Составные части фантастически сложной структуры находились в непрерывном движении — орбиты реальных, физических станций меняли взаиморасположение, массивы и уровни смещались, разделялись и сплавлялись наново в неустанном реструктурировании знаний и законов. Вдали, у крайних пределов этого пламенного муравейника, еле различались Корделия и смертельно-холодная Катарина, закованные в хрустальную броню информации.
— Да уж, — кивнул чиновник.
— И добро бы все эти структуры создавались из информации статичной, хранящейся в памяти. Самое потрясающее в том, что они манипулируют сигналами испущенными, находящимися в пути. Задумаешься на секунду, и голова идет кругом. Такого просто не может быть, а в то же самое время — вот тебе, пожалуйста, смотри и убеждайся. Вот, скажем, вы — вы имеете хоть какое-то представление, как все это делается?
— Ни малейшего.
Чиновник не только не понимал, как это делается, но даже не имел права понимать — соответствующие технологии далеко выходили за рамки его допуска. Не при случайной попутчице будь сказано, именно эта загадка Дворца Загадок интересовала его больше всех прочих.
В конторе ходили слухи, что аппаратура Управления связи способна преодолеть световой барьер, что сигналы проходят миллионы миль мгновенно, а затем сбрасываются в память на время, соответствующее нормальному, со скоростью света, распространению от передатчика к лриемнику. Родственный, но и более смутный слух утверждал, что сам Внешний круг — не более чем удобная фикция, что никакого дальнего пояса астроидов нет и в помине, а все опасные экспериментальные полигоны разбросаны по Внутреннему кругу и межпланетному пространству, И Крайняя Фула придумана исключительно для успокоения общественности — так, во всяком случае, утверждала эта теория.
— А вот я думала-думала и в конце концов придумала. Хотите, расскажу? При передаче сигнала человек теряет свою самотождественность — вот задумайтесь хоть на секунду, и вы поймете, что это так. При скорости света время останавливается. А значит — вы никак не можете лично, внутренне пережить время распространения сигнала. Затем, когда сигнал уже принят, в вашу память закладываются заранее запрограммированные воспоминания о пути. В результате вам кажется, что все эти часы вы пребывали в полном сознании.
— Хорошо, только зачем это все?
— Чтобы защитить нас от экзистенциального Ужаса. — Женщина поправила шляпку. — Дело в том, что все агенты — личности искусственные. Мы являемся такими совершенными копиями базовой личности, что никогда и не вспоминаем о своей искусственности. Мы возникаем, живем какие-то там минуты или часы, а затем подвергаемся уничтожению. Замечая в своей памяти долгие провалы, мы бы поневоле задумывались о неизбежном — и скором — уничтожении. Нам пришлось бы осознать, что мы не столько воссоединяемся с личностью базовой, сколько попросту умираем. В результате многие из нас перестали бы возвращаться к своим оригиналам. Дворец Загадок наполнился бы толпами ; призраков. Ну как, теперь вы меня понимаете?
— Д-да… пожалуй, да.
Рядом с очередным информационным причалом женщина остановилась.
— Было очень приятно познакомиться. Однако в эту смену мне нужно побеседовать еще минимум с пятью людьми. Работа есть работа.
— Секундочку, — остановил ее чиновник. — А в чем она состоит, эта ваша работа?
— Распространяю слухи, — озорно улыбнулась женщина.
Она махнула рукой и исчезла.
Цензурная купюра.
Пройдя через контрольно-пропускной пункт, чиновник оказался в информационном аналоге дальних астероидов.
— Б-р-р, — поежился он. — Сколько ни ветречаюсь с этими тварями, а каждый раз мурашки по коже.
Охранник имел столько дополнительных искусственных органов, что было уже не разобрать, человек это или машина. Глаза, прикрытые посеребренными полупрозрачными пластинами, изучали чиновника с чуть ли не сексуальной жадностью.
— На то они и рассчитаны, — ухмыльнулся он, — чтобы каждый боялся. Но это так, ягодки. А вот если, не приведи Господь, эти красавцы возьмутся за тебя всерьез, ты на собственной шкуре почувствуешь, что они много страшнее, чем кажется на первый взгляд. Так что, если задумал какие глупости — выкинь из головы и забудь.
Приемная подавляла своими размерами. Ангар вроде тех, где стоят дирижабли, только еще больше, гораздо больше. Помещение настолько огромное, что в нем периодически образовывались тучи, шел дождь. И занимала это помещение одна-единственная женщина, огромная и голая.
