Являясь сверхпроводником при комнатной температуре, он обладает сильными и необычными электромагнитными свойствами.
Глинн обратился к Макферлейну:
– Доктор Макферлейн?
– Есть масса противоречий, – начал Макферлейн ровным голосом. – Мы не обнаружили ничего специфически опасного. Но мы и не вполне доказали его безопасность. Сейчас прогоняется следующая серия тестов. Если она прольет больше света, мы дадим вам знать. Но потребуются годы, чтобы ответить на эти вопросы, а не двенадцать часов.
– Понятно, – произнес Глинн и протяжно вздохнул с тихим шипящим звуком, который у любого другого означал бы раздражение. – Мы тоже узнали кое-что о метеорите, что будет вам интересно.
– Что такое?
– По предварительным оценкам, считалось, что его размер тысяча двести кубических метров, диаметр сорок два фута. Гарса и его команда вычертили наружный контур метеорита, когда прокладывали эти тоннели. Оказывается, он меньше, чем мы предполагали. Он всего двадцать футов в диаметре.
Мозг Макферлейна пытался принять этот факт. Почему-то он почувствовал разочарование – метеорит оказался незначительно больше Анайито, что экспонируется в нью-йоркском музее.
– На этом этапе еще трудно измерить его массу, – продолжал Глинн. – Но по всем показателям он весит, самое малое, десять тысяч тонн.
Макферлейн тут же забыл о недавнем разочаровании.
– Значит, он имеет удельную массу…
– Господи, не меньше семидесяти пяти, – подсказала Амира.
Глинн поднял брови.
– И что это означает?
– Два самых тяжелых элемента – это осмий и иридий, – объяснила Амира. – Удельная масса у обоих около двадцати двух. При удельной массе семьдесят пять этот метеорит имеет в три раза большую плотность, чем любой известный на Земле элемент.
– Вот вам и доказательство, – сказал Макферлейн.
Он почувствовал сильное сердцебиение.
– Простите? – не понял Глинн.
У Макферлейна вдруг словно гора упала с плеч. Он посмотрел Глинну в лицо.
– Не может быть никаких сомнений. Это межзвездный метеорит.
Глинн остался невозмутимым.
– Невозможно, чтобы наша Солнечная система породила что-либо с такой плотностью. Оно должно появиться откуда-то извне. Из места во Вселенной, очень отличного от нашего. Из региона гиперновой звезды.
Последовало долгое молчание. Макферлейн слышал крики рабочих в дальних тоннелях, приглушенные звуки работающих отбойных молотков и сварочных аппаратов. Наконец Глинн прочистил горло.
– Доктор Макферлейн, – начал он тихо. – Сэм. Я прошу прощения, если выгляжу сомневающимся. Поймите, мы работаем вне параметров какой-либо известной модели. Нет прецедента, на который мы могли бы опереться. Я понимаю, у вас недостаточно времени для проведения ваших тестов. Но для нас удобный момент будет вот-вот упущен. Я хочу знать ваше мнение как ученого и как человека: безопасно ли продолжать работы или следует прекратить их и отправиться домой?
Макферлейн глубоко вздохнул. Он понимал, что у него спрашивает Глинн. Но он знал и то, что он оставил несказанным. «Как ученого и как человека…» Глинн ждал его объективной оценки, а не оценки человека, предавшего своего друга пять лет назад в точно такой ситуации. У него в мозгу мелькали картинки: Ллойд, вышагивающий перед пирамидой, сверкающие черные глаза команданте эсминца, истлевшие кости его мертвого напарника.
Макферлейн начал говорить очень медленно:
– Он лежит здесь тридцать миллионов лет без видимых проблем. Но правда в том, что мы доподлинно не знаем этого. Все, что я могу сказать, – это величайшее научное открытие. Стоит ли оно риска? Ничто действительно значительное не достигалось без риска.
Взгляд Глинна блуждал где-то далеко. Как всегда, ничего нельзя было прочесть по выражению его лица, но Макферлейн чувствовал, что он выразил словами мысли самого Глинна.
Глинн достал карманные часы, открыл их изящным жестом. Он принял решение:
– Мы поднимаем камень через тридцать минут. Рейчел, если вы с Джином протестируете следящую систему, мы будем готовы.
Макферлейна затопили эмоции. Он даже не мог разобраться, что это было – боязнь или предвкушение.
– Тесты мы должны провести наверху, – сказал Гарса, взглянув на часы. – Здесь никому находиться нельзя.
Все эмоции сразу угасли.
– Я полагал, вы говорили, что это совершенно безопасно, – сказал Макферлейн.
– Двойное обеспечение, – пробормотал Глинн и повел всех со склада по узкому тоннелю.
