Лишь на несколько секунд выныривали мы, чтобы перевести дыхание, закрывая голову руками от падающих сверху углей.
Наконец, по прошествии нескольких часов, Нево решил, что наступил относительно безопасный период, когда можно выбраться на берег.
Я намок за эти часы сидения под водой. Обожженные лицо и шея опухли, меня терзала страшная жажда, а тут еще пришлось тащить морлока — тот выдохся раньше, и последние силы оставили его.
Пляж было трудно узнать. Райский уголок, в котором я собирал раковины моллюсков с Хилари Бонд, всего за несколько часов превратился в ад, усеянный горящими углями диптерокарпусов, дымящимися останками флоры и фауны, ошметками плоти и мясистых сочных стеблей, пропахший гарью жженого волоса и шерсти, коры и горелой кокосовой скорлупы, запятнанный лужами тлеющей древесной смолы. Жар со стороны леса по-прежнему был непереносим — огонь еще с треском прогрызался сквозь чащи — и столб каролиния сиял, отсвечивая во взволнованных водах моря. Споткнувшись о какую-то обугленную тушу, — мне показалось, что это птенец диатрима, но разглядывать я не стал — я нашел относительно чистый пятачок песка, разгреб ногой толстый слой пепла и усадил морлока.
Отыскав ручей, теперь иссякший, я нацедил тонкую струйку в сложенные ладони — вода была грязной, с хлопьями сажи, растворенными в ней, но жажда была так непереносима, что, не думая, от чего и кого осталась эта сажа, я выпил эту воду большими жадными глотками.
— Хорошо. — услышал я собственный голос, хриплый от дыма и усталости. — Вот так оно и бывает. Стоило человеку меньше года прожить в палеоцене, как… вот она, цивилизация, уже здесь!
Нево зашевелился. Он пытался подняться, но с трудом отрывал голову от песка. Маску он потерял и теперь не мог разлепить громадное веко, — оно, как и все лицо, было в песке. Снова морлоку выпало испытание — увидеть воочию, что такое война среди людей — явление, незнакомое его роду.
Медленно, бережно, словно поднимая ребенка, я оторвал его от песка, и посадил. Ноги его дрожали от усталости и напряжения.
— Спокойно, старина, — сказал я, — выкарабкаемся.
Единственный глаз морлока наполнился слезами. Он несколько раз всхлипнул.
— Что такое, — склонился я к нему. — Ты что-то сказал?
— Невык…
— Что?
— Не выкарабкаемся…
— Почему? Огонь ушел в сторону.
— Огонь тут не при чем. Радиация. Теперь она будет уничтожать все живое неделями, месяцами — и даже годами. Огонь ушел, радиация осталась. Это не безопасное место.
Я обнял его, и мы остались на песке. Ждать пока сомкнется тьма, осядут останки и радиоактивные осадки, и сомкнется Тьма. НО что-то не давало мне опустить руки.
— Тогда, — встрепенулся я. — Мы выйдем отсюда и посмотрим себе убежище.
И невзирая на боль от ожогов, я подхватил его на руки, и двинулся черной равниной.
Уже смеркалось — близился вечер, когда мы одолели милю, и небо над нами очистилось от сажи и копоти. И, тем не менее, раскаленный оплавленный кратер, где догорал каролиний, светился вдали, как лампы Олдиса, падавшие на Лондонский Купол.
Прямо мне под ноги из уцелевшей окраины леса выбежал молодой пристикампус с широкой зубастой пастью и свешенным языком. Он волочил за собой ногу и беспокойно вертел головой по сторонам — оба глаза запеклись от пожара.
Я почувствовал под ногой чистый песок, и соленый морской рассол коснулся моих ноздрей. Океан масляно блестел в свете каролиния, и природа по-прежнему сохраняла красоту и величие, несмотря на глупость людей. Шум волн убаюкивал меня, и океан казался последним оставшимся другом.
И вдруг мечтания развеял отдаленный зов:
— Эге-гей!
Кто-то шел навстречу — и на расстоянии где-то четверти мили я разглядел фигуру, которая махала рукой и двигалась мне навстречу.
Некоторое время я не трогался с места — просто потому что не было сил. Да и кто это мог быть? У меня почти не оставалось сомнений, что после такого взрыва экспедиционные силы погибли в огне, и, кроме нас с Нево, в этом мире никого не осталось.
Это оказался солдат экспедиционных сил, удалившийся далеко по какому-то поручению в лес, — как он объяснил. На нем была обычная короткая тропическая униформа, темно-зеленая, традиционного цвета английских стрелков панама и пулемет с заряженной лентой. Это был высокий рыжеволосый ирландец худощавого сложения. Лицо его показалось мне знакомым. Как он вообще мог разглядеть меня в наступающей темноте, закопченного дымом и сажей, оставалось для меня загадкой. Трудно искать негра с черной кошкой в темной комнате — это про нас с морлоком.