Земля.
Стоя на четвереньках, она напоминала скорее животное, чем человека, — животное страшное, преисполненное дикой, свирепой мощи. Ее обильная плоть грузно обвисла. На руках и ногах — железные кандалы, грубая визуализация тонких, неимоверно могучих сил, сковавших Землю, чтобы навеки удержать ее на задворках Системы. Страшнее всего был запах — едкая смесь мускуса, мочи и прокисшего пота. Запах зверя, сильного и опасного.
Сейчас, рядом с этим воплощением планеты, чиновник не мог отделаться от неприятного предчувствия, что в тот момент, когда Земля всерьез рванется на свободу, ее не удержат никакие оковы и сторожа.
Вокруг великанши были построены леса. На многочисленных помостах стояли исследователи. Каждый из этих людей и роботов вел себя так, словно Земля говорит с ним и только с ним — хотя чиновнику казалось, что ее лицо повернуто совсем в другую сторону. В его сторону.
Чиновник вскарабкался на помост, воздвигнутый вровень с огромными грудями. Теперь он видел каждую деталь, каждый дефект этих круглых, обвислых континентов плоти. Под неровной, пористой кожей струились синие вены. Во впадине между грудями ярко алели два прыща — с человеческую голову каждый. Черные сморщенные соски, окруженные бугристыми, молочно-розовыми ореолами. На краю одного из ореолов — черный, круто изогнутый волос. Волос толстый, как бревно.
— Э-э… привет, — промямлил чиновник.
Земля опустила голову, окинула чиновника безразличным взглядом. Простое, некрасивое лицо с тусклыми, как булыжники, глазами. Получи она право выбора, наверняка сделала бы себя посимпатичнее. Но даже и в этом навязанном Земле облике чувствовались мощь и величие. Чиновника охватил холодный, мертвящий ужас.
— Я хотел задать тебе несколько вопросов, — неуверенно начал он. — Можно, я буду задавать тебе вопросы?
— Я всегда отвечаю на вопросы, только поэтому меня здесь и терпят. — Голос Земли, сухой и бесстрастный, походил на оглушительный шепот. — Спрашивай.
Чиновник проделал весь этот путь, чтобы спросить о Грегорьяне, но заговорил, к собственному своему удивлению, совсем о другом.
— Почему ты здесь? — спросил он. — Чего ты хочешь от нас?
— А чего хочет мать, любая мать, от своих дочерей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Да уж, — кивнул чиновник.
— И добро бы все эти структуры создавались из информации статичной, хранящейся в памяти. Самое потрясающее в том, что они манипулируют сигналами испущенными, находящимися в пути. Задумаешься на секунду, и голова идет кругом. Такого просто не может быть, а в то же самое время — вот тебе, пожалуйста, смотри и убеждайся. Вот, скажем, вы — вы имеете хоть какое-то представление, как все это делается?
— Ни малейшего.
Чиновник не только не понимал, как это делается, но даже не имел права понимать — соответствующие технологии далеко выходили за рамки его допуска. Не при случайной попутчице будь сказано, именно эта загадка Дворца Загадок интересовала его больше всех прочих.
В конторе ходили слухи, что аппаратура Управления связи способна преодолеть световой барьер, что сигналы проходят миллионы миль мгновенно, а затем сбрасываются в память на время, соответствующее нормальному, со скоростью света, распространению от передатчика к лриемнику. Родственный, но и более смутный слух утверждал, что сам Внешний круг — не более чем удобная фикция, что никакого дальнего пояса астроидов нет и в помине, а все опасные экспериментальные полигоны разбросаны по Внутреннему кругу и межпланетному пространству, И Крайняя Фула придумана исключительно для успокоения общественности — так, во всяком случае, утверждала эта теория.
— А вот я думала-думала и в конце концов придумала. Хотите, расскажу? При передаче сигнала человек теряет свою самотождественность — вот задумайтесь хоть на секунду, и вы поймете, что это так. При скорости света время останавливается. А значит — вы никак не можете лично, внутренне пережить время распространения сигнала. Затем, когда сигнал уже принят, в вашу память закладываются заранее запрограммированные воспоминания о пути. В результате вам кажется, что все эти часы вы пребывали в полном сознании.
— Хорошо, только зачем это все?