«Ролвааг»
9 часов 30 минут
Доктор Патрик Брамбелл, удобно устроившись на койке, читал «Королеву фей» Спенсера. Судя по звукам, танкер мирно стоял на якоре. Матрас был восхитительно мягким. Температура в медицинском отсеке поддерживалась как раз такой, как ему нравилось. Вся команда, кроме вахтенных, была на берегу занята подготовкой к подъему метеорита, и на судне стояла тишина. Мир не причинял ему неудобств, не вызывал беспокойства, исключая руку, державшую книгу у него перед носом последние полчаса, которая, по-видимому, начала уставать. Но эта проблема была легко решаемой. Он переложил книгу в другую руку, перевернул страницу и, удовлетворенно вздохнув, снова погрузился в изысканные стихи Спенсера.
Потом вспомнил кое-что, вызвавшее раздражение. С неохотой Брамбелл посмотрел через открытую дверь каюты на коридор и медицинскую лабораторию за ним. Там на блестящем металлическом столе стоял голубой ящик с вещественными доказательствами. Замки были открыты, но крышка не поднята. С этим было связано что-то жалкое, почти неприятное. Глинн хотел получить результаты обследования в конце дня.
С минуту Брамбелл смотрел на ящик, не сводя глаз. Потом отложил книгу в сторону, с сожалением встал с койки и одернул на себе хирургический костюм. Хотя ему редко приходилось заниматься собственно медицинскими делами и еще реже проводить операции, он любил носить одежду хирурга и не расставался с ней, пока не ложился спать. Как униформу, он находил ее более устрашающей, чем полицейская, и только немного менее устрашающей, чем сама старуха Смерть. Костюм хирурга, особенно в пятнах крови, способствует сокращению официальных визитов и ускорению лишних разговоров.
Брамбелл вышел из своей каюты и остановился в большом коридоре медицинского отсека, изучая параллельные линии открытых дверей. В приемной никого. Десять коек, и все пустые. Просто великолепно.
Войдя в лабораторию, Брамбелл вымыл руки в большой раковине, потом стряхнул с пальцев воду короткими вращательными движениями, непочтительно пародируя священников. Включив локтем сушилку, он стал потирать свои старые шишковатые руки под струей воздуха. Занимаясь этим, он смотрел на аккуратные ряды старых книг – избыток, перекочевавший сюда из каюты. Над ними он повесил изображение Иисуса Христа и маленькую фотографию двух малышей-близнецов в матросских костюмчиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Глинн обратился к Макферлейну:
– Доктор Макферлейн?
– Есть масса противоречий, – начал Макферлейн ровным голосом. – Мы не обнаружили ничего специфически опасного. Но мы и не вполне доказали его безопасность. Сейчас прогоняется следующая серия тестов. Если она прольет больше света, мы дадим вам знать. Но потребуются годы, чтобы ответить на эти вопросы, а не двенадцать часов.
– Понятно, – произнес Глинн и протяжно вздохнул с тихим шипящим звуком, который у любого другого означал бы раздражение. – Мы тоже узнали кое-что о метеорите, что будет вам интересно.
– Что такое?
– По предварительным оценкам, считалось, что его размер тысяча двести кубических метров, диаметр сорок два фута. Гарса и его команда вычертили наружный контур метеорита, когда прокладывали эти тоннели. Оказывается, он меньше, чем мы предполагали. Он всего двадцать футов в диаметре.
Мозг Макферлейна пытался принять этот факт. Почему-то он почувствовал разочарование – метеорит оказался незначительно больше Анайито, что экспонируется в нью-йоркском музее.
– На этом этапе еще трудно измерить его массу, – продолжал Глинн. – Но по всем показателям он весит, самое малое, десять тысяч тонн.
Макферлейн тут же забыл о недавнем разочаровании.
– Значит, он имеет удельную массу…
– Господи, не меньше семидесяти пяти, – подсказала Амира.
Глинн поднял брови.
– И что это означает?
– Два самых тяжелых элемента – это осмий и иридий, – объяснила Амира. – Удельная масса у обоих около двадцати двух. При удельной массе семьдесят пять этот метеорит имеет в три раза большую плотность, чем любой известный на Земле элемент.
– Вот вам и доказательство, – сказал Макферлейн.
Он почувствовал сильное сердцебиение.
– Простите? – не понял Глинн.
У Макферлейна вдруг словно гора упала с плеч. Он посмотрел Глинну в лицо.
– Не может быть никаких сомнений. Это межзвездный метеорит.
Глинн остался невозмутимым.
– Невозможно, чтобы наша Солнечная система породила что-либо с такой плотностью. Оно должно появиться откуда-то извне. Из места во Вселенной, очень отличного от нашего. Из региона гиперновой звезды.
