Причем не утруждая себя выдумыванием вежливых объяснений.
— У тебя там кирпичи, что ли? — пыхтя, поинтересовался Линичук.
— Книжки. Обросла.
— Заноси в лифт, — тоже слегка задыхаясь, пробормотал Герка. — Я створки придержу.
Держать лифт ему пришлось минуты две, не меньше, пока Гэндальф протискивался внутрь, прижимая к сердцу и животу картонную коробку с моими книгами; все остальные пожитки уложились в два объемистых целлофановых пакета и видавшую виды длинную спортивную сумку. Герка убрал руки, и створки схлопнулись с оглушительным звуком, похожим на взрыв. Я вообще удивляюсь, почему этот подъемный гроб в нашей общаге до сих пор действует. И до сих пор никого не убил.
На блоке торчали в дверном проеме кухни четыреста десятая в полном составе и пара девчонок с других этажей. «Возвращение блудной дочери». «Изгнание из капиталистического рая». В общем, хлеба и зрелищ!..
— Что, дорого квартиру снимать? — участливо поинтересовалась Хулита.
Информация о моем увольнении с работы уже пошла в массы.
— Сейчас цены — убиться с тумбочки, — подтвердила Наташка Лановая. — Так переехала бы к Андрею. Он что, против?
— Мужики вообще сволочи, — вступила феминистка Ленка. — Мог бы хоть помочь перебраться, что ли…
Моего участия в разговоре, по-видимому, не требовалось; девочки отлично справлялись сами. Я достала давно не пользованный, чуть тронутый ржавчиной ключ и со второго раза провернула его в замке. Слава богу, моя горячо любимая соседка уже умотала на практику в свой уездный город: после нескольких месяцев автономной жизни было бы трудновато привыкать к ее храпу и мальчикам. Барышни с блока тоже вот-вот разъедутся, кроме разве что Наташки, у которой, по слухам, полным ходом идет кампания по охомутанию выгодного столичного жениха.
Впрочем, я и сама не собираюсь надолго здесь застревать.
— Кидай вещи — и к нам, — предложил Сашка. — Мне мать на днях передачу прислала, еще не все съели.
— Тут недавно написалось кой-чего, послушаешь, — подчеркнуто небрежно бросил Герка.
Раньше я с ними особенно не тусовалась — не было лишнего времени, да и общих интересов у меня с профессиональными прожигателями жизни, мягко говоря, маловато. Но вчера вдруг оказалось, что мне больше абсолютно некого попросить помочь с вещами. Действительно, не Андрея же.
Еще и пришлось тащить с собой его куртку. И кучу книг.
По сравнению с тем, что творилось в четыреста пятой, бардак на моей бывшей квартире мог бы сойти за музейный порядок. Я присела на единственную более-менее не захламленную кровать; стенка над ней тихонько шелестела сиротливыми обрывками обоев и скотча.
— У Жеки был жуткий депресняк, — пояснил Гэндальф. — Накрылась его футбольная карьера. И…
Пассаж вроде «любимая девушка бросила» подвис у него на губах. Правильно: нечего сплетничать. И вовсе не потому, что меня хоть чуть-чуть колышет личная жизнь этой бывшей… словом, Андрей тут вообще ни при чем. К тому же я и так все знаю. У нас в «Миссури» все всё знают, и с этим, блин, ничего не поделать…
Тем временем пацаны сгребли на край стола ворох конспектов, книжек, газет, огрызков яблок, семечковой шелухи, немытых стаканов, etc. Кое-что просыпалось с краю на пол, но ни Герка, ни Гэндальф не пошевелились поднять. На освободившемся островке появились какие-то банки домашних закруток, остатки слоеного пирога, початая шоколадка, помидоры и кусок сала. Разумеется, выяснилось, что нет хлеба. Солнцев вздохнул и направился к двери. Надо понимать, сегодня была его очередь идти побираться в четыреста десятую.
Сашка Линичук примостился напротив меня, повернув спинкой вперед совершенно убитый стул. Смотрел. Явно считал себя обязанным развлекать меня беседой, но никак не мог начать. Я ему не помогала.
— Бери пирог, — наконец выдавил он. — Мать пекла. У нее неплохо получается…
— Да ладно, давай Герку подождем.
— Тоже мысль.
Он слегка раскачивался на стуле, похожий на понурого всадника; стул поскрипывал, как седло, и грозил долго не выдержать. На Сашкиной руке, сжимавшей спинку, поблескивало железное кольцо. Странный он, этот Гэндальф. Вроде бы умный парень, но что-то в нем есть неправильное, изначально не дающее ему жить, как все нормальные люди. Зимой взял да и забрел в ту лабораторию… тогда еще засекреченную. И ведь всегда, по жизни его будет заносить куда не следует, на запретные, но, если разобраться, никому не нужные территории. И хуже от этого будет только ему самому.
