А вот общаться с людьми, зарабатывать ваши деньги, и чтобы никто ничего не заподозрил — это уже проблема. Нам приходится скрываться среди бедняков, в трущобах на самой границе культивированных земель, в болотах дельты. Ну ладно, поговорили и будет.
Лис встал, протянул чиновнику руку, помог ему подняться.
— Теперь ты должен уйти. Вообще-то я должен тебя убить. Но наша беседа была такой занимательной, особенно первая ее часть, что я, так уж и быть, дам тебе небольшую фору. Шанс.
Он оскалился, продемонстрировав десятки рядов острых конусообразных клыков.
— Приготовились… Внимание… Марш! — скомандовал оборотень.
Он бежал по лесу, пробивался сквозь длинные, уходящие в бесконечность ряды перистых арок, врезался в башни, сплетенные из рогатых, унизанных шипами щупальцев, бесшумно рассыпавшихся, только их тронь, бежал так долго, что бег этот стал образом существования, будничным бытом, таким же естественным, не вызывающим никаких вопросов и удивления, как и любой другой быт. А затем лес растаял, и чиновник оказался на кладбище среди скелетов, наново покрывающихся плотью; на грудных клетках отрастали грибовидные груди, в промежностях расцветали белесые фаллосы, вогнутые вагины. Мертвые возвращались к жизни — чудовищами; они срастались, по двое и по трое, бедрами и головами, чем угодно. Целая семья слилась в скользкую, колышущуюся массу, увенчанную одним черепом, ярко-красные зубы оскалены то ли в безумной ухмылке, то ли в беззвучном крике.
А потом пропало и кладбище; чиновник бежал по унылой, плоской, как стол, пустоши. Бежал из последних сил, а когда силы кончились, он остановился, хватая воздух широко раскрытым ртом. Земля здесь была твердая, как камень. Бесплодная, без единой травинки. Откуда-то справа доносился неумолчный рокот Коббс-Крика, полноводного, готового влиться в реку. Так это, догадался чиновник, и есть раскоп, квадрат восемь на восемь миль, на всю глубину, до самых скальных пород пропитанный стабилизаторами, участок, где закопаны по крайней мере три герметичных навигационных маяка — чтобы найти его потом, через десятилетия, когда вода схлынет.
Отдышаться никак не удавалось, легкие горели огнем.
«Это я что, бежал, что ли?» — подумал чиновник; на него снова навалилось безысходное отчаяние. Ундина умерла.
— Вот он!
Чья-то рука схватила чиновника за плечо, грубо развернула. Чей-то кулак саданул его в челюсть.
Голова чиновника ударилась обо что-то твердое, широко раскинутые руки вцепились в землю, словно пытаясь на ней удержаться. Чиновник воспринимал происходящее с отрешенным, почти равнодушным удивлением. Тяжелый сапог врезался в ребра. Резкий непродолжительный хрип — это воздух вышел из легких. Земля такая жесткая, а внутри — темная, а тело — мягкое и податливое.
Над ним плавали три темные фигуры, они непрерывно смещались по направлению и расстоянию, непрерывно меняли пространственное взаиморасположение. Одна из фигур чем-то похожа на женскую. Но он мыслил слишком ясно и быстро, его внимание слишком часто перескакивало с предмета на предмет, чтобы сказать наверняка. Фигуры танцевали над ним и вокруг него, их образы множились, оставляли за собой длинные черные следы; прошло какое-то время, и чиновник оказался в клетке, сплетенной из вражеских тел.
— Чего… — прохрипел он незнакомым для себя самого голосом. — Чего вы хотите?
Голос гремел и раскатывался, доносился откуда-то издалека и со страшной глубины, словно звон огромного колокола, ушедшего на дно океана. Чиновник попытался поднять руки, но они двигались медленно, как ледники, скользящие с гор. Как горы, вырастающие над землей. С геологической медлительностью. Живым, активным осталось одно сознание. Он был сознанием, помещенным в голову каменного великана.
Его били тысячи кулаков, удары взаимонаклады-вались, перекрывались и обязательно оставляли после себя боль. А потом все это кончилось. В поле зрения появилось круглое лицо, нарисованное кладбищенским голубым огнем.
— Говорил же я вам, — издевательски улыбнулся Вейлер, — что можно так, а можно и этак. Вечная проблема — никто не хочет принимать меня всерьез.
Он взял чемоданчик.
— Пошли. — Вейлер исчез из поля зрения, остался лишь его голос. — Я взял то, что нужно.
И все.
