Слова «брат, братья, братие» очень широко употреблялись во времена русского средневековья применительно к князьям, в их сношениях друг с Другом. Из письма Владимира Мономаха Олегу Святославичу, деду князя Игоря: «Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили, и на что им одежды?» А вот другие фразы из «Поучения» Мономаха, в которых слова «братья» и «братия» синонимичны понятию «князья»: «Встретили меня послы от братьев моих…», «Что лучше и прекраснее, чем жить братьям вместе», «Я не раз братии своей говорил…», «Ибо не хочу я зла, но добра хочу братьи и Русской .земле».
Обильный материал для этой нашей темы дают летописи. Юрий Долгорукий приглашал в 1146 году отца Игоря Святослава Ольговича. «Приди ко мне, брате, в Москов». «Брате и сыну!» — так, согласно летописи, обращался современник Игоря, персонаж «Слова», великий князь киевский Святослав к своему двоюродному дяде по матери Всеволоду владимиро-суздальскому, который в свою очередь точно так же обращался к Роману галицко-волынскому. «Сыну» — это была форма изъявления политического патронажа, «брате» — обращение князя к князю. Абсолютная идентичность понятий «братия» и «русские князья» сквозит в татищевском переложении события 1117 года: «Ярославец владимирский, сын Святополч, емлет согласие с ляхами противо братии своея, русских князь, и многие обидит волости». Б. А. Рыбаков однажды процитировал тот же источник, излагающий политическое кредо Романа галицкого (1203 г.); киевский князь должен «землю Русскую отовсюду оборонять, а в братии, князьях русских, добрый порядок содержать, дабы един другого не мог обидеть и на чужие области наезжать и разорять». Можно привести сотни летописных текстов, где слова «братие», «братия» исходят от князей, адресованы князьям и выражают не родственные, а политические отношения. Не стану я множить примеры, лишь попрошу любознательно читателя отметить для себя обращение «братие», выделенное мною разрядкой в цитатах последующего текста.
Сделаем также простое текстуальное сравнение литературных памятников XII века. «Слово о князьях», «Слово» Даниила Заточника и летописи, безусловно, писаны не князьями — в них нет ни одного авторского обращения к «братии». «Слово о полку Игореве» написано князем — таких там обращений множество, а в одном примечательном месте Игорь совершенно отчетливо числит отдельно «братию» (князей) и «дружину» (войско), обращаясь к ним: «Братие и дружино! луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти…»
Правда, приметное это обращение адресовалось в наше средневековье и монашествующей «братии», и редко! — категориям слушателей или .читателей, но, как мы убедились, в светской литературе и летописях оно употреблялось прежде всего как обращение князя к князьям. Не могу не сослаться на авторитетное мнение академика А. С. Орлова: «Светские» примеры из русской летописи XI— XII вв., повествовавшей главным образом о междукняжеских отношениях, дают слово «братия», «братья» преимущественно в значении то всей группы русских князей, то группы князей союзников и не только родных по крови» («Слово о полку Игореве», редакция и комментарий А. С. Орлова, М. —Л., 1938, стр. 88).
.Главный вывод: если «братие» в «Слове» — это «князья», в чем едва ли допустимо сомневаться, то разве мог так обращаться к князьям дружинник, воевода, боярин, придворный певец, музыкант или келейный писец? Так мог обращаться к ним только автор-князь!
Многие исследователи издавна отмечали сословное политическое мировидение автора, избирательность и направленность его взгляда. Известный историк прошлого века Д. Иловайский (1859 г.): «Везде они (князь и дружина) представляются понятиями неразрывными, и притом едва ли не олицетворяющими собой понятие о всей Русской земле. Народ или, собственно, „черные люди“ остаются у него в тени, на заднем плане». Поэт А. Майков (1870 г.): «Песнь возникла не в народе, но в другой, высшей сфере общества. Это листок от того же дерева, но с другой ветви». Советский исследователь В. Невский (1934 г.): «Прежде всего поражает „Слово“ тем, что народ, смерды, их жизнь, их участие абсолютно в нем не отражается… Для автора, конечно, ближе всего были интересы его класса, интересы княжеские» (разрядка автора. —. Ч.). В. Ржига (1934 г.): «Мысль о принадлежности автора к княжеской среде является вполне мотивированной». А. Никитин (1977 г.): «…Скорее всего, это был не боярин, не дружинник, а высокообразованный князь: не поэт, в прямом смысле этого слова, но писатель, привыкший владеть пером, может быть, лучше меча, а потому первый понявший горестную судьбу, ожидающую Русскую землю». И, Державец (1979 г.): «…Разбираясь постепенно в „темных. местах“ „Слова о полку Игореве“, я все больше и больше убеждался, что первоначальный текст „Слова“, до его искажения позднейшими переписчиками, был написан ИМЕННО КНЯЗЕМ, человеком княжеского сословия… Кто, как не князь, был одновременно воином и государственным человеком? В чьем быту, как не в княжеском, сохранялись долее всего пережитки дохристианского быта?.. Почему мы должны отказывать князьям в литературном таланте и патриотизме?»
Карл Маркс внимательно читал «Слово о полку Игореве» и точнейшим образом выразил его суть: «Это призыв русских князей к объединению как раз перед нашествием монголов». В таком переводе эту формулу можно понять и как «призыв, обращенный к русским князьям», и как «призыв, исходящий от русских князей»…
Итак, художественная символика и конкретика «Слова», выраженная посредством множества характерных образов, сравнений, понятийных категорий и отдельных слов, свидетельствует в пользу принадлежности автора к княжескому сословию.
36
Академик Д. С. Лихачев дал подробную и квалифицированную характеристику автора «Слова». Автор, «несомненно современник событий», «не только знает больше, чем летописцы, — он видит и слышит события во всей яркости жизненных впечатлений», «несомненно, был книжно образованным человеком», «знает и живо ощущает степную природу XII в.», «правильно употребляет сложную феодальную и военную терминологию», «разбирается в политическом положении отдельных русских княжеств», «употребляет тюркские слова в их типичной для XII в. форме». И далее: «Археологически точны все упоминания в „Слове“ „оружия“ и „указания на одежду“, „этнографически подтверждены и древнерусские поверья, отразившиеся в сне Святослава Киевского“. Исследователь отмечает патриотическую позицию автора, приводит примеры точности его исторических указаний.
Вспомним также мнение Б. А. Рыбакова: автор был «государственным человеком» и «достаточно могущественным, для того чтобы писать так, как хотел», то есть, по нашим предположениям, являлся князем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168