Интересно, а он тоже… ну, подавал заявление?..
Спросила я его, конечно, о другом:
— Ты уже устроился на практику?
— Ага. — Он явно не придавал этому ни малейшего значения. — В одну газету. При городской администрации… В общем, характеристику подпишут. А ты?
Я пожала плечами:
— А меня, видишь ли, не берут. Нет вакансий. Уже на четырех фирмах категорически нет вакансий. Будем искать дальше, а что делать?
— Я думал, для практикантов вакансии не нужны. И вообще они не имеют права…
— Не нужны. Не имеют. Сегодня утром, например, у меня состоялся такой разговорчик…
Я не собиралась с ним откровенничать, тем более «в лицах», но с удивлением констатировала, что меня уже понесло:
— «Девушка, у нас нет вакансий. — Но я не претендую на место в штате, я должна пройти летнюю практику. — Это вы сейчас так говорите. А потом захотите и место, и зарплату, знаю я вас. Но имейте в виду, вакансий у нас нет и не будет. Во всяком случае, для студентов этого вашего… ну, для студентов». Короче, поблагодарила за потраченное время, развернулась и ушла. Потому что, блин, он был прав: я таки захочу и место, и зарплату. Но это еще что! Вчера в одной конторе вообще…
Линичук слушал очень внимательно, даже перестал качаться на стуле. И, когда я осеклась, вскинул голову:
— Что вообще?
У него были широко раскрытые, по-собачьи преданные глаза. Мне стало смешно. А почему бы и не рассказать?..
— Неприкрытые сексуальные домогательства — так это называется? В общем, чуть не изнасиловали на столе, пришлось срочно делать ноги. Чего, думаю, и добивались. Какой идиот, скажи, станет на полном серьезе МЕНЯ сексуально домогаться?
И тут Гэндальф покраснел. Прямо на глазах вспыхнули малиновым уши, щеки пошли темными пятнами. Резко качнулся; ножка стула с хрустом сломалась под горе-всадником, и он едва удержался на ногах, расставленных над перекосившимся сиденьем. Он что, до сих пор девственник? Или…
Я усмехнулась. Почти весело.
— Ничего смешного, — бросил Гэндальф.
Пересел на кровать. И заговорил совсем не о том, чего я ожидала:
— Вовку с шестого этажа знаешь?.. Ну, длинного? Его избили позавчера. Какие-то левые пацаны, ни за что. Вернее, только за то, что он студент «Миссури». До народа потихоньку начинает доходить, что мы не такие, как все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
— У тебя там кирпичи, что ли? — пыхтя, поинтересовался Линичук.
— Книжки. Обросла.
— Заноси в лифт, — тоже слегка задыхаясь, пробормотал Герка. — Я створки придержу.
Держать лифт ему пришлось минуты две, не меньше, пока Гэндальф протискивался внутрь, прижимая к сердцу и животу картонную коробку с моими книгами; все остальные пожитки уложились в два объемистых целлофановых пакета и видавшую виды длинную спортивную сумку. Герка убрал руки, и створки схлопнулись с оглушительным звуком, похожим на взрыв. Я вообще удивляюсь, почему этот подъемный гроб в нашей общаге до сих пор действует. И до сих пор никого не убил.
На блоке торчали в дверном проеме кухни четыреста десятая в полном составе и пара девчонок с других этажей. «Возвращение блудной дочери». «Изгнание из капиталистического рая». В общем, хлеба и зрелищ!..
— Что, дорого квартиру снимать? — участливо поинтересовалась Хулита.
Информация о моем увольнении с работы уже пошла в массы.
— Сейчас цены — убиться с тумбочки, — подтвердила Наташка Лановая. — Так переехала бы к Андрею. Он что, против?
— Мужики вообще сволочи, — вступила феминистка Ленка. — Мог бы хоть помочь перебраться, что ли…
Моего участия в разговоре, по-видимому, не требовалось; девочки отлично справлялись сами. Я достала давно не пользованный, чуть тронутый ржавчиной ключ и со второго раза провернула его в замке. Слава богу, моя горячо любимая соседка уже умотала на практику в свой уездный город: после нескольких месяцев автономной жизни было бы трудновато привыкать к ее храпу и мальчикам. Барышни с блока тоже вот-вот разъедутся, кроме разве что Наташки, у которой, по слухам, полным ходом идет кампания по охомутанию выгодного столичного жениха.
Впрочем, я и сама не собираюсь надолго здесь застревать.
— Кидай вещи — и к нам, — предложил Сашка. — Мне мать на днях передачу прислала, еще не все съели.
— Тут недавно написалось кой-чего, послушаешь, — подчеркнуто небрежно бросил Герка.
Раньше я с ними особенно не тусовалась — не было лишнего времени, да и общих интересов у меня с профессиональными прожигателями жизни, мягко говоря, маловато. Но вчера вдруг оказалось, что мне больше абсолютно некого попросить помочь с вещами. Действительно, не Андрея же.
