Среди прочего за ним числится один феноменальный научный подвиг: двенадцать лет он в условиях каторги — единственный случай в истории мировой науки! — вел метеорологические наблюдения. Они не пропали втуне — директор Главной физической обсерватории академик Вильд получил и обработал его данные, а в своем труде «О температуре воздуха в Российской империи» благодарно и смело сослался на исследования «политического ссыльного Борисова».
Добавлю, что в литературном наследии Петра Борисова оказалась статья «О происхождении планет», совершенно свободная от религиозных, мистических или идеалистических концепций мироздания; он считает Вселенную бесконечной, ее развитие вечным, а ключом к познанию мира — «сочетание» естественных и математических наук.
Несомненно, мысли Выгодовского о Вселенной были близки мыслям Борисова. И в то же время космогонические рассуждения декабриста-крестьянина, должно быть, отличались оригинальностью, как все написанное им. И хотя соответствующие абзацы никто еще полностью не прочел, по отдельным строчкам можно понять, что автор с величайшим почтением относится к мудрой книге природы, в которой царит закон незаметного перехода и постепенности, пишет о «материи», о том, «от чего бывает северное сияние», о некоем «животном магнетизме», «колебаниях земли», «атомах воды», и, заключая описание своего фантастического путешествия к полюсу, он, очевидно, в результате инстинктивной догадки, приходит к удивительной мысли — человек, овладевший, по его терминологии, «полюсом», то есть вершиной естественнонаучных знаний, «открыл бы все… прямо штурмуй небо». (Разрядка моя. — В. Ч.).
И вдруг, как молния в смутном предгрозовом небе, — острая политическая мысль среди туманных тесных строк: «…всевосхищающий гений Наполеон: умел все прибрать, а не умел удержать… в том разве отдать ему справедливость, что успел за (благо) временно защитить свою умную голову императорскою короною, чтобы не просунулась она в петлю — дальновиден был разбойник!»
Глаза устают от мелких буковок, густоты строчек, от слога — рваного, местами совсем невнятного, резкой смены тем и настроений. Нет, это не Лунин, однако есть и нечто общее. Страсть, там — сдержанная, полная скрытой внутренней силы, здесь — стихийная, почти неуправляемая, но в обоих случаях это гражданская, политическая страсть, движимая прежними декабристскими идеалами. У Лунина — глубокий историзм, вдумчивый анализ европейских и российских событий, у Выгодовского — рвущийся наружу гнев, язвительное, горькое обличение прежних и нынешних общественных язв. Там — философские раздумья всесторонне образованного человека, думающего о лучшем будущем своей родины и уверенного в нем, здесь — гневное отрицание духа всеобщего торгашества, церковных и государственных институтов, беспощадное бичевание российских правопорядков, унижающих и растлевающих народ. Павел Выгодовский пишет, что «промысел Божий ныне отринут, в храмах воздвигнуты меркуриевы кумирни, происходит торговля, плутни, воровство; что золотой телец — бог нового Израиля, что в храмы заманивают ныне не для того, чтобы молиться, но чтобы взять взятку, и на уме не слово Божие, а алтынничество; что сверх того явилось множество гениев, которые трудятся, как волы и ослы, желая споспешествовать усовершенствованию агрономии; что хлеба столько, что девать некуда, хоть мужики часто и голодают, что по новой системе народ — есть непросвещенная чудь, не стоющая хлеба; что ему лучше дать яду (вина), чем хлеба, что все усилия политического разума устремлены на то, чтобы распространить этот яд всенародно, дабы доставить казне огромные доходы, что для казны все равно хоть пропей здоровье, состояние, нравственность, жизнь, — ей души не нужны, были бы деньги, а там хоть весь мир передохни…».
Этот отрывок из письма Павла Выгодовского я привел для иллюстрации взглядов и стиля мышления одинокого нарымского ссыльного, не получившего в прошлом систематического образования, волею судьбы (если под этим понимать жандармскую волю российского императора) оторванного от своих товарищей по убеждениям. И все-таки удивительно — выбор им способа общественной агитации, борьбы совпал с лунинским выбором! Возможно, как и Лунин, Выгодовский рисковал сознательно, рассчитывая на то, что его политические строки прочтет не только адресат и его окружение… Ведь есть точные жандармские сведения о том, что были и другие письма на родину, в которых декабрист «не упускал случая осуждать действия начальствующих лиц, так и другие предметы», а содержание и объем единственного сохранившегося письма никак не соответствуют представлениям о рядовом, обычном письме родственникам.
