жуликом. Дядя Вася прикрикнул на нее и объяснил Антону, что у тети Паши такой характер: если дома с мужем поссорится, то на первом встречном готова зло сорвать, весь завод перевернет. А все-таки Антону было очень неприятно.
И, наконец, третий раз обида была так велика, что дурное настроение Антона заметила Марина.
– Что у тебя?
– Ничего.
– Ну зачем ты врешь, Антон? Как тебе не стыдно? Ведь я все вижу.
И Антон вынужден был рассказать, что у них в цехе стали пропадать то деньги у рабочих, то вещи, то инструменты.
– Ну и что? – спросила Марина.
– Как «что»? Ты же понимаешь!.. Ведь люди-то думают…
– Кто?.. Тебе это сказали?
– Нет.
– Так почему же ты сам думаешь? Я сердиться буду, Антон!
Но сердиться она не могла – Антон каждый раз приходил все более удрученным. Правда, он старался делать вид, будто все хорошо, но Марина чувствовала, что он притворяется.
Так продолжалось больше недели. А потом вдруг он приходит совсем другой, сияющий.
– Ты знаешь? Нашли!
– Что нашли?
– Того! Гада! Эх, мне не дали, я бы его сразу выучил. А то теперь товарищеский суд, видишь ли, хотят устраивать.
– Так на тебя-то, значит, не думали?
– Оказывается, и не думали. Он давно на подозрении был.
– Так почему же ты себя мучаешь? Дай уши!
Марина шутливо дерет его за уши, и оба смеются.
Ее главной заботой было снять бремя с души Антона, ей так хотелось, чтобы он обо всем забыл! Она неодобрительно смотрела поэтому на его переписку с друзьями по колонии и недовольно морщилась, когда он что-нибудь рассказывал о ней.
– Не хочу о них ничего слушать. Молчи! – говорила она.
Нехотя, поджав губы, она согласилась прочитать и письмо от Славы Дунаева.
Он писал, как поступил на работу, как отказывал ему в том тот самый начальник, который когда-то «осложнил ему жизнь», и как Слава добился своего и «связал концы» – выговорил начальнику все при всех, прямо глядя в глаза. Дальше Слава писал, что он начал готовиться в школу для воспитателей, о которой мечтал, и вот его встретили старые дружки и стали втягивать опять в свою компанию, а когда он наотрез отказался, напали на него и избили.
«На меня сыпались удар за ударом, но я не думал обороняться. Моя душа настолько перегорела в переживаниях за прошлое, что эти удары я ощущал так, как после знойного дня будто неожиданно пошел дождь, и я наслаждался этим дождем. Теперь с ними все кончено, будем набирать высоту».
– Вот это да! Это парень! – воскликнула вдруг Марина. – И это тебе урок! Да, да! Набирать высоту. И довольно тебе носиться со своими переживаниями!
Вместо ответа Антон продекламировал:
Перед собой я сам теперь в ответе,
Мой приговор указом не сотрут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127