Еще и пришлось тащить с собой его куртку. И кучу книг.
По сравнению с тем, что творилось в четыреста пятой, бардак на моей бывшей квартире мог бы сойти за музейный порядок. Я присела на единственную более-менее не захламленную кровать; стенка над ней тихонько шелестела сиротливыми обрывками обоев и скотча.
— У Жеки был жуткий депресняк, — пояснил Гэндальф. — Накрылась его футбольная карьера. И…
Пассаж вроде «любимая девушка бросила» подвис у него на губах. Правильно: нечего сплетничать. И вовсе не потому, что меня хоть чуть-чуть колышет личная жизнь этой бывшей… словом, Андрей тут вообще ни при чем. К тому же я и так все знаю. У нас в «Миссури» все всё знают, и с этим, блин, ничего не поделать…
Тем временем пацаны сгребли на край стола ворох конспектов, книжек, газет, огрызков яблок, семечковой шелухи, немытых стаканов, etc. Кое-что просыпалось с краю на пол, но ни Герка, ни Гэндальф не пошевелились поднять. На освободившемся островке появились какие-то банки домашних закруток, остатки слоеного пирога, початая шоколадка, помидоры и кусок сала. Разумеется, выяснилось, что нет хлеба. Солнцев вздохнул и направился к двери. Надо понимать, сегодня была его очередь идти побираться в четыреста десятую.
Сашка Линичук примостился напротив меня, повернув спинкой вперед совершенно убитый стул. Смотрел. Явно считал себя обязанным развлекать меня беседой, но никак не мог начать. Я ему не помогала.
— Бери пирог, — наконец выдавил он. — Мать пекла. У нее неплохо получается…
— Да ладно, давай Герку подождем.
— Тоже мысль.
Он слегка раскачивался на стуле, похожий на понурого всадника; стул поскрипывал, как седло, и грозил долго не выдержать. На Сашкиной руке, сжимавшей спинку, поблескивало железное кольцо. Странный он, этот Гэндальф. Вроде бы умный парень, но что-то в нем есть неправильное, изначально не дающее ему жить, как все нормальные люди. Зимой взял да и забрел в ту лабораторию… тогда еще засекреченную. И ведь всегда, по жизни его будет заносить куда не следует, на запретные, но, если разобраться, никому не нужные территории. И хуже от этого будет только ему самому.
Интересно, а он тоже… ну, подавал заявление?..
Спросила я его, конечно, о другом:
— Ты уже устроился на практику?
— Ага. — Он явно не придавал этому ни малейшего значения. — В одну газету. При городской администрации… В общем, характеристику подпишут. А ты?
Я пожала плечами:
— А меня, видишь ли, не берут. Нет вакансий. Уже на четырех фирмах категорически нет вакансий. Будем искать дальше, а что делать?
— Я думал, для практикантов вакансии не нужны. И вообще они не имеют права…
— Не нужны. Не имеют. Сегодня утром, например, у меня состоялся такой разговорчик…
Я не собиралась с ним откровенничать, тем более «в лицах», но с удивлением констатировала, что меня уже понесло:
— «Девушка, у нас нет вакансий. — Но я не претендую на место в штате, я должна пройти летнюю практику. — Это вы сейчас так говорите. А потом захотите и место, и зарплату, знаю я вас. Но имейте в виду, вакансий у нас нет и не будет. Во всяком случае, для студентов этого вашего… ну, для студентов». Короче, поблагодарила за потраченное время, развернулась и ушла. Потому что, блин, он был прав: я таки захочу и место, и зарплату. Но это еще что! Вчера в одной конторе вообще…
Линичук слушал очень внимательно, даже перестал качаться на стуле. И, когда я осеклась, вскинул голову:
— Что вообще?
У него были широко раскрытые, по-собачьи преданные глаза. Мне стало смешно. А почему бы и не рассказать?..
— Неприкрытые сексуальные домогательства — так это называется? В общем, чуть не изнасиловали на столе, пришлось срочно делать ноги. Чего, думаю, и добивались. Какой идиот, скажи, станет на полном серьезе МЕНЯ сексуально домогаться?
И тут Гэндальф покраснел. Прямо на глазах вспыхнули малиновым уши, щеки пошли темными пятнами. Резко качнулся; ножка стула с хрустом сломалась под горе-всадником, и он едва удержался на ногах, расставленных над перекосившимся сиденьем. Он что, до сих пор девственник? Или…
Я усмехнулась. Почти весело.
— Ничего смешного, — бросил Гэндальф.
Пересел на кровать. И заговорил совсем не о том, чего я ожидала:
— Вовку с шестого этажа знаешь?.. Ну, длинного? Его избили позавчера. Какие-то левые пацаны, ни за что. Вернее, только за то, что он студент «Миссури». До народа потихоньку начинает доходить, что мы не такие, как все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117