В книжке М. М. Богдановой говорится о 12 страницах письма Павла Выгодовского Петру Пахутину, но тут двенадцать плотно исписанных с двух сторон листов, следовательно, страниц вдвое больше.
Памфлет-трактат Павла Выгодовского до сего дня лежит непрочтенным, до конца не понятым и не оцененным с научной обстоятельностью и полнотой…
Любознательный Читатель. Неужели?!
— Да, ни один человек на свете не знает полного содержания этого письма! Оно не только нигде не напечатано, но и, наверное, никем пока полностью не прочтено. Попытался я было восстановить его полный текст, но вскоре отступился — почерк мелкий, хотя буквы стоят и неплотно, строчки частые и довольно ровные, смысл отдельных мест ясен, но слишком резко меняются темы; слог нестандартный, отмеченный яркой индивидуальностью… Глаза не смотрят уже, болят: нет, не справлюсь! Неужто нельзя было кому-нибудь из молодых востроглазых исследователей изучить по оригиналу этот интереснейший исторический документ? Думаю, что за дело мог бы давно взяться кто-нибудь из студентов — будущий историк, философ, криминалист-графолог, филолог или архивист, затеяв курсовую или дипломную работу об этом философско-политическом трактате декабриста, не прочитанном пока никем на свете. «Ленивы и нелюбопытны»?
Агитационная деятельность Павла Выгодовского была вскоре пресечена. Письмо его Петру Пахутину, конечно, перехватили власти.
Строгий читатель, быть может, упрекнет меня в преувеличении, в неправомочности сравнения Лунина и Выгодовского, на котором я настаиваю, — титаническая фигура урикского политического мыслителя с его множеством богатейших по содержанию агитационных писем и почти никому не известный нарымский ссыльный со своим единственным письмом да несколькими памфлетами-прошениями… «Ябеды» Павла Выгодовского, эти своего рода сатирические миниатюры декабриста, вкрапленные в тексты официальных прошений, мне придется оставить в покое, чтоб поберечь время читателя для более важного разговора о рукописном наследии декабриста-крестьянина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Добавлю, что в литературном наследии Петра Борисова оказалась статья «О происхождении планет», совершенно свободная от религиозных, мистических или идеалистических концепций мироздания; он считает Вселенную бесконечной, ее развитие вечным, а ключом к познанию мира — «сочетание» естественных и математических наук.
Несомненно, мысли Выгодовского о Вселенной были близки мыслям Борисова. И в то же время космогонические рассуждения декабриста-крестьянина, должно быть, отличались оригинальностью, как все написанное им. И хотя соответствующие абзацы никто еще полностью не прочел, по отдельным строчкам можно понять, что автор с величайшим почтением относится к мудрой книге природы, в которой царит закон незаметного перехода и постепенности, пишет о «материи», о том, «от чего бывает северное сияние», о некоем «животном магнетизме», «колебаниях земли», «атомах воды», и, заключая описание своего фантастического путешествия к полюсу, он, очевидно, в результате инстинктивной догадки, приходит к удивительной мысли — человек, овладевший, по его терминологии, «полюсом», то есть вершиной естественнонаучных знаний, «открыл бы все… прямо штурмуй небо». (Разрядка моя. — В. Ч.).
И вдруг, как молния в смутном предгрозовом небе, — острая политическая мысль среди туманных тесных строк: «…всевосхищающий гений Наполеон: умел все прибрать, а не умел удержать… в том разве отдать ему справедливость, что успел за (благо) временно защитить свою умную голову императорскою короною, чтобы не просунулась она в петлю — дальновиден был разбойник!»
