Уоллис дорогой посвящал меня в детали. Он оказался вполне приличным попутчиком и провожатым, не занудой и не молчуном. Если бы мы встретились в прошлом веке, то могли бы стать друзьями.
Гайд-парк запомнился мне уютным, тихим и привлекательным, с широкими прогулочными аллеями и скамейками под сенью одиноких деревьев. Кое-что из прошлого я нашел здесь и на этот раз: — медно-зеленый купол Эстрады, где я слушал концерт хора уэльских горняков, распевающих гимны. Но сейчас парк утопал в тени, изредка освещаемый островками света вокруг фонарных столбов. Трава в отсутствии солнца высохла, съежилась и неразличимо слилась с землей, в некоторых местах и вовсе укрытая фанерой. Я спросил Уоллиса, не проще ли было все забетонировать, и тот объяснил: лондонцы еще верят, что однажды крыша мира будет над ними снята и к парку вернется былая краса.
У самой Эстрады был разбит какой-то лагерь. Сотни палаток, тентов, навесов столпились вокруг каменных строений, оказавшихся коммунальными кухнями и банями. Взрослые, дети, собаки сновали между натянутыми веревками палаток, изображая бессмысленный процесс существования.
— За последние годы в Лондон прибыла масса беженцев, их некуда девать, — пояснил Уоллис. Плотность населения стала намного выше. И все же без работы никто не остается. Война требует постоянного притока рабочей силы.
Тем временем с Ланкастер-Уолк мы вышли к Круглому пруду, находившемуся в самом центре парка. Некогда отсюда открывался прекрасный вид на Кенсингтонский дворец. Пруд был по-прежнему на месте, но уже за оградой. Уоллис сообщил, что теперь он служит источником воды для нужд возросшего населения. А дворец был всего лишь оболочкой, по-видимому, разбомбленный внутри и опустевший.
Вскоре мы остановились и пригубили по стакану тепловатого лимонада. Вокруг сновали толпы, перегоняемые велосипедистами. На одной лужайке была устроена игра в футбол — штангами для ворот служили кучки противогазов. Оттуда слышались взрывы смеха. Уоллис сообщил, что люди по прежнему ходят в Уголок ораторов слушать выступления Армии Спасения, Национального Светского Общества, Католической Гильдии Свидетелей и прочих Лиг, ведущих кампанию против шпионов, предателей и любого, приносившего пользу или хоть малейшее послабление врагу.
Здесь я застал самых счастливых людей. Они отдыхали — несмотря на вездесущие эполеты и маски, несмотря на пустую выцветшую почву под ногами и жуткую серую крышу, нависающую над головой, точно каменное небо, готовое свалиться когда-нибудь сверху, — несмотря на это, настроение у всех здесь было праздничное, и дух снова возвращался к нации.
7. «Бормоталка»
К северу от Круглого пруда были расставлены ряды парусиновых кресел, для зрителей, наблюдавших выпуски новостей, демонстрируемые лучами на Купол над головой. Почти все места были заняты: Уоллис заплатил билетеру — и мы заняли два кресла. Голову приходилось задирать высоко вверх.
Солдаты разместились поблизости, бдительно поглядывая на зрителей и прохожих, ни на секунду не выпуская нас из виду.
Пыльные персты лучей высунулись из лампочек Олдиса (которые располагались, по словам Уоллиса, на Портленд-Плейс) и расплескались серым и белым тонами по чернеющей крыше. Многократно усиленные голоса и музыка хлынули на публику, замершую в парусиновых шезлонгах. Первые кадры показали худощавого человека диковатого вида, жмущего кому-то руку, затем камера переместилась к какому-то кирпичному строению. Звуковая дорожка была не совсем синхронизирована с кадром, и речи, которые произносились, не совпадали с движением рта. Зато все с успехом глушила музыка, которой надлежало поднимать боевой дух нации.
Уоллис наклонился ко мне:
— Нам повезло! Это как раз хроника об Имперском колледже. Курт Гедель — молодой ученый из Австрии, вы можете встретиться с ним. Недавно мы украли его у Рейха — он сам пожелал переметнуться, недавно сделав безумное заявление, что Кайзер мертв, и на его месте сидит самозванец. Довольно странный парень этот Гедель, говоря между нами, но великая голова!
— Гедель? Тот самый, кто говорил о некомпетентности математики и тому подобном?
— Да, в самом деле, — он растерянно посмотрел на меня. — Но.. откуда вам это известно? Ведь это произошло позже, уже не в ваше время. Впрочем, нас он заинтересовал не своими открытиями в области математической философии. Мы собираемся свести его в Принстоне с Эйнштейном…
Я забыл спросить, кто этот Эйнштейн, и тут он стал объяснять, в каком направлении устремлены исследования Рейха.
— Он собирается продолжить свою работу у нас. Мы надеемся, что из этого сотрудничества сможем изучить новый способ перемещений во времени.
— А что это за куча кирпичей у него за спиной?
— О, это и есть эксперимент.
Уоллис осторожно осмотрелся по сторонам, как будто нас могли подслушать.
— Я не могу говорить об этом много — только, что показано в Бормоталке. Это касается расщепления атома — позже я объясню детали.
Теперь в кадре появилась группа сурового вида людей в пузырящейся на локтях и коленях униформе, которые улыбались в камеру. Потом камера выделила одного из них, с напряженным взором.
Уоллис поторопился объяснить:
— Джордж Оруэлл. Так, пописывает — вы о нем наверняка не слыхали.
Новости, похоже, на этом закончились, и над нашими головами расцвело иное зрелище. Это был так называемый «мутьфильм» — движущиеся рисунки с музыкальным сопровождением. Там был такой герой — Отчаянный Дэн, который жил в нарисованном с грехом пополам Техасе. Съев громадный пирог с говядиной, этот Дэн пытался связать себе свитер из проводов, пользуясь телеграфными столбами как спицами. Но у него получилось только нечто похожее на сеть: тогда он забросил ее в море и выудил оттуда три германских подводных джаггернаута. И тогда какой-то адмирал (или другой джентльмен из флота), увидев это, вручил Дэну премию в пятьдесят фунтов… ну, и так далее.
Сначала я подумал, что это мультик для детей, но вскоре заметил, к своему удивлению, что взрослые охотно смеются, глядя эту чепуху — довольно грубо и неряшливо слепленную пропаганду. Пожалуй, «бормоталка» была самым подходящим названием для этого явления, к тому же укрепившимся в народе. В самый раз подходило к такому кинематографу с маленькой буквы.
Затем последовало еще несколько роликов новостей. Горящий город — не то Глазго, не то Ливерпуль, осветивший пламенем ночное небо. Гигантские языки плясали в нем, казалось, до самой Луны. Потом хроника эвакуации детей из-под обвалившегося купола где-то в Мидлендс. На вид обыкновенная городская детвора улыбалась в камеру, в громадных не по ноге башмаках, с чумазыми лицами — беспризорники, выброшенные на берег бурей войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123