Последовало долгое молчание. Макферлейн слышал крики рабочих в дальних тоннелях, приглушенные звуки работающих отбойных молотков и сварочных аппаратов. Наконец Глинн прочистил горло.
– Доктор Макферлейн, – начал он тихо. – Сэм. Я прошу прощения, если выгляжу сомневающимся. Поймите, мы работаем вне параметров какой-либо известной модели. Нет прецедента, на который мы могли бы опереться. Я понимаю, у вас недостаточно времени для проведения ваших тестов. Но для нас удобный момент будет вот-вот упущен. Я хочу знать ваше мнение как ученого и как человека: безопасно ли продолжать работы или следует прекратить их и отправиться домой?
Макферлейн глубоко вздохнул. Он понимал, что у него спрашивает Глинн. Но он знал и то, что он оставил несказанным. «Как ученого и как человека…» Глинн ждал его объективной оценки, а не оценки человека, предавшего своего друга пять лет назад в точно такой ситуации. У него в мозгу мелькали картинки: Ллойд, вышагивающий перед пирамидой, сверкающие черные глаза команданте эсминца, истлевшие кости его мертвого напарника.
Макферлейн начал говорить очень медленно:
– Он лежит здесь тридцать миллионов лет без видимых проблем. Но правда в том, что мы доподлинно не знаем этого. Все, что я могу сказать, – это величайшее научное открытие. Стоит ли оно риска? Ничто действительно значительное не достигалось без риска.
Взгляд Глинна блуждал где-то далеко. Как всегда, ничего нельзя было прочесть по выражению его лица, но Макферлейн чувствовал, что он выразил словами мысли самого Глинна.
Глинн достал карманные часы, открыл их изящным жестом. Он принял решение:
– Мы поднимаем камень через тридцать минут. Рейчел, если вы с Джином протестируете следящую систему, мы будем готовы.
Макферлейна затопили эмоции. Он даже не мог разобраться, что это было – боязнь или предвкушение.
– Тесты мы должны провести наверху, – сказал Гарса, взглянув на часы. – Здесь никому находиться нельзя.
Все эмоции сразу угасли.
– Я полагал, вы говорили, что это совершенно безопасно, – сказал Макферлейн.
– Двойное обеспечение, – пробормотал Глинн и повел всех со склада по узкому тоннелю.
«Ролвааг»
9 часов 30 минут
Доктор Патрик Брамбелл, удобно устроившись на койке, читал «Королеву фей» Спенсера. Судя по звукам, танкер мирно стоял на якоре. Матрас был восхитительно мягким. Температура в медицинском отсеке поддерживалась как раз такой, как ему нравилось. Вся команда, кроме вахтенных, была на берегу занята подготовкой к подъему метеорита, и на судне стояла тишина. Мир не причинял ему неудобств, не вызывал беспокойства, исключая руку, державшую книгу у него перед носом последние полчаса, которая, по-видимому, начала уставать. Но эта проблема была легко решаемой. Он переложил книгу в другую руку, перевернул страницу и, удовлетворенно вздохнув, снова погрузился в изысканные стихи Спенсера.
Потом вспомнил кое-что, вызвавшее раздражение. С неохотой Брамбелл посмотрел через открытую дверь каюты на коридор и медицинскую лабораторию за ним. Там на блестящем металлическом столе стоял голубой ящик с вещественными доказательствами. Замки были открыты, но крышка не поднята. С этим было связано что-то жалкое, почти неприятное. Глинн хотел получить результаты обследования в конце дня.
С минуту Брамбелл смотрел на ящик, не сводя глаз. Потом отложил книгу в сторону, с сожалением встал с койки и одернул на себе хирургический костюм. Хотя ему редко приходилось заниматься собственно медицинскими делами и еще реже проводить операции, он любил носить одежду хирурга и не расставался с ней, пока не ложился спать. Как униформу, он находил ее более устрашающей, чем полицейская, и только немного менее устрашающей, чем сама старуха Смерть. Костюм хирурга, особенно в пятнах крови, способствует сокращению официальных визитов и ускорению лишних разговоров.
Брамбелл вышел из своей каюты и остановился в большом коридоре медицинского отсека, изучая параллельные линии открытых дверей. В приемной никого. Десять коек, и все пустые. Просто великолепно.
Войдя в лабораторию, Брамбелл вымыл руки в большой раковине, потом стряхнул с пальцев воду короткими вращательными движениями, непочтительно пародируя священников. Включив локтем сушилку, он стал потирать свои старые шишковатые руки под струей воздуха. Занимаясь этим, он смотрел на аккуратные ряды старых книг – избыток, перекочевавший сюда из каюты. Над ними он повесил изображение Иисуса Христа и маленькую фотографию двух малышей-близнецов в матросских костюмчиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112