Глаза устают от мелких буковок, густоты строчек, от слога — рваного, местами совсем невнятного, резкой смены тем и настроений. Нет, это не Лунин, однако есть и нечто общее. Страсть, там — сдержанная, полная скрытой внутренней силы, здесь — стихийная, почти неуправляемая, но в обоих случаях это гражданская, политическая страсть, движимая прежними декабристскими идеалами. У Лунина — глубокий историзм, вдумчивый анализ европейских и российских событий, у Выгодовского — рвущийся наружу гнев, язвительное, горькое обличение прежних и нынешних общественных язв. Там — философские раздумья всесторонне образованного человека, думающего о лучшем будущем своей родины и уверенного в нем, здесь — гневное отрицание духа всеобщего торгашества, церковных и государственных институтов, беспощадное бичевание российских правопорядков, унижающих и растлевающих народ. Павел Выгодовский пишет, что «промысел Божий ныне отринут, в храмах воздвигнуты меркуриевы кумирни, происходит торговля, плутни, воровство; что золотой телец — бог нового Израиля, что в храмы заманивают ныне не для того, чтобы молиться, но чтобы взять взятку, и на уме не слово Божие, а алтынничество; что сверх того явилось множество гениев, которые трудятся, как волы и ослы, желая споспешествовать усовершенствованию агрономии; что хлеба столько, что девать некуда, хоть мужики часто и голодают, что по новой системе народ — есть непросвещенная чудь, не стоющая хлеба; что ему лучше дать яду (вина), чем хлеба, что все усилия политического разума устремлены на то, чтобы распространить этот яд всенародно, дабы доставить казне огромные доходы, что для казны все равно хоть пропей здоровье, состояние, нравственность, жизнь, — ей души не нужны, были бы деньги, а там хоть весь мир передохни…».
Этот отрывок из письма Павла Выгодовского я привел для иллюстрации взглядов и стиля мышления одинокого нарымского ссыльного, не получившего в прошлом систематического образования, волею судьбы (если под этим понимать жандармскую волю российского императора) оторванного от своих товарищей по убеждениям. И все-таки удивительно — выбор им способа общественной агитации, борьбы совпал с лунинским выбором! Возможно, как и Лунин, Выгодовский рисковал сознательно, рассчитывая на то, что его политические строки прочтет не только адресат и его окружение… Ведь есть точные жандармские сведения о том, что были и другие письма на родину, в которых декабрист «не упускал случая осуждать действия начальствующих лиц, так и другие предметы», а содержание и объем единственного сохранившегося письма никак не соответствуют представлениям о рядовом, обычном письме родственникам.
В книжке М. М. Богдановой говорится о 12 страницах письма Павла Выгодовского Петру Пахутину, но тут двенадцать плотно исписанных с двух сторон листов, следовательно, страниц вдвое больше.
Памфлет-трактат Павла Выгодовского до сего дня лежит непрочтенным, до конца не понятым и не оцененным с научной обстоятельностью и полнотой…
Любознательный Читатель. Неужели?!
— Да, ни один человек на свете не знает полного содержания этого письма! Оно не только нигде не напечатано, но и, наверное, никем пока полностью не прочтено. Попытался я было восстановить его полный текст, но вскоре отступился — почерк мелкий, хотя буквы стоят и неплотно, строчки частые и довольно ровные, смысл отдельных мест ясен, но слишком резко меняются темы; слог нестандартный, отмеченный яркой индивидуальностью… Глаза не смотрят уже, болят: нет, не справлюсь! Неужто нельзя было кому-нибудь из молодых востроглазых исследователей изучить по оригиналу этот интереснейший исторический документ? Думаю, что за дело мог бы давно взяться кто-нибудь из студентов — будущий историк, философ, криминалист-графолог, филолог или архивист, затеяв курсовую или дипломную работу об этом философско-политическом трактате декабриста, не прочитанном пока никем на свете. «Ленивы и нелюбопытны»?
Агитационная деятельность Павла Выгодовского была вскоре пресечена. Письмо его Петру Пахутину, конечно, перехватили власти.
Строгий читатель, быть может, упрекнет меня в преувеличении, в неправомочности сравнения Лунина и Выгодовского, на котором я настаиваю, — титаническая фигура урикского политического мыслителя с его множеством богатейших по содержанию агитационных писем и почти никому не известный нарымский ссыльный со своим единственным письмом да несколькими памфлетами-прошениями… «Ябеды» Павла Выгодовского, эти своего рода сатирические миниатюры декабриста, вкрапленные в тексты официальных прошений, мне придется оставить в покое, чтоб поберечь время читателя для более важного разговора о рукописном наследии декабриста-крестьянина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168