— Чтобы защитить нас от экзистенциального Ужаса. — Женщина поправила шляпку. — Дело в том, что все агенты — личности искусственные. Мы являемся такими совершенными копиями базовой личности, что никогда и не вспоминаем о своей искусственности. Мы возникаем, живем какие-то там минуты или часы, а затем подвергаемся уничтожению. Замечая в своей памяти долгие провалы, мы бы поневоле задумывались о неизбежном — и скором — уничтожении. Нам пришлось бы осознать, что мы не столько воссоединяемся с личностью базовой, сколько попросту умираем. В результате многие из нас перестали бы возвращаться к своим оригиналам. Дворец Загадок наполнился бы толпами ; призраков. Ну как, теперь вы меня понимаете?
— Д-да… пожалуй, да.
Рядом с очередным информационным причалом женщина остановилась.
— Было очень приятно познакомиться. Однако в эту смену мне нужно побеседовать еще минимум с пятью людьми. Работа есть работа.
— Секундочку, — остановил ее чиновник. — А в чем она состоит, эта ваша работа?
— Распространяю слухи, — озорно улыбнулась женщина.
Она махнула рукой и исчезла.
Цензурная купюра.
Пройдя через контрольно-пропускной пункт, чиновник оказался в информационном аналоге дальних астероидов.
— Б-р-р, — поежился он. — Сколько ни ветречаюсь с этими тварями, а каждый раз мурашки по коже.
Охранник имел столько дополнительных искусственных органов, что было уже не разобрать, человек это или машина. Глаза, прикрытые посеребренными полупрозрачными пластинами, изучали чиновника с чуть ли не сексуальной жадностью.
— На то они и рассчитаны, — ухмыльнулся он, — чтобы каждый боялся. Но это так, ягодки. А вот если, не приведи Господь, эти красавцы возьмутся за тебя всерьез, ты на собственной шкуре почувствуешь, что они много страшнее, чем кажется на первый взгляд. Так что, если задумал какие глупости — выкинь из головы и забудь.
Приемная подавляла своими размерами. Ангар вроде тех, где стоят дирижабли, только еще больше, гораздо больше. Помещение настолько огромное, что в нем периодически образовывались тучи, шел дождь. И занимала это помещение одна-единственная женщина, огромная и голая.
Земля.
Стоя на четвереньках, она напоминала скорее животное, чем человека, — животное страшное, преисполненное дикой, свирепой мощи. Ее обильная плоть грузно обвисла. На руках и ногах — железные кандалы, грубая визуализация тонких, неимоверно могучих сил, сковавших Землю, чтобы навеки удержать ее на задворках Системы. Страшнее всего был запах — едкая смесь мускуса, мочи и прокисшего пота. Запах зверя, сильного и опасного.
Сейчас, рядом с этим воплощением планеты, чиновник не мог отделаться от неприятного предчувствия, что в тот момент, когда Земля всерьез рванется на свободу, ее не удержат никакие оковы и сторожа.
Вокруг великанши были построены леса. На многочисленных помостах стояли исследователи. Каждый из этих людей и роботов вел себя так, словно Земля говорит с ним и только с ним — хотя чиновнику казалось, что ее лицо повернуто совсем в другую сторону. В его сторону.
Чиновник вскарабкался на помост, воздвигнутый вровень с огромными грудями. Теперь он видел каждую деталь, каждый дефект этих круглых, обвислых континентов плоти. Под неровной, пористой кожей струились синие вены. Во впадине между грудями ярко алели два прыща — с человеческую голову каждый. Черные сморщенные соски, окруженные бугристыми, молочно-розовыми ореолами. На краю одного из ореолов — черный, круто изогнутый волос. Волос толстый, как бревно.
— Э-э… привет, — промямлил чиновник.
Земля опустила голову, окинула чиновника безразличным взглядом. Простое, некрасивое лицо с тусклыми, как булыжники, глазами. Получи она право выбора, наверняка сделала бы себя посимпатичнее. Но даже и в этом навязанном Земле облике чувствовались мощь и величие. Чиновника охватил холодный, мертвящий ужас.
— Я хотел задать тебе несколько вопросов, — неуверенно начал он. — Можно, я буду задавать тебе вопросы?
— Я всегда отвечаю на вопросы, только поэтому меня здесь и терпят. — Голос Земли, сухой и бесстрастный, походил на оглушительный шепот. — Спрашивай.
Чиновник проделал весь этот путь, чтобы спросить о Грегорьяне, но заговорил, к собственному своему удивлению, совсем о другом.
— Почему ты здесь? — спросил он. — Чего ты хочешь от нас?
— А чего хочет мать, любая мать, от своих дочерей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71