Теперь все стало ясно. Время — это серый, мерцающий огонь, непрерывно поглощающий все вещи, а то, что казалось прежде движением, в действительности — просто окисление, умаление, редукция бесчисленных возможностей в одну действительность, низвержение потенциальной материи из благодати в ничто. Чиновник лежал, наблюдая уничтожение вселенной. Лежал долго. Возможно, он был без сознания, возможно — в сознании. Как бы это ни называлось, подобной ясности миропонимания он никогда еще не испытывал. Он хотел сравнить свое состояние с чем-либо другим, найти ему место в ряду понятий — и не мог. Возможно ли быть одновременно в состоянии наркотического сна и в состоянии наркотического возбуждения? Ну как можно ответить на этот вопрос? Земля под ним была твердой, холодной и влажной. Куртка его была разорвана. Он подозревал, что не вся влажность имеет естественное происхождение, что какая-то ее часть — кровь. Его кровь. За последнее время накопилось очень много фактов, все они нуждались в обдумывании, мысли разбегались, и все же он понимал, что вытекающая на землю кровь должна его беспокоить. Он отчаянно цеплялся за этот единственный надежный островок, но мысли его бешено носились по кругу, как лопасти вертолета, они оторвали его от земли, подняли на головокружительную высоту, откуда был виден весь мир, а затем швырнули вниз, чтобы повторить все снова.
Ему снилось существо, идущее по дороге. Существо с телом человека и лисьей головой. Одетое в потрепанный комбинезон.
Лис — если это был Лис — остановился и присел на корточки. Его остроносая морда обнюхала промежность чиновника, грудь, голову.
— А я вот тут кровью истекаю, — доверительно сообщил чиновник.
Лис наморщил лоб, на секунду задумался. Затем его голова качнулась, исчезла из поля зрения, растворилась в воздухе.
Чиновник снова взмыл в древнее небо, туда, где нет воздуха, а только звезды и планеты, в огромную ночь и огромную пустоту.
7. ЧЕРНЫЙ ЗВЕРЬ
В гостиной было душно и темно. Тяжелые парчовые шторы, затканные золотыми китами и розами, убивали полуденное солнце. Цветочные ароматизаторы, зашитые в мебель, не могли заглушить затхлый запах; гниль и плесень настолько пропитали гостиницу, что казались уже не распадом, а нормальным эволюционным процессом; здание медленно, но верно превращалось из искусственного объекта в живое существо.
— Мне он не нужен. — Чиновник откинул одеяло и сел. — Скажите, чтобы он ушел. Где моя одежда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Лис встал, протянул чиновнику руку, помог ему подняться.
— Теперь ты должен уйти. Вообще-то я должен тебя убить. Но наша беседа была такой занимательной, особенно первая ее часть, что я, так уж и быть, дам тебе небольшую фору. Шанс.
Он оскалился, продемонстрировав десятки рядов острых конусообразных клыков.
— Приготовились… Внимание… Марш! — скомандовал оборотень.
Он бежал по лесу, пробивался сквозь длинные, уходящие в бесконечность ряды перистых арок, врезался в башни, сплетенные из рогатых, унизанных шипами щупальцев, бесшумно рассыпавшихся, только их тронь, бежал так долго, что бег этот стал образом существования, будничным бытом, таким же естественным, не вызывающим никаких вопросов и удивления, как и любой другой быт. А затем лес растаял, и чиновник оказался на кладбище среди скелетов, наново покрывающихся плотью; на грудных клетках отрастали грибовидные груди, в промежностях расцветали белесые фаллосы, вогнутые вагины. Мертвые возвращались к жизни — чудовищами; они срастались, по двое и по трое, бедрами и головами, чем угодно. Целая семья слилась в скользкую, колышущуюся массу, увенчанную одним черепом, ярко-красные зубы оскалены то ли в безумной ухмылке, то ли в беззвучном крике.
А потом пропало и кладбище; чиновник бежал по унылой, плоской, как стол, пустоши. Бежал из последних сил, а когда силы кончились, он остановился, хватая воздух широко раскрытым ртом. Земля здесь была твердая, как камень. Бесплодная, без единой травинки. Откуда-то справа доносился неумолчный рокот Коббс-Крика, полноводного, готового влиться в реку. Так это, догадался чиновник, и есть раскоп, квадрат восемь на восемь миль, на всю глубину, до самых скальных пород пропитанный стабилизаторами, участок, где закопаны по крайней мере три герметичных навигационных маяка — чтобы найти его потом, через десятилетия, когда вода схлынет.
Отдышаться никак не удавалось, легкие горели огнем.
«Это я что, бежал, что ли?» — подумал чиновник; на него снова навалилось безысходное отчаяние. Ундина умерла.