Воин сдвинул шляпу на затылок.
— Вот это мы попали, не так ли, сэр? — у него был четкий, немного резковатый тевтонский северо-восточный акцент.
— Стаббинс? — я вспомнил его.
— Так точно, сэр. — Он обвел пляж рукой. — Я занимался картографированием местности. Отошел на шесть миль и вдруг вижу — Джерри над морем. И тогда пошла писать губерния! Ну, да нам такие штуки известны.
И он как-то неуверенно посмотрел в сторону лагеря.
Пытаясь скрыть крайнюю усталость, я перенес вес на другую ногу.
— Туда возвращаться нельзя.
— Это кто сказал?
— Он. — Я показал на морлока.
Стаббинс поскреб в затылке — короткие волосы издали звук платяной щетки.
— И мы уже ничем не можем им помочь.
Он вздохнул.
— В таком случае, что будем делать, сэр?
— Думаю, надо пройти дальше по пляжу и отыскать убежище на ночь.
— А как же дикие звери, сэр? — он беспокойно схватился за пулемет. — Патронов не так много. Я взял с собой самую малость, когда уходил из лагеря.
— Сегодня им не до нас. Звери палеоцена еще долго не придут в себя после сегодняшней атаки людей. А вот костер нам развести придется в любом случае. Спички есть?
— О, конечно, сэр! — он хлопнул по нагрудному карману, где с готовностью брякнули спички. — Можете не беспокоиться.
— Понятно.
Стаббинс заметил, что я уже шатаюсь, и дрожь в руках. Он перевесил пулемет за спину и принял у меня бессознательное тело морлока. Парень он был сильный. Так что эта ноша его ничуть не тяготила.
И так мы двинулись вдаль по берегу с лучшими надеждами на будущее — отыскать укрытие и место для ночлега.
12. Мир после бомбы
Утренняя заря была свежей и чистой.
Я проснулся раньше Стаббинса. Нево оставался в беспамятстве. Я прошелся по пляжу у прибоя. Солнце успело обогнать меня, уже встав над океаном, и становилось не на шутку жарко. В уцелевшем лесу раздавались привычные шорохи и крики, обитатели джунглей были заняты своими делами. Преданы своим мелким заботами гладкая черная форма — наверное, скат — скользил на поверхности воды в сотнях футов от побережья.
В эти первые мгновения нового дня мир палеоцена показался мне все тем же нетронутым и полным сил, каким был до появления экспедиции Гибсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Наконец, по прошествии нескольких часов, Нево решил, что наступил относительно безопасный период, когда можно выбраться на берег.
Я намок за эти часы сидения под водой. Обожженные лицо и шея опухли, меня терзала страшная жажда, а тут еще пришлось тащить морлока — тот выдохся раньше, и последние силы оставили его.
Пляж было трудно узнать. Райский уголок, в котором я собирал раковины моллюсков с Хилари Бонд, всего за несколько часов превратился в ад, усеянный горящими углями диптерокарпусов, дымящимися останками флоры и фауны, ошметками плоти и мясистых сочных стеблей, пропахший гарью жженого волоса и шерсти, коры и горелой кокосовой скорлупы, запятнанный лужами тлеющей древесной смолы. Жар со стороны леса по-прежнему был непереносим — огонь еще с треском прогрызался сквозь чащи — и столб каролиния сиял, отсвечивая во взволнованных водах моря. Споткнувшись о какую-то обугленную тушу, — мне показалось, что это птенец диатрима, но разглядывать я не стал — я нашел относительно чистый пятачок песка, разгреб ногой толстый слой пепла и усадил морлока.
Отыскав ручей, теперь иссякший, я нацедил тонкую струйку в сложенные ладони — вода была грязной, с хлопьями сажи, растворенными в ней, но жажда была так непереносима, что, не думая, от чего и кого осталась эта сажа, я выпил эту воду большими жадными глотками.
— Хорошо. — услышал я собственный голос, хриплый от дыма и усталости. — Вот так оно и бывает. Стоило человеку меньше года прожить в палеоцене, как… вот она, цивилизация, уже здесь!
Нево зашевелился. Он пытался подняться, но с трудом отрывал голову от песка. Маску он потерял и теперь не мог разлепить громадное веко, — оно, как и все лицо, было в песке. Снова морлоку выпало испытание — увидеть воочию, что такое война среди людей — явление, незнакомое его роду.
Медленно, бережно, словно поднимая ребенка, я оторвал его от песка, и посадил. Ноги его дрожали от усталости и напряжения.
— Спокойно, старина, — сказал я, — выкарабкаемся.
Единственный глаз морлока наполнился слезами. Он несколько раз всхлипнул.
— Что такое, — склонился я к нему. — Ты что-то сказал?
— Невык…
— Что?
— Не выкарабкаемся…
— Почему? Огонь ушел в сторону.
— Огонь тут не при чем. Радиация. Теперь она будет уничтожать все живое неделями, месяцами — и даже годами. Огонь ушел, радиация осталась. Это не безопасное место.
Я обнял его, и мы остались на песке. Ждать пока сомкнется тьма, осядут останки и радиоактивные осадки, и сомкнется Тьма. НО что-то не давало мне опустить руки.
— Тогда, — встрепенулся я. — Мы выйдем отсюда и посмотрим себе убежище.
И невзирая на боль от ожогов, я подхватил его на руки, и двинулся черной равниной.
Уже смеркалось — близился вечер, когда мы одолели милю, и небо над нами очистилось от сажи и копоти. И, тем не менее, раскаленный оплавленный кратер, где догорал каролиний, светился вдали, как лампы Олдиса, падавшие на Лондонский Купол.
Прямо мне под ноги из уцелевшей окраины леса выбежал молодой пристикампус с широкой зубастой пастью и свешенным языком. Он волочил за собой ногу и беспокойно вертел головой по сторонам — оба глаза запеклись от пожара.
Я почувствовал под ногой чистый песок, и соленый морской рассол коснулся моих ноздрей. Океан масляно блестел в свете каролиния, и природа по-прежнему сохраняла красоту и величие, несмотря на глупость людей. Шум волн убаюкивал меня, и океан казался последним оставшимся другом.
И вдруг мечтания развеял отдаленный зов:
— Эге-гей!
Кто-то шел навстречу — и на расстоянии где-то четверти мили я разглядел фигуру, которая махала рукой и двигалась мне навстречу.
Некоторое время я не трогался с места — просто потому что не было сил. Да и кто это мог быть? У меня почти не оставалось сомнений, что после такого взрыва экспедиционные силы погибли в огне, и, кроме нас с Нево, в этом мире никого не осталось.
Это оказался солдат экспедиционных сил, удалившийся далеко по какому-то поручению в лес, — как он объяснил. На нем была обычная короткая тропическая униформа, темно-зеленая, традиционного цвета английских стрелков панама и пулемет с заряженной лентой. Это был высокий рыжеволосый ирландец худощавого сложения. Лицо его показалось мне знакомым. Как он вообще мог разглядеть меня в наступающей темноте, закопченного дымом и сажей, оставалось для меня загадкой. Трудно искать негра с черной кошкой в темной комнате — это про нас с морлоком.
Воин сдвинул шляпу на затылок.
— Вот это мы попали, не так ли, сэр? — у него был четкий, немного резковатый тевтонский северо-восточный акцент.
— Стаббинс? — я вспомнил его.
— Так точно, сэр. — Он обвел пляж рукой. — Я занимался картографированием местности. Отошел на шесть миль и вдруг вижу — Джерри над морем. И тогда пошла писать губерния! Ну, да нам такие штуки известны.
И он как-то неуверенно посмотрел в сторону лагеря.
Пытаясь скрыть крайнюю усталость, я перенес вес на другую ногу.
— Туда возвращаться нельзя.
— Это кто сказал?
— Он. — Я показал на морлока.
Стаббинс поскреб в затылке — короткие волосы издали звук платяной щетки.
— И мы уже ничем не можем им помочь.
Он вздохнул.
— В таком случае, что будем делать, сэр?
— Думаю, надо пройти дальше по пляжу и отыскать убежище на ночь.
— А как же дикие звери, сэр? — он беспокойно схватился за пулемет. — Патронов не так много. Я взял с собой самую малость, когда уходил из лагеря.
— Сегодня им не до нас. Звери палеоцена еще долго не придут в себя после сегодняшней атаки людей. А вот костер нам развести придется в любом случае. Спички есть?
— О, конечно, сэр! — он хлопнул по нагрудному карману, где с готовностью брякнули спички. — Можете не беспокоиться.
— Понятно.
Стаббинс заметил, что я уже шатаюсь, и дрожь в руках. Он перевесил пулемет за спину и принял у меня бессознательное тело морлока. Парень он был сильный. Так что эта ноша его ничуть не тяготила.
И так мы двинулись вдаль по берегу с лучшими надеждами на будущее — отыскать укрытие и место для ночлега.
12. Мир после бомбы
Утренняя заря была свежей и чистой.
Я проснулся раньше Стаббинса. Нево оставался в беспамятстве. Я прошелся по пляжу у прибоя. Солнце успело обогнать меня, уже встав над океаном, и становилось не на шутку жарко. В уцелевшем лесу раздавались привычные шорохи и крики, обитатели джунглей были заняты своими делами. Преданы своим мелким заботами гладкая черная форма — наверное, скат — скользил на поверхности воды в сотнях футов от побережья.
В эти первые мгновения нового дня мир палеоцена показался мне все тем же нетронутым и полным сил, каким был до появления экспедиции Гибсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123