— Вот он!
Чья-то рука схватила чиновника за плечо, грубо развернула. Чей-то кулак саданул его в челюсть.
Голова чиновника ударилась обо что-то твердое, широко раскинутые руки вцепились в землю, словно пытаясь на ней удержаться. Чиновник воспринимал происходящее с отрешенным, почти равнодушным удивлением. Тяжелый сапог врезался в ребра. Резкий непродолжительный хрип — это воздух вышел из легких. Земля такая жесткая, а внутри — темная, а тело — мягкое и податливое.
Над ним плавали три темные фигуры, они непрерывно смещались по направлению и расстоянию, непрерывно меняли пространственное взаиморасположение. Одна из фигур чем-то похожа на женскую. Но он мыслил слишком ясно и быстро, его внимание слишком часто перескакивало с предмета на предмет, чтобы сказать наверняка. Фигуры танцевали над ним и вокруг него, их образы множились, оставляли за собой длинные черные следы; прошло какое-то время, и чиновник оказался в клетке, сплетенной из вражеских тел.
— Чего… — прохрипел он незнакомым для себя самого голосом. — Чего вы хотите?
Голос гремел и раскатывался, доносился откуда-то издалека и со страшной глубины, словно звон огромного колокола, ушедшего на дно океана. Чиновник попытался поднять руки, но они двигались медленно, как ледники, скользящие с гор. Как горы, вырастающие над землей. С геологической медлительностью. Живым, активным осталось одно сознание. Он был сознанием, помещенным в голову каменного великана.
Его били тысячи кулаков, удары взаимонаклады-вались, перекрывались и обязательно оставляли после себя боль. А потом все это кончилось. В поле зрения появилось круглое лицо, нарисованное кладбищенским голубым огнем.
— Говорил же я вам, — издевательски улыбнулся Вейлер, — что можно так, а можно и этак. Вечная проблема — никто не хочет принимать меня всерьез.
Он взял чемоданчик.
— Пошли. — Вейлер исчез из поля зрения, остался лишь его голос. — Я взял то, что нужно.
И все.
Теперь все стало ясно. Время — это серый, мерцающий огонь, непрерывно поглощающий все вещи, а то, что казалось прежде движением, в действительности — просто окисление, умаление, редукция бесчисленных возможностей в одну действительность, низвержение потенциальной материи из благодати в ничто. Чиновник лежал, наблюдая уничтожение вселенной. Лежал долго. Возможно, он был без сознания, возможно — в сознании. Как бы это ни называлось, подобной ясности миропонимания он никогда еще не испытывал. Он хотел сравнить свое состояние с чем-либо другим, найти ему место в ряду понятий — и не мог. Возможно ли быть одновременно в состоянии наркотического сна и в состоянии наркотического возбуждения? Ну как можно ответить на этот вопрос? Земля под ним была твердой, холодной и влажной. Куртка его была разорвана. Он подозревал, что не вся влажность имеет естественное происхождение, что какая-то ее часть — кровь. Его кровь. За последнее время накопилось очень много фактов, все они нуждались в обдумывании, мысли разбегались, и все же он понимал, что вытекающая на землю кровь должна его беспокоить. Он отчаянно цеплялся за этот единственный надежный островок, но мысли его бешено носились по кругу, как лопасти вертолета, они оторвали его от земли, подняли на головокружительную высоту, откуда был виден весь мир, а затем швырнули вниз, чтобы повторить все снова.
Ему снилось существо, идущее по дороге. Существо с телом человека и лисьей головой. Одетое в потрепанный комбинезон.
Лис — если это был Лис — остановился и присел на корточки. Его остроносая морда обнюхала промежность чиновника, грудь, голову.
— А я вот тут кровью истекаю, — доверительно сообщил чиновник.
Лис наморщил лоб, на секунду задумался. Затем его голова качнулась, исчезла из поля зрения, растворилась в воздухе.
Чиновник снова взмыл в древнее небо, туда, где нет воздуха, а только звезды и планеты, в огромную ночь и огромную пустоту.
7. ЧЕРНЫЙ ЗВЕРЬ
В гостиной было душно и темно. Тяжелые парчовые шторы, затканные золотыми китами и розами, убивали полуденное солнце. Цветочные ароматизаторы, зашитые в мебель, не могли заглушить затхлый запах; гниль и плесень настолько пропитали гостиницу, что казались уже не распадом, а нормальным эволюционным процессом; здание медленно, но верно превращалось из искусственного объекта в живое существо.
— Мне он не нужен. — Чиновник откинул одеяло и сел. — Скажите, чтобы он ушел. Где моя одежда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71